Может быть, и заснул бы уже под самое утро, часов в 5, – но тут как раз и подъем... Мысли потом, как обычно бывает, растеклись, расширились, перешли незаметно на что–то другое, на глобальное... Зачем я здесь сижу и мучаюсь? Почему? За что?.. 700 дней еще осталось, ровно 100 недель (а м.б., и не ровно, стал тут вычислять день недели 21.3.11. – вроде это не понедельник, как я думал. Надо брать бумагу и считать точно. Еще один день к сроку...). Зачем вообще все это? Ведь, как ни крути, жизнь бессмысленна, все равно смерть разом перечеркивает все наши достижения, планы и мечты... Так зачем мне такая жизнь? Зачем мучиться тут еще 100 недель, зная, что и потом, на воле, тоже не будет ничегошеньки хорошего, будет тяжелая, тягучая, нудная, бессмысленная серая жизнь, ведущая прямой дорогой к смерти... Поездок на теплоходе, которые матери моей кажутся символом и апофеозом счастья, верхом мечтаний (в т.ч. и моих) – их, наверное, в этой серой жизни уже не будет, хватит, отъездились; а если и выдастся еще раз–другой – это еще ничего не значит, круиз на теплоходе еще не есть признак безмятежно счастливой жизни.

Почему я не могу ничего сделать с собой? Боюсь?.. Чем дольше я живу, тем все более и более суицид представляется мне единственным выходом и решением всех проблем, единственным разумным завершением этой никчемной жизни. Увы, даже на это я не способен. Ни одной попытки ведь у меня нет – но тем не менее здесь я состою на профучете как суицидник. Должно быть, они почувствовали это из моих писем домой, еще в 2007 г., как я сюда приехал.

Зачем она мне, эта дурацкая жизнь? Когда же, наконец, все это кончится? Когда же я сдохну?.. Отчаяние и тоска такая, что я поневоле не могу сдержать слез..

13–02

Не выдержали нервы, пошел сейчас к отряднику сам (он приперся с утра и проводил проверку). Спросил насчет этих постоянных разговоров о раскидывании отряда. Он показал мне сперва список комиссии, которая недавно сюда приходила (общественность и правозащитники, в том числе “Солдатские матери” и НОПЧ). Как всегда, отговаривался полным незнанием, но сказал, что комиссия нашла отряд (барак?) в ужасном состоянии, так что речь зашла сперва о ремонте. Но он (отрядник) вроде бы им сказал, что никто (из зэков) ремонтом заниматься не будет, так что в итоге – в понедельник должен решаться вопрос, будут раскидывать или нет. Но вопрос этот, по–моему, уже заведомо решен. После этого он сказал, что слышал какие–то слухи, будто бы я “пробивал” перевестись на 4–й отряд. Я опроверг эти слухи, а его слова воспринял как намек, что, видимо, меня планируют кинуть на 4–й. Странно, но все последнее время, встречая их на “продоле” по дороге на ужин, я жал руки 2–3–м там знакомым и думал, что, м.б., мне еще суждено оказаться среди них. И вот, видимо, этот час настал...

Посчитал дни до освобождения. Да, 21 марта 2011 – это таки воскресенья, а я больше полутора лет считал почему–то, что это понедельник. Значит, на один день больше я тут просижу... Хотя все равно остается ровно 100 недель до конца, пойду домой 22 марта, вероятность, что из–за выходных отпустят раньше, в пятницу , 19–го, совершенно ничтожна.

Итак, – что ж. Прощай, 13–й барак! Сколько я познал горя и боли, сколько пролил невидимых слез и сколько раз пожелал себе смерти в твоих стенах, – не сосчитать!..

21.4.09. 8–37

Вчера мать звонила Милютину, и он сказал, что разгон 13–го отряда пока что обсуждается только теоретически, обдумывается и – по крайней мере, в ближайшее время – реально пока не планируется. Ну и слава богу! Отрядник вчера вечером, проводя проверку, тоже ни звука не произнес об этом, – хороший знак, значит, новостей нет. Разговор матери с Милютиным, как она сказала мне, был по принципу: начали за упокой, кончили за здравие, вопреки пословице. Насчет книг он тоже не сказал в категорической форме “нет” (что мать привезет их мне на короткую свиданку 29–го, о чем она ему сообщила), а что–то вроде: “Посмотрим, посмотрим”. Это ничего не гарантирует, конечно, так что успокаиваться рано. Кроме этого, сообщил, что, оказывается, прокуратура (якобы) сделала им какой–то втык за то, что они принимали книги и прессу в передачах/посылках, тогда как в 95–й ст. УИК написано, что зэки имеют право “приобретать литературу через торговую сеть”. Но т.к. нигде – ни в УИК, ни в других местах – не сказано, что зэкам поэтому ЗАПРЕЩЕНО получать литературу в передачах/посылках, то это – явный бред и передергивание со стороны не только самого Милютина, но и – если верить ему – прокуратуры.

