Письмо послали Ленину. Ленин приехал, несмотря на огромную занятость.

Ехал он вдвоем с Надеждой Константиновной. Возле Кашина машина остановилась. Ильич открыл дверцу, спросил ребятишек: «Где тут электростанция?» «Прокатите — покажем…» Машину в нашей деревне тоже, почитай, первый раз видели…

Иван Степанович рассказывает, как принимали, как угощали, о чем говорили в тот день с Лениным.

«Памятник ему поставили в аккурат на том месте, где выступал… Фотографировались… Я стою почти рядом… Усы у меня тогда были черные…»

Тепло и сердечно говорил Ильич с кашинцами. Каждое слово Ленина врезалось в память крестьян. Великий вождь говорил о первом ростке большого дела, начатого кашинцами.

Сорок лет прошло с той осени. Дорогу, по которой ехал Ильич, пересекают сейчас несколько линий высоковольтных передач…

_{Фото автора. Д. Кашино. 13 ноября 1960 г.}

Заповедными тропами (продолжение)

«Справочное бюро» в лесу

Предзимье. Ноябрь на исходе, стоят десяти — двенадцатиградусные морозы, а снегу все нет и нет. Вокруг темные боры, мшары, светлые березники. Всюду, куда ни глянь, древние брянские леса.

Третьи сутки с лесничим Андреем Силычем живем в сторожке. С утра до вечера ведем подсчет и выборку зрелых сосен для сбора смолы-живицы, в свободное время ходим на охоту, иногда ловим на блесну в соседнем озере окуней.

Андрей Силыч хорошо знает лес. Превосходно разбирается в повадках зверей, птиц.

Каждый день я узнаю в природе что-то новое, чего не найдешь подчас даже в самых редких книгах.

Сегодня, вдоль и поперек исколесив старый бор-брусничник, садимся на валежину отдохнуть. Неподалеку на сучьях висит круглое, будто прутяное лукошко, сорочье гнездо.

Лесничий огляделся вокруг и спрашивает:

— Представь себе, что нам довелось попасть в незнакомый лес и захотелось узнать, какие звери в нем обитают. Как бы мы это сделали?

Я пожал плечами. Задумался.

— А ведь есть в лесу такое справочное бюро, — сказал Силыч после минутного молчания. — Обратись туда, и в любое время года в точности установишь, где какой зверь живет… Если не веришь, тогда тащи вон то сорочье гнездо.

Я положил у ног лесничего целую охапку сухих прутьев. Разобрали их и обнаружили самую настоящую войлочную шапку. Раздергали ее по клочкам. К моему удивлению, в сорочьем гнезде оказалась шерсть лося, косули, волка, барсука, лисицы, щетина дикого кабана, клочок заячьего пуха и даже высохший кончик хвоста рыжей белки.

— Ну, как? — подмигнул мне Андрей Силыч. — Сорочье гнездо, брат, самое надежное справочное бюро в лесу.

Рыбья приманка

Рассвет застал нас на озере. Наладив короткие зимние удочки, начали лов. Попробовали в одном месте — не берет. Перешли в другое — то же самое.

— К непогоде, наверное, — вздохнул Андрей Силыч.

— Значит, сорвалась рыбалка?

— Почему сорвалась? — поднял пучковатые брови лесничий. — Мы сейчас столько окуней приманим, отбоя не будет.

Лесничий положил удочку, надел рукавицы и торопливо зашагал к лесу. Прошло несколько минут. Смотрю, Андрей Силыч выходит из лесу, несет длинную палку и объемистый сноп почерневшей, прихваченной морозом крапивы.

— Зачем это?

— Руби лунку пошире, потом узнаешь.

Пока я рубил лед, лесничий вытащил из рюкзака шнур со свинцовым грузом, перепоясал шнурком пучок крапивы. Свинцовая гирька быстро потянула крапиву ко дну.

— Порядок! Обождем немного — и клев начнется…

Заранее рядом с прорубью пробили лунки. Закурили. Прошло две-три минуты, взялись за удочки… Толчок. Быстрый взмах удилищем, и на льду затрепыхался красноперый красавец окунь. Вслед за мной Андрей Силыч вытащил еще одного, чуть не с килограмм весом…

Через полчаса на льду трепеталось уже десятка три крупных, как на подбор, окуней.

— В чем же секрет? — спросил я лесничего.

