Егор надеялся увидеть приметный двор с домом на кирпичном фундаменте, но автобус быстро мчался — и трудно было узнать то место. Да и дома были почти все новые, одинаково большими, и проулка вроде уже не было, — наверное, застроили, или проглядел. Терпение Егора лопнуло, когда при въезде из сельца он не нашел хату своего приятеля Мазова. Дома все мелькали и мелькали, а на самом краю Двориков протянулось длинное здание фермы.

— И куда его черт несет, — тут Егор отпустил такое словцо в адрес водителя, что сидевший впереди широколицый парень повернулся — спросил:

— Че сердишься, батя?

— Это он от жары, — пояснил полный мужчина в соломенной шляпе и расстегнутой рубахе на волосатой груди.

Егор отвернулся от окна.

— Вот чудак, — с досадой проговорил Степан.

Следующим по пути — большое село Солонцы. От Двориков оно находилось километрах в семи-восьми. За окнами замелькали поля. Впереди кто-то заговорил о переезде. Высокий звонкий голос утверждал, что переезд может быть закрытым и придется долго ждать. Другой — густой, с хрипотцой голос возражал: рабочий поезд проходит пока только два раза в сутки, утром и вечером. Ждать не придется.

Речь шла о железной дороге, выстроенной два года назад, которая пересекала большак у Солонцов и вела к гранитному карьеру. Егор и Степан много слышали о ее строительстве, не однажды читали об этом в районной газете, а теперь предстояло ее увидеть собственными глазами. Дело-то нешуточное. Для глухого степного места, ближайшая железнодорожная станция которого была Буриловка, находящегося в сорока километрах, своя ветка — дело действительно нешуточное.

Переезд оказался открытым, и автобус, не сбавляя скорости, лихо пронесся мимо полосатого шлагбаума, так что ни Степан, ни тем более Егор, сидевший дальше от окна, не успели как следует разглядеть дорогу. Так же быстро проплыла назад и скоро скрылась из виду станционная платформа с каменным решетчатым павильоном и высокими фонарями по бокам.

Теперь уж и Степан начинал нервничать. Получалось, что так они ничего и не увидят. А вернутся — обязательно будут расспросы: что там да как?..

Вот проехали магазин «Детский мир» в Елисеевке, о котором столько было разговоров в последнее время. И как на грех, остановка оказалась гораздо дальше центра, почти на краю села, когда магазин давно уж скрылся из виду. Проехали еще одно село, и еще…

Впереди оставалось последнее перед Мелогорьем — Покровское. Славилось оно хорошими садами и громадным прудом, который начинался у самой дороги и блестел на солнце голубо-зелеными отсветами далеко в поле.

Но еще большей славой издавна пользовались Покровские мастера-гончары. Хотя гончарное производство здесь давно перевелось — редко в каком доме этих мест не найдешь изделий покровских мастеров. Кувшины и горшки, чашки и миски, бокалы и плошки — все это отличалось не только большой практичностью, легкостью и прочностью, но и своеобразностью форм, тонким рисунком орнамента. Кувшин покровского мастера никогда не спутаешь с другим. Он обязательно будет отличаться и по виду, и даже по звону. Ударит мастер палочкой по кувшину, и он «поет», звенит.

Ныне в Покровском — новый керамический завод, а рабочие на нем — потомки знаменитых здешних мастеров, внуки и правнуки тех, кто прославил свое село трудолюбием и умением в искусной тонкой работе.

Покровское тоже расстроилось. Степан с трудом узнал его, и то больше по знакомому с детства пруду, который, казалось, ничуть не изменился.

— Вот он, завод, — показал рукой сидящий впереди парень с широким лицом, обращаясь к соседу.

Степан увидел справа корпуса цехов, высокую трубу котельной. Быстро мелькали домики рабочей слободы, с молодыми палисадниками перед окнами, с телевизионными антеннами на крышах. Егор, до сих пор сидевший с опущенной головой, тоже поднял глаза и недовольно посмотрел в окно.

По приезде в Мелогорье друзья наши не то чтобы заблудились, а пошли сперва не туда, куда им надо было идти. В старом здании райисполкома теперь размещался военкомат, а все учреждения, в том числе и артель, переехали в новый микрорайон, на соседнюю улицу.

