9–14

Поговорил сейчас немного с дауном, своим соседом. Я почти угадал: в барак он принес только 1 блок сигарет, а всего ему привезли 3 – остальные 2 не донес даже до барака. Говорит, что отдал долги за 3 “фески” (здешний самодельный головной убор) – свою, своего друга–шныря и нынешнего “ночного”, с которым тоже постоянно трется. Но говорит, что отдал только половину долгов – еще 3 блока остался должен.

15–50

Нет, все равно жарища дикая, совершенно невыносимая, как и вчера. Пятое лето в неволе, и вся природа, вся июньская зелень и дыхание ветра – только из окна “курилки”...

Блатную секцию ремонтируют – точнее, пока вытащили из нее все шконки и тумбочки, она стоит пустая. Те, кто не переехал из нее в эту секцию, разместились в “приемке” (и весь ремонт будет ходить и все носить через них), а самые блатные так и живут в “культяшке”. (Одного из них, самого нагло–спесивого и омерзительного, старого идиота, развлекающегося каждое лето стрельбой из рогатки по кошкам, закрыли сегодня за что–то в ШИЗО.) Вход туда сделали вот сейчас, только что, через “нашу” (тьфу!..) секцию, – видимо, просто передвинули внутри шконки, т.к. раньше эта дверь была заставлена изнутри шконкой, единственный вход был из той секции.

Последняя “горячая” и глобальная (для меня) новость – многодетный даун притащил и засунул мне в открытый отсек тумбочки коробку от посылки – не такую большую, но она заняла больше трети отсека, он впихнул ее как раз на то место, где я, когда ем, ставлю кружку, чайник, пакет с хлебом, кладу шоколад... Я передвинул ее попозже на другую сторону, освободив хотя бы отчасти это место – но это лишь на неделю, пока мать не привезла пакет с пачками сэндвичного хлеба, – больше, кроме этого отсека, класть его некуда, хлеб очень легко мнется, а с этой коробкой он не влезет точно, не говоря уж о чем–то еще, хотя бы кружке. На все мои первоначальные протесты это ублюдок держался твердо, – даром что даун, а в быту–то он соображает хорошо. Я бы настоял и просто выкинул бы эту его коробку из тумбочки, но – услышав скандал, тут же повернулась и затявкала вся окружающая мразь, молодая и старая, все эти недочеловеки, инстинктивно ненавидящие меня самой лютой ненавистью (вот уж точно – иная раса, и высшая по сравнению с ними, с этой нечистью!..). Тут же стали тявкать мне, что, мол, тумбочка не на меня одного, заступаясь за своего собрата (хотя в первые месяцы на этой зоне, как сейчас у этого уродца, я хранил в тумбочке на 13–м, у старого грузинского чма и злобного шныря–бражника в проходняке, только миску для еды и то, что умещалось в нее. А это насекомое уже давно заняло у меня половину верхнего ящика). Одному против всей этой мрази скандалить не было смысла, только внимание привлекать, и пришлось – хоть временно – смириться с этой проклятой его коробкой, загромоздившей полтумбочки. Разумеется, даун начал прибегать и лазить в нее каждые несколько минут, как до этого в ящик – и я посмотрел, ЧТО, собственно, в этой коробке. Оказывается, это существо, выйдя утром с длительной свиданки, сходило уже в обед в ларек (не в свой день – но его–то пустят, не то что меня; да и денежки, как выяснилось, у этой алкоголизированной швали водятся, – потратило, по моим подсчетам, рублей 150, не меньше, а то и 200), купило рулет, конфеты, чай, банку кофе и пр. – сперва, я видел, внизу сидели, пи ли чифир, насыпало в большую кружку кофе, набрало конфет... Смешно до колик, смешно и дико – наблюдать, как все эти туземцы, вся эта дикая, лесорубная и лесопильная пьянь и шваль, примитивные до даунизма существа, полуживотные (даже те, что на воле) здесь, на зоне, попивают кофе с шоколадными конфетами, словно благородные господа, поровшие их прапрапрадедов на конюшнях лет этак 150–200 назад (и правильно делавшие). Но когда вспомнишь, каких размеров эта шваль теперь получает от Путина, их кумира, “материнские капиталы” за то, что наплодят как можно больше своих даунят и генетических уголовников, – то удивление переходит в омерзение и острое желание уничтожить их всех!..

23.6.10. 15–00

Та же жарища, тоска и скука, как и вчера. Проклятое лето!.. Хоть бы оно скорее кончилось, – то жара, то дожди; еще 270 дней мне осталось...

