Изменить стиль страницы

А вчера ночью, уже после отбоя, вдруг дозвонилась мне Маня Питерская. Я не ожидал, – думал, это Е. С., которой набирал незадолго перед тем, до проверки ещё, – и как будто тёплая, захватывающая волна хлынула и залила сердце, когда я услышал: "Привет, это Маня". Ближе–то единомышленников, пожалуй, у меня нет во всей нашей большой "тусовке" политической, да и вообще в стране. Говорили мы с ней почти час, сам факт этого разговора греет мне душу до сих пор ещё, – но новости её, увы, были неутешительны. Оказывается, какой–то серьёзный раскол случился у чеченцев, – Закаев теперь премьер и не признаёт президента Умарова почему–то, – а я и понятия об этом не имел. И узнать подробности негде и не у кого, – разве что у Е. С., если она захочет рассказывать об этом. В российской оппозиционной тусовке тоже всё глухо, безнадёжно, хотя Маня и говорит, что есть всё же люди, с которыми можно работать. Но я–то их не знаю в любом случае, – как–никак, 2 года вне этой среды, вне контекста... В Питере судят каких–то людей за покушение на Матвиенко, – а в "официальной оппозиционной" прессе типа "Новой газеты" об этом ни звука. Да и у самой у неё, как она говорит, была идея "свалить" в ту же Украину, где сейчас Рауш и где был и я в 2004... Надеюсь, всё же она не "свалит", доведётся ещё поработать нам вместе, может быть, – но всё равно грустно. Ведь она молодая совсем, активная, экстремальных убеждений придерживается, наподобие моих, даже ислам вроде бы приняла, – и всё только для того, чтобы свалить?.. На улице весна, тепло, всё тает, – только срок мой всё не уменьшается, и на душе – тоска...

А с текстами моими на воле – тоже, по–видимому, ничего не делается, сколько я ни прошу, ни строю планов и схем, ни выслушиваю обещаний. Ничего не делается, не передаётся ни от кого никому, не публикуется – и это тоже символизирует тщету, суету, бессмыслицу и безнадёжность всей этой жизни и всех усилий...

15.3.08. 6–20

Только что, к началу зарядки, заходил Макаревич. Все повыскакивали, естественно, чуть не бегом. На улице уже тепло, лужи, весна, – хоть не такая тоска стоять на этой зарядке. Обошлось всё тихо, спокойно, ни на кого он в этот раз не орал (фантастика!), даже спящих не будил, и к середине зарядки уже ушёл (все – тут же обратно в барак, я – первый). Но пока он – на выходе – стоял у крыльца барака и с кем–то разговаривал, – я смотрел на него пристально, на его камуфло и тельняшку, – и одна, только одна–единственная мысль жгла и концентрировала всё сознание: вот сейчас бы, и прямо здесь, в этом дворе, в локалке, взять его всей толпой – и разорвать на клочья, оторвать голову, руки–ноги, уничтожить его! На это хватило бы минуты, не больше...

Командовать привык толпой рабов –

И сгинул.

Порвали в клочья – вот и вся любовь!

С почином!

13–45

Люди коварны, двуличны, лицемерны, подлы, хитры и ни на кого, как понимаешь с течением жизни, нельзя положиться, никому нельзя полностью доверять. Вот, казалось бы, есть друзья – а что с них толку? Они все норовят помогать мне так, как ОНИ считают нужным, а не так, как я прошу, а иначе – устраняются, и им плевать на меня, все заняты своими делами. И оборотной стороной самых дружеских и любовных чувств, самых пламенных их изъявлений – со временем часто оказывается лицемерие и безразличие...

15–25

Постоянные драки, постоянный мордобой и грызня. То "обиженные" дерутся между собой, то блатные, то блатные же бьют "обиженных"... 2–3 человека одновременно с синяками. Жестокость и злоба, – это не люди, а зверьё, хотя звери–то как раз редко бьют или кусают себе подобных... Подонки, а не люди, мразь, отребье рода человеческого.

16.3.08. 17–55

Уже настоящая весна. Днём на улице совсем тепло, даже в лёгком осеннем шарфике мне жарко. Утром светает ещё до подъёма, – правда, пока незадолго. И сейчас вот на улице ещё светло. Скоро, увы, опять придётся перестраиваться на летний уклад жизни – и всё лето опять жить здесь, и бабье лето тоже, и осень – до следующей зимы, и всё опять по кругу... Надо будет, как потеплеет окончательно и можно будет снять телогрейку, отдать её как следует выстирать – и узнать, можно ли утеплить к следующей зиме синтепоном (из второй, новой моей телаги), убрать светлые полосы, вшить карманы внутрь и т. д. Эта зима была тёплая, но даже тёплой зимой сильных продувных ветров эта одежонка не выдерживает, её продувает насквозь. Надо утеплять, – следующая зима может быть (и наверняка будет) страшнее этой.

