Я величественно прошествовала в гардеробную, где служанка уже торопливо зажигала свечи возле ростового зеркала, выполненного из латуни.
Моя новая внешность привела меня в полнейший восторг. Возможно, я стала чуть пониже ростом, чем была раньше, и ноги у меня не столь длинные, как у фотомодели… зато лицо, грудь и бедра даже и не снились кукле Барби! Я вертелась перед зеркалом минут десять, любуясь своей новой внешностью.
Высокая грудь, тонкая талия, плоский живот, изящные маленькие ступни… Вдруг я с восторгом поняла, что могу разглядеть свое лицо до мельчайшей черточки, даже находясь на изрядном расстоянии от зеркала! А ведь раньше мне, с моей проклятой близорукостью, приходилось едва ли не утыкаться в зеркало носом, чтобы накрасить ресницы! Как здорово быть красивой, здоровой… и совсем юной!
Еще вчера мне было двадцать восемь лет, и, улыбаясь по утрам своему отражению в зеркале, я с грустью отмечала появление первых морщинок в уголках глаз. Впрочем, меня это не слишком огорчало — отчаявшись найти мужчину, похожего на героев книг, я уже почти смирилась с тем, что мне суждено остаться старой девой… Но сейчас мое лицо выглядело ослепительно свежим, а тело было упругим и подтянутым. Мне снова восемнадцать! Я — богатая графиня, и я молода и прекрасна!
Я подпрыгнула и закружилась.
— Помоги мне одеться, — обратилась я, наконец, к терпеливо наблюдавшей за моими ужимками служанке. — Кстати, как тебя зовут? Все время забываю…
— Эйхидения, ваше сиятельство.
— Эйхидения! Точно! Как я могла забыть! — довольная своей маленькой хитростью, прощебетала я. — А теперь ты назови мое имя, Эйхидения, я хочу послушать, как оно звучит!
— Ваше сиятельство леди Мелисента эйл Ройл дель Найра…
Имя звучало прекрасно и отлично подходило к моей внешности. Мелисента, меня зовут леди Мелисента дель Найра! Я опять закружилась по комнате.
Выбрав из обширного гардероба розовое платье с оборками и длинной колоколообразной юбкой, я при помощи Эйхидении облачилась в него. Служанка уложила мне волосы в красивую прическу. Все это время я не переставала любоваться собой. Моё сердце пело.
— Моя госпожа, изволите ли приказать подавать вам завтрак? — поинтересовалась Эйхидения, когда с прической было покончено.
Я покачала головой. Кушать совершенно не хотелось. Меня переполняла энергия, которая требовала выхода.
— Вели заложить карету. Я хочу прокатиться по своим владениям! — приказала я.
«Интересно, они тут действительно ездят на каретах — или, может быть, летают на драконах?» — промелькнула в голове запоздалая мысль, но всё обошлось. Выйдя из покоев, служанка через несколько минут вернулась, сообщив, что карету вскоре подадут к центральной лестнице.
Чтобы не заблудиться в дворцовых переходах, мне пришлось прихватить с собой Эйхидению, но едва выйдя из дворца, я о ней позабыла. Восходящее солнце освещало своими нежными лучами красивейшую картину. Дворец стоял на возвышенности, и с мраморных ступеней широкой лестницы открывалась прекрасная панорама города из светлого камня. Здания, теснившиеся вдоль узких улочек, были украшены шпилями и маленькими башенками, возвышавшимися по углам плоских крыш. Дома были построены из розового, сиреневого, светло-зеленого и голубого камня, из которого солнечные лучи высекали золотистые искорки. Светлый, солнечный город сверкал и искрился. Даже камни мостовой, и те блестели, как будто умытые дождем. А вдалеке за домами сверкало бескрайнее море, ярко-бирюзовое, как на картинке. У причалов стояли корабли с высокими мачтами, готовые уплыть в неведомые страны…
Наконец я перевела взгляд на ожидавшую меня карету с позолоченными вензелями на дверцах. Кучер невозмутимо восседал на козлах, а у открытой дверцы вытянулись во фрунт двое охранников в бирюзовых мундирах. Когда я спустилась вниз, один из них помог мне сесть, а второй захлопнул дверцу. Затем они оба вскочили на коней, чтобы следовать рядом с каретой.
