24.4.09. 11–00

Неожиданно вдруг очень удачно сходил в баню. Блатные собирались заранее, где–то в 9–30, специально приказали “общественнику” вести их, и он покорно ждал их в “фойе”. Услышав это, я быстренько натянул ботинки, телагу, шапчонку, вышел во двор – а калитка–то открыта!.. То есть, мне не пришлось под их насмешки и пересуды проходить, когда откроют, бочком–бочком за ними, – я спокойно вышел и пошел в баню вперед их!! Отлично! Но, конечно, каждый раз так удачно не будет. А этого козла Демина, начальника больницы, я пока что так и не могу поймать – не заносит меня к больнице раньше трех, когда он, видимо, сваливает на обед.

Воды, правда, сказал банщик, открывая вентили, всего полбака, но мне хватило.

Ублюдки, полублатные крысы, захватившие соседний (крайний) проходняк, опять подключили там свою колонку, теперь над головой у меня почти что постоянно играет музыка – ни читать, ни писать невозможно.

Предстоит после обеда еще ларек – и привычное, неотступное, наглое вымогательство в нем. А денег – я узнавал специально в среду – осталось уже явно меньше, чем я думал...

25.4.09. 15–27

Единственная пока хорошая новость – шимпанзе так и нет, и говорят, что его то ли заБУРили (хотя БУР–то сгорел), то ли куда–то вывозят, – не пойму пока, но на бараке этой твари нет – и очень я надеюсь, что уж больше и не появится... Хотя, конечно, черт его знает.

25–е апреля, а на улице стоит морозец, – точнее, около нуля где–то, и временами начинает идти снег. Ветер холоднющий, просто ужас. Весна... Я не могу решить, в чем идти в понедельник на суд, – если будет такой же ветер, то, понятно, только в телогрейке, но поддевать ли под нее казенную робу, или нет? Это зависит от того, заставят ли там перед входом в кабинет снять телогрейку, или нет.

В ларьке вчера то же самое юное прыщавое чмо, от которого я, увы, теперь завишу в смысле связи, опять пыталось вытрясти с меня, – на сей раз конфеты, но никаких вообще конфет там не оказалось. Тогда оно было попыталось опять вытрясти шоколадку (они–то были, но вообще ларек был полупустой), – 4–ю уже по счету за последнее время. Но тут, увы, его ждал жестокий облом. :))

26.4.09. 16–33

Наконец–то распогодилось, во время дневной проверки еще был прохладный ветер и некоторая хмарь на небе, но после нее и до сих пор – чистое небо, солнце и тепло! Погода отличная, земля тоже подсыхает; если завтра будет так же, как сегодня, то я просто одену на суд свой коричневый “костюм”.

Хороших новостей на самом–то деле не одна, а целых 2. Во–первых, шимпанзе, как подтвердил мне вчера осведомленный источник ходящие по бараку слухи, “закрыли” до конца его срока (6 сентября с.г.), так что можно вздохнуть посвободнее – орать и буянить здесь эта тварь, надеюсь, уже не будет. А во–вторых, на истекшей неделе у меня практически полностью прошли и зарубцевались все язвы на обеих ногах. Затянулись новой кожей, выделяющейся на фоне старой хорошо заметными пятнами, и больше ничего не чешется.

27.4.09. [время не указано]

Безумный день. Сперва, с утра, конечно же, отказали в УДО. На сей раз придрались, суки, к тому единственному не снятому до сих пор устному выговору – тому самому, по лживому рапорту Одинцова 30.11.08. В постановлении судьи (Кострова) фигурировало только это, а в характеристике отрядника – еще и, как в том году, ссылка на то, что я не признаю вину, поэтому освобождать меня преждевременно. Но я ничего другого от этих мразей и не ждал, так что бог с ним. Единственное важное отличие от прошлых разов – прокурор на этот раз не присутствовал вовсе; да еще удачно получилось, что на этот раз я не ждал до 12–ти, как в прошлом сентябре, а уже в 11 утра вышел из штаба. Мерзкая, гнусная комедия, а не суд, – такая же мерзкая и гнусная, как и все в этом государстве.

Наступило, меж тем, настоящее лето, уже почти жара (правда, ветерок временами прохладный), земля почти высохла. Только пришел с этого суда (начало 12–го), посидел немного во дворе на солнышке и пошел лег на шконку, – приходят и зовут в “маленькую секцию”, будь она неладна. Что такое, – думаю, – вряд ли мать так рано станет звонить. Что–то тут нечисто, думаю. Иду.

