А тут попробуй писать их портреты, когда они в чем-то даже похожи друг на друга, — неинтересно ведь. Оба с обветренными губами и смугловаты. Это, наверное, от ветра и солнца. Глаза у обоих серые, почти вовсе светлые. Черты лица правильные, если не считать, что нос того и другого вздернут несколько вверх, придавая вид веселой беспечности. Правда, Пронин несколько выше Ганина, но разница эта столь мизерна, что вряд ли стоит об этом и говорить. В свою очередь, Ганин немного посолидней Пронина, но опять-таки обстоятельство это почти не достойно упоминания.

Разница между ними заложена, скорее, в их характерах, нежели во внешности. И главная из них та, что когда один — Степан Ганин — смотрит на жизнь глазами оптимиста, то другой — Егор Пронин — более замкнут и ко всему окружающему имеет свой особый критический подход.

Подружились они с тринадцати мальчишеских лет. Родители Степана тогда жили на самом краю села, на отшибе. В школу Степка Ганин ходил мимо двора Прониных. И в один прекрасный день зашел к Егору посмотреть голубей, которых во дворе Прониных было великое множество. Птицы жили в специально построенных Егоровым отцом голубятнях. Их было так много и до того они были красивы, что воображение Степы Ганина было покорено и приковано к дощатому сарайчику с железными сетками бесповоротно и навсегда. Бывало, дух захватывало от восторга у обоих мальчуганов, когда в небо взмывала стая сизарей!..

Голуби так вовлекли их в мальчишечью забаву и сдружили, что они с трудом закончили неполную среднюю школу, но каждый из них стал исправным хозяином своего двора. Вскоре поселились они рядом и стали жить по-соседски. Не было такого дела, чтобы они не работали вдвоем. Особенно требовались их совместные усилия в крестьянской работе, такой, как сенокос, установка сруба, выезд на мельницу или маслобойню, поездка в лес по дрова. Местные острословы над этой их привязанностью пошучивали: «Смотри-ка, смотри, да это не просто дружба, у них — любовь…» Даже Марьяна, жена Егора, не однажды, когда муж шагал к Ганиным, — говорила через плетень соседке Ганихе: «Смотри, Варвара, как бы наши мужики не сошлись, да не дали бы нам с тобой отставку».

Было бы несправедливым не напомнить о том, что дружба эта Пронина с Ганиным была не безоблачным летним днем. Случалось иногда, и между ними были размолвки, даже ссоры. У всех в памяти случай (дело было перед войной), когда Степан и Егор, наловив карасей в соседнем пруду и выпив после рыбалки, подрались. И как утверждает молва, Ганин укусил Пронина за указательный палец. Впрочем, ходили и другие толки, что все получилось как раз наоборот. Кто его знает. Сколько ведь прошло времени. Да и палец прижился, подлеченный тогда же сельским фельдшером Ферапонтом Кузьмичом.

В общем, как бы там ни было, а Пронин и Ганин и по сей день оставались верными друзьями. Проходило время, и все вставало на свои места. Правда, совсем недавно случилось между ними еще одно недоразумение, чуть ли не обида друг на друга. И, главное, хотя бы из-за дела, а то так, считай ни из-за чего. А было все так.

Давно собирались Пронин с Ганиным съездить в соседний район, где они когда-то еще до войны работали в артели «Красный луч». Нужна была справка, «что работали». Так велел Тихон Савельевич, тот, что начисляет пенсии. Так вот, давно они собирались, да все некогда было. Один раз было настроились — у Ганина заболела корова. Пришлось срочно вести ее к ветеринару. В другой раз, наоборот, у Пронина во дворе — отел. Потом пошли праздники. А в праздники кто ж справки выдает. Так подошло лето.

Дело было в ту пору, когда посевная закончилась, а жатва, естественно, еще не наступила. В такое время лучше всего браться за любое дело. Еще вчера Егор сказал Степану: «Ну, брат, сейчас самый аккурат будет…»

Рано утром, когда еще только светало и Степан вышел во двор, чтобы открыть курник, — увидел через плетень высокую фигуру Пронина. Хотел было позвать, да Егор опередил его: «Собирайся, говорит, как только маковка солнышка появится, так и выходим».

Вернулся Степан в хату, выпил простокваши прямо из холодной крынки, побрился и по случаю поездки надел почти новые суконные штаны и зеленую нейлоновую рубаху.