— Куда изволите поехать, моя госпожа? — почтительно поинтересовался кучер.
— Давайте прокатимся по городу, до набережной, — подумав, предложила я. Хотелось рассмотреть поближе дома, а потом полюбоваться на море и корабли…
Копыта зацокали по мостовой, и карета тронулась, мягко покачиваясь на рессорах. Вблизи домики оказались еще красивее, чем я думала. В нишах на углах стояли статуи, у каждой двери висел бронзовый молоток, маленькие балкончики украшали кованые решетки. Узкие улочки были чистыми и опрятными. Сказочный город!
Однако, мешая наслаждаться окружающими красотами, в голову ко мне вдруг потоком хлынули непрошеные мысли. Как получается, что я понимаю чужой язык и даже могу говорить на нем? Стоило мне о чем-нибудь подумать, и мысли тут же облекались в слова на незнакомом мне раньше языке, однако выговаривать их было все еще немного непривычно. Что со мной произошло, почему я оказалось здесь? В книжках на героев, оказавшихся в чужом мире, обычно сразу сваливается куча неприятностей. Кто-то непременно хочет их уничтожить, кто-то велит идти спасать мир, начинается война… Хотелось бы верить, что моя история окажется более скучной — и более приятной для меня! Но все же по возвращении с прогулки надо будет позвать к себе какого-нибудь советника — должен же у графини быть советник! — и поинтересоваться, не собирается ли наше государство с кем-нибудь воевать. Я искренне надеялась, что этого не случится… однако весь мой многолетний опыт читательницы фэнтези настойчиво твердил об обратном.
Тем временем карета подъехала к большой площади, где шла оживленная торговля. Движение замедлилось. Мои охранники окриками прокладывали нам дорогу, а я тем временем увлеченно глазела в окно. Мое внимание привлек маленький оборванец, с невинным видом расхаживавший вдоль лотков с товаром. Воровато озираясь, мальчишка незаметно стащил с одного прилавка большой оранжевый плод, и попытался было улизнуть — но бдительная торговка успела ухватить его за ухо.
— Стража! — пронзительно закричала она.
Парнишка извивался, пытаясь освободиться, и на чем свет стоит ругал свою пленительницу. Злополучный плод выпал у него из-за пазухи и с громким чмоканьем разбился о мостовую. Во все стороны полетели оранжевые брызги. Расстроенная торговка заорала еще громче, и отвесила парнишке увесистую оплеуху.
— Да чего ты в меня вцепилась, дура, из-за какого-то дрянного апельсина! — заныл мальчишка.
Но тётка лишь встряхнула оборванца как следует:
— Где ты увидел апельсин, засранец? Ты хотел украсть у меня у меня драгоценный плод янтарного дерева! А он стоит четыре серебряные монеты! Кто теперь вернёт мне эти деньги?
В ответ мальчишка снова начал брыкаться:
— А ну, отпусти меня, кошёлка старая, не то сама пожалеешь! Пасть порву!
На вид парнишке было не больше десяти лет. Он был одет в заплатанную домотканую рубашонку и оборванные штаны, и был как две капли воды похож на других мальчишек, издали наблюдающих за его поимкой. Однако идиомы, которые произносил детский голосок, вдруг показались мне до боли знакомыми…
Я стукнула в дверцу кареты, привлекая к себе внимание охранника:
— Эй, приведите ко мне этого мальчишку! И дайте торговке её четыре монеты, чтоб не голосила…
Через несколько мгновений охрана приволокла брыкающегося паренька со злыми глазами и красным ухом.
— Простите меня, милая девушка, — обратился он ко мне. — Мамой клянусь, не хотел сделать ничего плохого! Просто задел эту проклятущую дыню, а она свалилась с прилавка и разбилась…
— Говори «Ваше сиятельство», когда обращаешься к госпоже графине, — легонько ткнул его кулаком один из охранников.
— В-ваше сиятельство, я не виноват…
— Не ври мне, я всё видела, — строго оборвала его я. — Ты пытался украсть этот плод с прилавка… так же, как и кошелёк вчера в автобусе!
В глазах у мальчика появилось затравленное выражение. Он дернулся, желая, по-видимому, убежать от меня подальше — но державший его охранник не позволил парню сделать ни шага.