– Что скажешь? – Иосиф обращается к другу.

– Мне все равно. Решай сам. – Причина внезапной смены настроения Лотара проста: он думает о семье.

– Отличное предложение, – встает Иосиф.

Через минуту их серебристые костюмы блеснут в лучах солнца и скроются за бортом белоснежного челнока.

– Как бы я ни старался, мне трудно представить, что Хорст до сих пор жив, – говорит Иосиф, поглядывая в иллюминатор.

– А я очень рад, что прихвостень того сукина сына и ныне топчет землю, – с усмешкой заявляет Лотар. – И не если, а когда я до него доберусь, он за всё мне заплатит. Конечно, моя месть по отношению к нему будет не совсем справедлива, ведь он всего-навсего выполнял приказы. Вот добраться бы до самого Лабберта! Этот гад получил бы по полной!

– Кстати, есть шанс, что и он еще жив? – спрашивает Иосиф Фича.

– Не исключено, но точно не знаю. Информация только о Хорсте.

Фич берет курс на запад, на три тысячи километров, туда, где почти тысячу лет назад князь Юрий Долгорукий заложил город, впоследствии ставший Третьим Римом.

С немыслимой скоростью они летят навстречу солнцу, оттого, кажется, время замедлилось, остановилось, а то и вовсе пошло вспять.

Шестьдесят минут – и челнок начинает снижаться.

– Люблю обращать часы вспять! – заявляет Фич. – На моем рабочем аппарате с его возможностями можно обгонять не только часы, но сутки, годы и тысячелетия.

– У вас каждый может путешествовать во времени? – спрашивает Иосиф.

– Нет, – отзывается Фич. – Только Хранители Времени, то есть я и десяток человек – наш отряд.

Иосиф хрустит суставами пальцев.

– Если дать людям такую возможность, наступит хаос, – продолжает Фич. – Это как в вашем времени каждому выдать по ракете. Где мы потом будем всех искать? Половина населения Земли все время будет отсутствовать, а те, кто останутся, будут готовы переехать, скажем, в эпоху ренессанса или каменный век.

– Это что-то невообразимое…

– Что именно?

– Я имею в виду перемещение во времени. Когда я впервые испытал чувство переноса, подумал, что просто умер, а эти видения – плод мечущегося между жизнью и смертью сознания.

– В какой-то степени это так. Ты действительно умер.

Задумавшийся Лотар широко раскрывает глаза, услышав такое.

– Каждый, кто перешагивает черту собственного времени, умирает. – Фич не намерен накалять обстановку и отвечает, не дожидаясь лавины вопросов. – Он теряется в истории, выпадая из всех процессов, начиная с тех, что происходили миллиарды лет назад. История выстраивается в обход такого человека. Но это нельзя назвать смертью как таковой, ведь он продолжает жить в другом времени.

Фич задает навигационные параметры челноку; на средней скорости они летят туда, где меж колоссов высотою в небо пролегает странная равнина – почти идеальный круг, где отсутствуют высотные здания, лишь несколько темных прямоугольников возвышаются на небольшом удалении от центра этого подозрительно знакомого ландшафтного эллипса.

– При том мир удивительным образом балансирует сам себя, – продолжает Фич. – Если вы известный ученый, без которого немыслимо открытие, и вас заносит в другое время, в мире, который вы оставили, чудесным образом найдется другой человек, и великое открытие теперь будет немыслимо уже без его имени. Все происходит с поразительной скоростью. Словно перестройка событий не сложное дело, зависящее от бесконечности факторов, а игра.

– Покинув свое время, мы перестаем существовать. Но что происходит, когда мы возвращаемся? – уточняет Иосиф.

– Главное при возвращении – подобрать исходный момент, после которого вас там не стало. Это очень сложно. Если Лабберт обещал вам возвращение – он лгал, ибо с той грубой аппаратурой, которую он использовал, отыскать «свою» тысячную долю секунды чрезвычайно сложно.

– Но как он из будущего, в котором повстречал нас, смог вернуться обратно без тех последствий, которые ты описал? – спрашивает Лотар.