И точно! Вызывает вся эта блатная шобла на ковер. Оказывается, одного из них (едва ли не самого мерзкого в отсутствие шимпанзятина), по его словам, вызывали в штаб якобы по поводу “моих жалоб”, но каких именно – оно, видите ли, не считает нужным мне сообщить. Я недоумеваю, что же тогда оно (это чмо долговязое) желает услышать от меня. Оно нехотя упоминает один эпизод из услышанного – о пепельнице, высыпанной мне на постель. Я понимаю (про себя), что это могло быть взято только с “моего” сайта, и говорю, что в жалобе этого не было, единственная жалоба была написана раньше. А говорю–то я не с ним одним, тут их целая кодла, и все говорят одновременно, забрасывают тебя репликами, – не успеваешь всей этой мрази отвечать. Начинаются угрозы физической расправы и демагогические вопросы типа: “Почему из–за тебя должны страдать мужики в бараке?”, а на мою реакцию на угрозы (я не поддаюсь и не демонстрирую страха) – возмущение типа: “Ты чё такой наглый?!”. После “страданий мужиков в бараке” и моего ответа на сей вопрос, – что он некорректен и ответу не подлежит, – нарастает такое возмущение (“Ты что тут, в суде?!”), что меня выгоняют (типа, слишком наглый, не понимает ничего, что с ним говорить...), и я с удовольствием ухожу. Да, с первых же слов этой выволочки начавшее ее блатное чмо заявляет мне, что я теперь пользоваться телефоном больше не буду, они мне не дадут. Я говорю что–то типа: “Ну и не надо, черт с ним!” – но в душе уже не очень верю в такую возможность. И еще, уже взявшись это писать, соображаю: когда же эту падаль вызывали в штаб, если я с 9 до 11 там был и ее не видел, а когда пришел – она, по всей вероятности, уже была в бараке (по крайней мере, не видно, чтобы только что пришла).

Так вот. Ухожу, опять ложусь. Через минут 5 приходит замглавнокомандующее чмо, тоже там бывшее, но говорившее меньше всех, и опять зовет. Иду, недоумевая. Оказалось – в “культяшке” из окна–“дороги” торчит блатная харя с 10–го, мне уже смутно знакомая – именно она тогда, в феврале, приходила ко мне с ультиматумом: пиши жалобы на кого угодно, только не на Демина. Торчит, спрашивает, что происходит, сперва спокойно. Но, заведя любимую песню о том, что жалобы мои могут “отразиться на общем положении”, что могут “навернуть режим, как на “золотой ветке”” (не цитирую, но близко по смыслу), и видя, что я не соглашаюсь и не боюсь. – постепенно распаляется и обещает мне “сейчас влезть (в окно целиком) и поправить мне прическу”. Я ничего против его парикмахерских процедур не имею, так что оно влезает, подходит ко мне вплотную, но ударить не пытается (крепкое, плотное, но ниже меня ростом. М.б., я бы и справился, но вокруг набралась уже опять блатная кодла с этого барака и внимательно слушает.).Чуть позже эта 10–барачная нечисть сдвигает скамью, приглашает меня сесть, заказывает чифир (вместе с конфетами его вскоре приносят) и начинает со мной спокойно разговаривать, отдавая теперь должное: оно “видит, что я умный”. :) От странного эпизода с пепельницей разговор быстро переходит (как до того перешел еще и в “маленькой секции”) на жалобу о книгах, из–за которой (якобы) теперь всем перекрыли получение книг и газет. Я говорю, что это абсолютно незаконно и надо всем писать тоже жалобы. Эта харя в ответ пытается мне доказать правоту администрации: мол, если в 95–й статье УИК написано, что можно приобретать книги в торговой сети, то только так их и можно получать, а в посылках, передачах и пр. – нельзя. Вот таково и блатное, и вообще русское “правосознание”. Весь разговор я, впрочем, не помню; помню только, что в ответ на вопрос, надо ли было мне вместо жалобы просто сидеть молча без книг и прессы, – мне долго доказывалось, что надо было сперва “подойти к людям”, к “пацанам” и т.д. и попытаться решить этот вопрос через них, а уж если не выйдет – тогда писать жалобу. А также высказывались настойчивые пожелания, чтобы я вообще как–нибудь поднялся к “по(д)ложенцу и поговорил с ним о том о сем, и т.д.