Утром был шмон на 7–м. Где–то час всего, с 9–15 до 10–15; в окно “фойе” я насчитал 18, что ли, “мусоров” и думал сперва, что они на оба “продола”, оказалось – только на 7–й. Но там, потом узнал, все обошлось нормально, без тяжелых потерь.

Другое заметное событие – сегодня, впервые после написания каких–то специальных новых заявлений по предложению Палыча, на “промку” с утра вывели аж 25 человек! Сразу же начались проблемы с утренней проверкой – неразбериха, кто где, кого вывели, кого нет, где чьи карточки и т.д. Потом и на обед вышла всего кучка. Зато в секции сейчас тихо, спокойно и – жаль, что не полностью, но – почти пусто. Самый злобный “козел” и большинство заготовщиков, к моему изумлению, вдруг тоже ушли на “промку” – о, какое наслаждение не видеть их хотя бы с утра до 7 часов вечера!.. К великому сожалению, активная злобная мразь с этого барака, коей здесь множество, на “промку” ушла еще далеко не вся.

Вчера перед ужином Окунь и Рыбий Глаз опять устраивали тут, на бараке, детектив с погонями и перестрелками. :) Незаметно, как всегда, проникли (через балкон, что ли?), Окунь погнался за кем–то, со всей силы пнул ногой закрытую дверь телевизионной, вломился туда... В ответ раздались вопли, что мы, мол, делали тут ремонт, а вы – ногами, и что теперь (как–то так, дословно не помню), если вы бегаете, то и вам будут бегать навстречу (зэки, имелось в виду). “Тогда я буду их выхлестывать!” – тут же радостно заявил Окунь. В ответ ему “молотобоец” (солировавший в этом хоре голосов, но не в лицо Окуню, а в спину, когда тот уже прошел мимо) пообещал ему что–то типа, что “выхлестывать” будут его самого. Понятное дело, зэков–то больше. Вдруг раздался страшный грохот, как будто падает что–то большое. Оказалось, кто–то из “мусоров” (я был в секции и сам этого не видел) ударом со всей силы расколол толстое стекло, которым был накрыт рабочий стол для готовки пищи, еще с начала ремонта стоящий в “фойе”, у выхода. Зачем уж понадобилось его разбивать, не знаю, но по виду этот поступок похож на всплеск злобы и досады –м.б., от неудачи их забега на 11–й, не знаю.

Дружок “телефониста” нашел еще одну “отмазку” насчет “трубы”: вот уже 2–й день я захожу к нему после обеда – а он как раз прилаживает к ней провода от зарядника (не родного, естественно, и без штеккера). Вот, мол, говорит – только что взял зарядник, телефон полностью разряжен, и говорить с зарядки не дает тоже. Сегодня еще, как дурак, попался, идя туда, на глаза Палычу – он раньше всех ушел со столовки после обеда обратно в барак и уселся в “беседке” во дворе, как раз у забора на “продол”. Я понадеялся, что проскочу – м.б., он сядет к забору боком, будет с кем–то разговаривать, да и “беседка” уже почти вся заросла вьюнком – но он, конечно же, спросил через забор, куда это я и – где головной убор? Я вынул из кармана и показал (снимаю эту мерзость, как только вхожу на “продол”), а насчет “куда” – сказал, что повидать одного человека и через 2 минуту вернусь. По иронии судьбы, я пробыл у дружка “телефониста” действительно не более 2–х минут и вернулся; Палыч, без сомнения, это видел и засек. Теперь – тащиться туда опять после ужина...

...А вокруг – мерзкая, злобная, тупая, ничтожная, бессмысленная мразь, слякоть, нечисть и дрянь, не имеющая вообще никакого права на существование...

15–29

Да, забыл, как всегда, дописать. На 7–часовую проверку вчера явился Лялин – еще одна мразь из команды Окуня – и перед строем стал предлагать тем, кто угрожал “инспекторам, которые приходили вечером), типа, поединок один на один – только, мол, я форму сниму, чтобы погоны никого не смущали... Спрашивал, кто, мол, такой смелый – говорил что–то Окуню; “молотобоец”, разумеется, промолчал, да и остальные тоже. Лялин закончил интермедию тем, что, мол, раз все сейчас молчат, то и тогда тоже нечего было выступать... О том, чтобы не один на один драться, а просто забить одного или 2–х “мусоров” всей толпой, мне кажется, не подумал не только он, но и ни один из присутствующих, кроме меня...