— Посмотри в прорубь, сам догадаешься, — сказал он, выбрасывая из лунки очередного окуня.

Я лег на лед, пристально поглядел в прозрачную глубь. На дне виднелся разлохмаченный сноп крапивы. Зелень привлекла к себе массу рыбьей мелочи, а за мелочью пришел хищник — окунь, который то и дело попадался на наши блесны.

Кто обломал дуб?

Сумрачный полдень. Изредка порошит редкий снежок. По небу плывут тяжелые тучи. Идем живописной дубовой рощей.

Вдруг Андрей Силыч остановился и, показывая на один из дубов, спрашивает:

— Как думаешь, кто обломал?

Я внимательно оглядел могучее, но искалеченное дерево. Макушка дуба была кем-то сломана.

— Буря?..

— Буря тут ни при чем, — улыбнулся лесничий, — Михайло Иванович лапу приложил.

— Медведь? — удивился я.

— Точно! Нынче осенью мне довелось убедиться, как он «работает». Иду как-то вечером по урочищу, вдруг слышу треск. Насторожился! Опять треснуло. Вокруг на десяток километров жилья нет, а тут вроде кто-то по дрова приехал.

Сворачиваю в сторону. Посмотрел из-за кустов, да так и замер: стоит на поляне огромный дуб, а на нем медведь возится. Сопит, фыркает — сучья ломает. Заденет лапой, нажмет — толщиной в оглоблю сук тростинкой ломается…

Целую ночь не давала спать мне медвежья работа. Зачем она косолапому, ума не приложу. Утром ради любопытства опять пришел на поляну. Гляжу, а возле дуба ни одной ветки. Неужели, думаю, в берлогу уволок? Взял ружье, направился по следу. Смотрю, лежит ель и тут же куча дубовых веток, воза на три хватило бы. Присмотрелся я и к сучьям — ни одного желудка нет. Все обобрал…

Много раз приходилось читать и слышать, как в поисках пищи медведи раскапывают муравейники, ходят на овсы и даже ухитряются ловить рыбу. Но чтоб желуди… Ай да Мишка!

_{П. Стефаров. Сумы. 30 ноября 1960 г.}

Садовник с Кургана

Человек нагнулся и украдкой завернул в платок горсть земли. Заметив любопытный взгляд, человек смутился:

— Тут мой окоп был…

У серых камней в чаще горит вечный огонь. Каплями крови горят в траве маки, по склонам полыхают цветы багряника… Корабельные орудия, врытые в землю, камни со следами осколков, памятник адмиралу… На этом холме даже земля, даже пыль, оседающая на ноги, священна. Недавно уложенные ступеньки к верху кургана уже заметно стерты подошвами. Сколько людей снимали шапку на этом кургане! Вдоль дорожки тонкие деревца.

— Это Хрущев сажал… Это каштан Мориса Тореза… Это Гомулка сажал… Хо Ши Мин… Делегация из Сталинграда… Монгольские учителя посадили…

— Экскурсовод забыл еще одно дерево…

Я обернулся. На дорожке стоял человек в стоптанных сапогах, с тонкой садовой пилкой за голенищем.

— Я садовник с кургана. Вижу, интересуетесь… — Человек вытер пучком травы забрызганные мелом руки. — Пойдемте, покажу…

Об этом дереве поэт написал бы много хороших строчек. Как дорогой памятник, обнесено оно кованой оградой. Мне показалось, люди даже говорят тише у этого невысокого, с узловатыми ветками миндального дерева.

…В сорок втором над курганом вздыбленная земля перемешалась с дымом. Много дней не утихал вой железа. До мокрых камней перепахали землю снаряды. Сгорело все до последней травинки. Но утихло, рассеялся дым — на самой верхушке кургана люди увидели дерево. Каким чудом оно сохранилось, не мог бы сказать даже матрос, лежавший рядом в окопе.

Рассказывают, прощаясь с курганом, матросы бинтами скрутили набитый осколками ствол, наспех залепили раны сырой глиной…

— Наверное, легенда?

Садовник не стал спорить:

— Может, и легенда. Уходили матросы спешно. Вряд ли бинтовать было время.

Мы помолчали, наблюдая, как пчелы колыхали тонкие стебли цветов…

— А что… До меня доведись — задержался бы. Вместе с людьми стояло… — Садовник принялся белить израненный ствол.