Дремов оглянулся.

— А мы знакомы, товарищ генерал. Здравствуй, Кущ. Тебя надо и поздравить. Подполковник, — похлопал он Куща по погону. — Ты иди, я сейчас догоню.

— Вы что же, вместе воевали? — спросил Булатов, когда подполковник закрыл дверь.

— Да как же! На дуге, а ближе познакомились потом, при обстоятельствах еще более трудных. Будет свободная минута — расскажу.

… — Так что, вновь свела нас судьба? — спросил Дремов, подходя к поджидавшему его подполковнику.

— И должен вам сказать, я безгранично рад, что нам пришлось встретиться. Очень хотелось вас видеть, чтобы сказать от всей души спасибо за то, что тогда поддержали. Не случись этого, я мог бы все понять превратно. Тяжело было перенести, но лучше горькая правда, чем сладкая кривда.

— Мои заслуги тут невелики, но рад, что ты смог дать случившемуся правильную оценку и взять себя в руки. Война проверяет каждого из нас на прочность, особенно моральную, душевную. — Дремов помолчал, а потом тихо проговорил: — Еще бы вырвать ребят…

— Так знаете, что получилось?! — воскликнул Кущ. — Сестра-то ее оказалась совсем другой — партизанкой! Ее «работа» в полиции была нужна партизанам.

— Что ты?! — с радостным удивлением посмотрел на него Дремов. — Значит, молодец дивчина.

— О! Сколько поездов они там пустили под откос. И часто именно она узнавала о движении составов от своего папани. Теперь осталась детям вместо матери.

— Очень рад. Возвратишься, устроишь жизнь… Давай карту, — Кущ наклонился с планшетом. — Выводи своих гвардейцев вот в этот район. — Дремов указал на карте. — Пока будешь в моем резерве.

Возвратившись в полк, Дремов позвал начальника штаба.

— Что нового в стане врага? — устало спросил он.

— Пока ничего особенного. Вон там, в лесах, — подполковник взмахнул карандашом в угол карты, — что-то шебуршит, но это далеко.

Дремов посмотрел на Великого.

— Не так-то и далеко. Давай прикинем. — Выхватив из сумки циркуль, он стал бросать его раствором расстояние до противника. — Видал? Каких-то три десятка километров. Вероятнее всего, у него там танки. Комдив строго предупредил. Если связь с разведчиками установили, спроси, возможно, у них уже есть что-нибудь новое.

Великий ушел к радиостанции, а Дремов, выбрав посуше местечко под низкорослой корявой осинкой, трепетавшей багряной листвой, лег животом на мягкий мох. Развернув карту, хотел еще раз продумать свое решение, но по тропинке мимо НП неожиданно проскочил мотоцикл. Укрывшись где-то рядом в кустах, заглох.

— Кто там? Позови, — приказал Дремов ординарцу.

С той стороны появился с большим синим подтеком под глазом разгоряченный старший лейтенант Левадный. Вслед за ним два разведчика, не соблюдая особой учтивости, вели сгорбившегося немецкого офицера. «Вот это кстати», — прикинул Дремов.

— Где получил блямбу? — спросил он у лейтенанта.

— Да вот эта зараза, — коротко боднул тот головой в сторону пленного. Немец понял, что говорят о нем, заюлив глазами, выпрямился.

— Этого гуся где схватил?

— Вон там, в лесочке. Сам, гад, припожаловал. Так что оставалось лишь протянуть руку. Подкрадывался к переднему краю. Когда его броневичок подожгли, драпанул через болотце, чтобы в лес… Ух ты, кур… — Левадный зло сунул немцу под нос увесистый, как гиря, кулак.

Подошел начальник штаба.

— Как допустил, чтобы вот так тебя разукрасили? Так, чего доброго, и без глаза останешься.

— Это уже потом. Недоглядел во время рукопожатия, — Левадный слабо улыбнулся, сжимая и разжимая кулаки. — Как-никак сродни по профессии, — косо посмотрел он на немца.

— Видно, лез целоваться? — усмехнулся Великий.

— Ну да. Из четвертой танковой он. Стягивается она вот сюда, в леса, — разведчик поднес Дремову свою испещренную разными значками карту. — Вот сюда она…

Взглянув на карту, Дремов спросил:

— Ты откуда взял, что там танковая, да еще и четвертая?