— Когда вернешься-то?

— К вечеру, должно, — на ходу бросил он жене и выскочил на крыльцо, так как солнце уже показалось из-за поспевающей ржи, да и Егор уже поджидал его у калитки.

На Пронине были новые шевиотовые брюки. Это Степан отметил сразу про себя. Зато у того в руках была сумка, чего у Ганина не было.

— Что это ты?..

— Как что, — спокойно ответил Егор. — Дорога не ближняя, не ближний свет.

Друзья споро зашагали вдоль улицы в сторону большака, и только бабы, завидев две знакомые фигуры, удивлялись: «Куда это они вырядились так рано?..»

Тень разногласия легла между ними сразу же, как только они подошли к росстани села. Степан шел прямо, людной дорогой, которая вела к большаку, Егор же тянул вправо, огородной тропой в огиб дороги.

— Не все ли равно тебе, где идти? — спросил Степан.

— Нет, — спокойно возражал Егор.

— В такую рань никого нет на дороге, да и роса там, на огородах.

— Береженого бог бережет.

— Бог-то бог, да сам не будь плох.

Словом, пошли огородами.

На автобусной остановке никого не оказалось в этот ранний час. И, главное, друзьям нашим недолго пришлось ждать. Довольно скоро на повороте показался белый лоб короткобрюхого автобуса, какие юрко бегают нынче по степи от села к селу. Более того, машина оказалась свободной, не то чтобы пустой, но и не такой, когда пассажиры висят на поручнях над теми, кому посчастливилось сесть, упираясь руками в боковые окна.

Пронин и Ганин уселись в кресло с правой стороны. Дверь захлопнулась. Мотор натужно взвыл, и автомобиль покатился вперед.

Первое время они молчаливо смотрели, как за стеклами мелькали телеграфные столбы, проплыла водокачка с кирпичным цоколем и металлической башней, ферма второй бригады, кладбище с множеством крестов и звезд… Степан думал о том, что так и не побывал ни разу в Мелогорье с тех далеких послевоенных лет, когда там работал. Представлял, как изменился соседний районный центр за эти годы. Егору вспомнилась эта дорога, протянувшаяся от его села до Мелогорья на сорок километров. На целых сорок километров! И как тогда, еще в сорок седьмом году, они вдвоем со Степаном не раз преодолевали этот путь пеши. Не всегда случалась попутная машина или иная какая оказия в то время.

В течение первых десяти километров они сидели молча, это был путь им во всех подробностях знакомым. Дорога в бывший их районный центр изучена до мелочей. Хотя село и осиротело после того, как центр района перенесли в другое место. Дорога к нему из окрестных сел не заглохла. По давней традиции сюда приезжали на воскресные базары. А базары здесь издавна славились.

— Гляди-ко, — сказал Степан, толкнув Егора в бок, когда они проехали поворот в центр, — дальше этой дороги давненько я не бывал.

— Ясное дело, — отозвался Егор, — ныне мы больше в обратную сторону, в Петровск ездим.

Автобус между тем приближался к первому после Сомова селу, с бойким названием — Дворики. Это небольшое степное сельцо, растянувшееся на полкилометра по обеим сторонам большака, напоминало скорее хутор, каких немало затерялось в полях. Белые мазанки, соломенные крыши. Из двух порядков хат издавна выделялась одна, на углу проулка. Это было довольно массивное одноэтажное здание, единственное под железной крышей и с кирпичным фундаментом. Кроме небольшой заброшенной церквушки, что виднелась на взгорье, изба была самым приметным строением Двориков.

На противоположном конце, при въезде в село, вторая от края хатенка принадлежала Дмитрию Мазову, старинному приятелю Егора. В былые времена они со Степаном частенько останавливались у него передохнуть. Как оно теперь? Ведь, почитай, двадцать пять лет минуло…

Когда за окнами автобуса промелькнул столб с голубой доской, на которой крупными буквами было выведено: «Дворики», — и Степан, и Егор, прильнули к стеклу. Вскоре навстречу им проплыли заборы, первые постройки. Вот широкое приземистое кирпичное здание — не то гараж, не то мастерская. Не разобрать при быстрой езде. А вот дома, новые, высокие, крытые цинком да шифером. «Э-э, — подумал Степан, — перестроились Дворики, и не узнать…»