Теперь зато у меня новая головная боль: как бы этот проклятый суд по УДО не назначили на 29–е, когда приедет мать! Я, конечно, предпочту свидание, т.к. вердикт суда уже заранее и с несомненностью известен. Но все же ситуация может получиться крайне неприятная; а учитывая нынешнюю вражду с администрацией – никого и не попросишь пустить меня на суд самым первым, как было в феврале 2008–го...

17–38

Нет, все обошлось и на этот раз. Вызвали после обеда к нарядчику и вручили постановление Тоншаевского суда о назначении слушания об УДО на 27–е апреля, понедельник. Вот и славно. Самое забавное, что подписано оно судьей Костровым, – тем самым, что отказал мне в первый раз, 7.2.08. Если бы вдруг в понедельник он меня отпустил, то это выглядело бы чем–то вроде гегелевской триады: тезис – антитезис – синтез. Сперва Костров не отпустил меня, несмотря на хорошую характеристику, отсутствие взысканий , наличие адвоката и кучи ходатайств за меня, в т.ч. из США. Потом другая судьиха не отпустила при плохой характеристике, но без адвоката и ходатайств. А вот теперь, с 3–й попытки, тот же Костров отпустил бы, несмотря на отсутствие адвоката, наличие выговора и (скорее всего, 99,99%) плохой характеристики. Вот уж был бы синтез так синтез! :)) Но это ненаучная фантастика, конечно.

Блатные говорят, что с той “симкой”, с которой я теперь постоянно общаюсь с матерью и др., стало происходить что–то странное, похожее на постановку на прослушивание. Говорят, что так же было недавно с какой–то другой “симкой”, которой пользовались здесь люди, имевшие отношение к наркотикам, и теперь их, 8, что ли, человек, куда–то вывезли отсюда. Очень может быть, что и слушают, но не по инициативе местной администрации, а уж скорее московских товарищей в штатском: т.к. мой домашний телефон стоит на прослушке уже давным–давно, то нет ничего проще, как ставить на прослушку все те номера, на которые она мне регулярно звонит. Но это к делам местной шпаны не имеет никакого отношения, а эти блатные психопаты и ничтожества, естественно, тут же перепугались за себя и стали мне выговаривать, чтобы я был осторожнее в разговорах...

22.4.09. 9–30

Вчера весь день дул бешеный, пронизывающий, прямо–таки валящий с ног ветер. Мать говорила, что Москву засыпало еще и снегом, но здесь снега не было. Он пошел сегодня: выйдя во двор перед подъемом, как обычно, я увидел вполне зимний пейзаж: снег валил сверху, им уже была густо укрыта вся земля, и было по–зимнему холодно, явный мороз. По этой же метели и ветру ходили на завтрак. Холодина. Без огромного воротника моей зимней “телаги” мерзнет затылок, а воротник нынешней, “демисезонной”, и меньше, и едва застегивается.

Новости вчера вечером посмотреть так и не удалось – шпана смотрела какой–то фильм на DVD. Поэтому хорошо, что новость, прошедшую по всем каналам, мне еще перед (моим) ужином сообщила мать: принято решение все–таки освободит Бахмину! Непонятно, правда, почему она вдруг оказалась в “Матросской тишине” и решение освободить принимал, соответственно, Преображенский суд Москвы. Не иначе, как привезли ее участвовать в новом деле Ходорковского. Хоть что–то хорошее, хоть редкая (редчайшая), но приятная новость. Алексанян, теперь вот Бахмина... Но даже и год с лишним спустя, даже после освобождения Бахминой – обещанной “оттепелью” все равно даже не пахнет. Не далее, как в понедельник, 27–го, это еще раз докажет Тоншаевский районный суд Нижегородской области...