— Так вот же он сообщил… По секрету, — пошутил офицер.

— Как и предполагалось, — посмотрел Дремов на Великого.

Думая о сосредоточении танковой дивизии в тридцати километрах от переднего края полка, Дремов старался разгадать, когда, в каком направлении и какими силами она сможет начать активные боевые действия.

Возникли у него эти вопросы вполне закономерно. Дело в том, что совсем недалеко от района сосредоточения противника уже вторые сутки вели бои наши соединения, прорвавшиеся не только к Припяти, но и захватившие некоторыми своими частями плацдармы на ее западном берегу. «И все же надо предвидеть и худшее, а именно, что противник нанесет удар в направлении обороны полка. Для этого есть все основания. Удар с этой стороны выводит его части на армейские коммуникации и тылы дивизий. Разве игра не стоит свеч?!» — спросил у себя Дремов и посмотрел на Великого.

— А ты говоришь, ерунда.

— Садись, допросим герра [11] разведчика, — предложил Дремов.

Пленный понял, что с ним нянчиться не будут. Начал сам. Нещадно выругав Гитлера, Геббельса, а заодно и всех своих ближайших начальников, выболтал все до мельчайших подробностей не только о своей танковой дивизии, но и о других соединениях.

Дремов, внимательно слушая показания пленного, задавал дополнительные вопросы, о нужном делал пометки на карте, в целом считая, что добытые сведения весьма полезны как для него, так и для дивизии. Особенно ценными были показания о предстоящем применении четвертой танковой дивизии. Немец многократно повторил, что дивизии приказано, не ожидая полного сосредоточения, частью сил перейти в наступление уже сегодня. Удар намечался по открытому флангу. Он, как разведчик, получил задачу отыскать этот фланг.

— Ну и как, отыскал? — усмехаясь, спросил Дремов.

Немец, услышав перевод, вначале пожал плечами, а поняв иронию, торопливо залепетал:

— О, найн! О, найн! Нихт флянга!

— Его, видите ли, интересует фланг, — блеснул зубами подполковник Великий.

Тот день оказался для дремовского полка весьма тяжелым. Когда солнце приблизилось к закату и когда беды этого дня, казалось, должны были бы миновать, противник вдруг обрушился своими бомбардировщиками на переправы в тылу полка. И вслед за тем начал огневую подготовку по его передовой позиции. Удар артиллерии был сосредоточен на узком участке, в основном по опорному пункту первого батальона в районе железнодорожной станции и деревни Подсухи.

Прижавшись к стенке окопа на своем НП, Заикин не отрывал взгляда от переднего края. Вскоре он увидел, как под прикрытием массированного огня из леса выползли танки, а вслед за ними стала выдвигаться пехота. Чем ближе танки подходили к переднему краю, тем их огонь становился интенсивнее. Но наша оборона, будучи искусно замаскированной, не была противником сразу обнаружена, и поэтому большинство его снарядов не попадало в цель. Оборонявшиеся подразделения, несмотря на приближение вражеских танков к их позициям, огня не открывали. Они подпускали противника на близкие дистанции, чтобы бить наверняка.

Заикин слышал выкрики минометчиков, уточнявших установки прицелов для открытия огня по пехоте, накапливавшейся в кустарнике перед броском в атаку. И как только пехота сосредоточилась, ее расположение взбурлило от разрывов мин.

Вслед за огневым налетом минометчиков звонко хлестнули выстрелы истребительной артиллерии. Батарейцы били по танкам подкалиберными, бронебойными снарядами, а еще через несколько минут на противника обрушила один за другим несколько залпов дивизионная артиллерийская группа.

Удар был настолько мощным, что под ногами вздрогнула земля. В расположении противника в небо поднялись столбы дыма и пыли. Готовившаяся атака врага была сорвана. Наступила пауза, но она продолжалась немногим более получаса. Вскоре противник возобновил наступление, имея в первом эшелоне танков гораздо больше, чем их было при первой атаке.

Наиболее сильный удар противник наносил в направлении первой истребительно-противотанковой батареи, занимавшей позицию на высотке недалеко от НП комбата. Но батарейцы заставили противника отказаться от атаки вдоль дороги, и, лишь когда их позиция подверглась новому массированному артиллерийскому удару, огонь батареи резко ослаб.