...Единственная отрада – стихи. Они у меня слабенькие, конечно, хиленькие, не профессиональные, но душу радуют, особенно когда получаются более–менее хорошо. Сегодня вот 2 маленьких, по 12 строчек вдруг как–то сами собой написались. А в сборнике Некипелова – за 16 марта 1974, замечательное стихотворение, написанное в одиночке Бутырской тюрьмы... Тоже был март, солнце, капель, пронзительная свежесть и свет разлиты в воздухе... Я это всё видел прошлым мартом через решётку 509–й хаты в Москве. Как заманчиво это было через щель открытого – до упора в решётку – окна!.. Сейчас, когда можно свободно выходить на волю, видеть небо и трогать снег, – ощущения уже не столь романтические. Да, весна здесь, в зоне, не очень–то и ощущается, – по крайней мере, мной. Солнце, лужи, – всё на месте, но не ощущается радость, душевный подъём, обычный для весны. Всё отравляет постоянное, неизбывное ощущение неволи, и эти камнем на душе лежащие 3 года...

17.3.08. 12–33

Дрожь омерзения, отвращения ко всему на свете – и к себе, и к друзьям, на которых нельзя положиться, и ко всему миру, и к этой дурацкой жизни. Все мои заботы, волнения – дойдут ли письма, отдаст ли Е. С. бумаги, опубликуется ли что–нибудь, и т. п. – всё это "суета сует и томление духа". Ничего не опубликуется, это уже ясно как день, – никому там, на воле, ничего не нужно, всем всё пофигу. А ещё они, блин, "за меня боятся", – чтобы меня, упаси бог, "на 20 лет не посадили", как кто–то сумел запугать мать... А Майсурян ещё писал мне, – мол, "это как с креста проповедовать". Да, как же, – попроповедуй тут, попробуй... Глухая стена в ответ на все усилия. Тем более, что забрать, набить, послать по электронной почте, найти поиском в компьютере – всё это для матери моей слишком сложно, чтобы она могла толком передать и объяснить, а кроме неё – не через кого. Так что предстоит ещё 3 года жить тут чисто растительной жизнью – есть, пить, спать, выходить на проверки... Жить вообще без всякого смысла, короче говоря. А для себя, без выхода наружу и публикации, я тут могу писать всё, что душе угодно...

18.3.08. 8–40

День начался весело: к завтраку в столовой не дали хлеба. Мне–то он не нужен, – к завтраку моему в бараке осталась вчерашняя обеденная пайка; и сам хлеб этот – кислый и противный донельзя (дают только чёрный, белый же можно по 9 руб. буханка купить в ларьке). Но всё же для многих это – единственный доступный хлеб, в ларьке есть деньги далеко не у всех (и даже те, у кого есть, далеко не все берут там хлеб). Так что зэки были сильно недовольны.

А вчера, уже после отбоя, завхоз крикнул (откуда–то из коридора, то есть именно крикнул), что завтра (то есть сегодня) с 9 утра до 4–х дня не будет света, так что запасайтесь водой. И мы с Юриком – заготовщиком и моим соседом, который меня развлекает своей весёлой вознёй – подорвались и пошли наливать водой кучу литровых пакетов из–под сока, которые я покупал в ларьке и, выпив сок, по совету соседей, специально оставлял именно на этот случай. И не зря: пришла весна и, видимо, опять тут, в этом проклятом Буреполоме, начинаются отключения света на весь день, бывшие всю прошлую осень, до начала зимы. Сезонное, блин, явление!.. А вместе со светом отключается и вода, так как её качает из скважины электронасос. Маразм, блин! Страна идиотов... Причём это отключения плановые, не аварии, раз о них известно накануне. То ли той осенью столбы меняли, то ли ещё что, – но зачем и почему эти отключения, никто не знает, и приходится мыкаться в потёмках по бараку. Да, ещё одной живописной подробностью той осени (и нынешней весны, видимо, тоже) были постоянные костры в локалках, на которых, сжигая разломанные табуретки, нарды, куски щитов и т. п., зэки кипятили себе воду на чифир. Идёшь – и все 6 бараков дымят кострами, везде в кружок сидят эти уродцы у костерков...