— С каждым часом не легче, — заметил Степан.

На что Егор даже не ответил, так был зол. Настроение его улучшилось, когда они без особых хлопот и, к своему удивлению, довольно скоро получили нужные справки, а когда, присев во дворе на скамейке, — перекусили припасами из сумки Пронина, предварительно промочив горло домашним вином, что оказалось в четвертинке, закрытой кукурузным обломком, — стало вовсе хорошо.

— Да-а, — мечтательно произнес Степан, — солнышко только перевалило, а мы с делом справились. Маленько передохнем, сядем на автобус, а через час — дома…

— Лошадок бы пару да легкий возок с сенцом, — перебил друга Егор, — так ближе б к вечеру, когда жара спала, и ехать бы. Хорошо!.. Лошадки идут забористо, а ты полеживай себе на боку да наблюдай. — Он сорвал былинку, пожевал. — Тихо и светло. Дорога знакомая… сеном пахнет…

— Однако пора, — заметил Степан, — в магазин надо ведь.

— Надо, — согласился Егор.

Они поднялись и направились к центру. Удача и на этот раз им сопутствовала. Купить удалось не только то, что было заказано женами, но и то, что просили соседи.

— Вот теперь геройское дело, — вертел в руках наполненную авоську Степан, поглядывая на Егора. — Теперь порядок…

— Идем пешком, — предложил Егор, когда они подошли к автобусной остановке.

— Как пешком? — оторопел Степан. Он даже отступил на два шага от своего товарища, будто впервые разглядывал его с ног до головы.

— А так. Солнце высоко. В Двориках передохнем, а там по холодку дальше.

— Сейчас автобус будет, — напомнил Степан.

— Жди его, да не в том дело. Проскочит он — ничего опять не увидишь. А я хочу разглядеть и завод, и железную дорогу, и все, все.

— Вот чудак, — растерялся Степан. Но тут он заметил, как у Егора дергается левый глаз. Он знал, что когда у Пронина дергается глаз, — ничем его не убедишь, настоит на своем.

— Как хочешь, дело хозяйское, — сказал Егор, и, не дожидаясь, зашагал по тропинке вдоль большака.

Первые минуты Степан не знал, что делать. Потом ом решил догонять Егора. «Сорок километров — пешком!» — мелькнуло в голове. Как быть? И он стал ждать. А тут как раз подошел автобус. Пассажиров было немного, и Ганин занял место у окна нарочно справа. Пока ждали кондуктора, потом — водителя, прошло полчаса. «Может, раздумает, вернется?» Степан не спускал глаз с передней двери, оглядывался назад. Наконец они закрылись, и машина тронулась.

«Что же я делаю, — подумал Степан, — друга оставил». «Не ты же ведь оставил его, а он тебя», — твердил ему внутренний голос.

А тут еще, как на грех, тот парень широколицый, что вместе в Мелогорье ехали, — опять в автобусе оказался: «Как же так, как же это ты друга-то бросил?» — спрашивает, а сам своими глазами навыкате будто насквозь пронзает и улыбается ехидно как-то.

И в самом деле, как же это так случилось. Никогда ведь не бывало так, чтобы порознь. А вдруг что случится с Егором? Разве на фронте так поступал? Нет. Пуще зеницы ока берег он фронтовую дружбу… Жизнью рисковал, чтобы спасти боевого товарища. А тут-то, вот тебе на…

Сухим комом подступило к горлу чувство вины перед товарищем. Даже дурно как-то стало, вроде бы подташнивает. Потянулся Степан к кабине водителя, постучал в стекло: «Останови, мол».

Шофер повернул голову, смотрит — на человеке лица нет. Наверное, плохо пассажиру. Остановил.

Вышел тот и машет рукой: «Трогай, мол, а я пешком. Тут не так далеко…»

Заругался беззлобно человек за рулем. «Вот еще какие чудаки ездют», — подумал про себя. Все, кто сидел в первых рядах, головы повернули в сторону Степана. А широкое лицо того парня, прильнувшего к стеклу так, что нос сплющился даже, кажется, еще шире стало.

Шагает Степан по обочине — впереди идет вроде бы кто-то. «Не Егор ли?» — думает. На повороте за мостом догоняет. Смотрит: не он, старик какой-то ковыляет.