– Он мог подобрать лишь похожее время. Погрешность даже в половину секунды слишком велика, – уверяет Фич. – Скорее всего, он ошибся и вступил в сильный диссонанс с природой. Это может выражаться в чем угодно: от мгновенной смерти, до чрезмерно быстрого старения. Самое ужасное, когда в одной реальности существуют два человека, и плохо даже не то, что они постоянно сталкиваются лбами, плохо, что жить им приходится в нескольких микронах друг от друга. Как два испорченных кинокадра, когда при наложении один всегда выскакивает за другим, и это ужасно. Правда, такие люди обнаруживают в себе способности проходить сквозь стены, и порой их видят в двух местах одновременно. Но чаще они быстро стареют и умирают.

– Я хочу проверить, был ли в текущей линии времени такой человек, как я, – быстро говорит Иосиф. – Там вдали Москва? Я много лет прожил в этом городе. В социальных архивах наверняка обо мне что-то осталось. В крайнем случае, могу назвать номер своего паспорта. Не верю, что человек с моим именем перестал существовать!

– Человек с твоим именем сейчас тут, в 103-м… ой, забываю, что наше исчисление вам непривычно – в 2170-м году. Ты здесь. Покинутое время не плодит копий, оно быстро подбирает тебе замену, и забывает, как блудница о случайной связи. Там, внизу, нет потомков Иосифа, есть следующие поколения, произведенные другим. Но это должно быть отчасти радостно: ведь там нет и твоей могилы. В могиле другой, а ты – здесь!

– Нацист Лабберт покинул свой 1939 год, тем не менее, о нем не забыли! – Лотар силится осмыслить.

– Еще раз повторяю: в тот момент, когда он впервые покинул свое время, в пространственно-временной плоскости на его место встал другой. Когда он вернулся, всё мгновенно возвратилось.

В кабине тишина.

– Чтобы проще понять, представьте себе, что рождение, развитие и угасание Вселенной уже произошли, а машина времени дает возможность перематывать и воспроизводить разные фрагменты её существования. При этом существуют бесчисленные вариации событий, которые сама Вселенная меняет и чередует, дабы закончить и привести историю именно туда, куда следует. Для наглядности вообразите фильм с заранее установленным началом и концом: в то время как эти два параметра неизменны, можно очень легко переигрывать все остальное. И самое главное, смешное и забавное – фильм длится сотую долю секунды. Ведь в действительности, при наличии стороннего Наблюдателя, который мог бы видеть Вселенную издалека, она для него исчезла, почти не успев возникнуть. Как молния или пороховой взрыв. Несмотря на то, что видимая нами Вселенная жива, для Наблюдателя она давным-давно угасла.

И Лотар, и Иосиф, оба продолжают безмолвно думать.

– Какое агрегатное состояние ты имеешь в виду под словом «угасание»? – уточняет Иосиф.

– Это даже не вакуум. Этому состоянию нельзя дать наименование. Угасание Вселенной, образно выражаясь – тьма, в которой не существует ничего, даже единственной сверхмалой частицы.

– Если так, то почему мы живы и видим космос с его яркими звездами? Ведь «угасание», с твоих слов, уже случилось.

– Как бы мы ни пытались, львиная доля смысла останется за пределами нашего разума, – говорит Фич, пытаясь интонацией поставить точку в этом философическом разговоре. – Есть вещи, которые недоступны человеку. Нужно стать кем-то большим, чтобы открылось новое.

– Кем же?

– Уж точно не существом с парой рук, парой ног и головой на шее, – тоскливо отвечает Фич.

– А я думал, человек – это высшая ступень развития. Тем более в вашем времени.

– Это так, но нельзя останавливаться только на этом. Нужно все время двигаться к новому. Сегодня человек достиг своего пика. Сейчас наша цивилизация на пороге глобальных перемен, и завязавшаяся Антарктическая война может нам сильно помешать.

– Каких перемен?

– Не хочу ничего объяснять, хочу, чтобы вы сами поняли. Время покажет: может, ответ вам знать и не надо.