Им пришлось прекратить разговор, когда они услышали голоса. Дверь открылась, и в подвал вошли двое мужчин. Одним из них был тот чеченец с плеткой, который забирал их из дома Халида.

Их насиловали. Насиловали долго и мучительно. Насиловали поочередно несколько человек…

На протяжении всего времени заточения в доме Халида Вера все больше погружалась в какое‑то беспамятство. Воспоминания о ее студенческой жизни, репетициях, киносъемке, лица Владимира, родителей, брата и сестры с каждым днем словно тускнели. Иногда Вере казалось, что ее разум играет с ней злую шутку, заставляя ее видеть какие‑то образы, которые никогда не существовали.

Иногда была ее очередь приносить еду и воду другим пленницам или выносить отходные ведра. После этого ее снова запирали в комнатушке.

Но одно событие заставило ее выйти из этого транса.

Десять месяцев издевательства, унижения и насилия сделали свое дело: Вера заболела. Ее бросало то в жар, то в холод. Голова была горячей и слабость окутывала все тело. Больных наложниц хозяин выпускал из каморок, заставляя помогать по кухне и дому. Больных ни он сам, ни его гости трогать не хотели, чтобы не заразиться. Хозяин знал, что больным будет не до побега, а если кто и рискнет, далеко не убежит, поскольку сил не хватит.

Халид открыл дверь комнатушки, где держали Веру:

— Иди посуду помой, а потом приготовь сервиз на завтра. Гости будут. Обед большой будет. А ну давай, работай. И так две недели от тебя никакого толка.

Вера послушно поднялась с лежака.

Моя посуду, она прислушивалась к звукам в доме. Сквозь шум воды и негромкое клацанье тарелок Вера уловила женские стоны, раздававшиеся откуда‑то из комнат.

Входная дверь хлопнула, и из прихожей на кухню прошелестела старая чеченка. За ней показался Халид и, что‑то шепнув старухе по‑чеченски, указал на последнюю дверь в коридоре. Вера знала, что это была комната Татьяны. Она давно ее не видела, и хозяин больше не просил вынести отходное ведро из этой комнаты или отнести туда еду.

Но когда старая чеченка, зашедшая туда, оставила дверь приоткрытой буквально на сантиметр, Вера отчетливо услышала стоны, больше похожие на крики.

У Веры похолодело сердце. Что эти изверги там с ней делают? Почему она так стонет?

Вера увидела, что Халид вышел на улицу, нервно покуривая сигарету. Крики раздавались все громче и отчетливее, и Веру затрясло, ибо эти крики передавали невыносимые мучения женщины, находившейся в комнате.

Вера не выдержала, и хоть сердце замирало от страха быть пойманной, она все‑таки тихонько подошла к двери и заглянула в щелку.

Татьяна, которую Вера с трудом узнала, лежала на кушетке с согнутыми ногами и издавала звериные стоны. Вера сначала не поняла, почему та издает такие звуки. На пытки это было не похоже. В комнате была только старушка, стоявшая в ногах Татьяны и что‑то приговаривавшая по‑чеченски.

Таня напряглась, и простыня, наполовину закрывавшая ее тело, сползла на пол. Вера, не веря своим глазам, смотрела на Танин выпуклый живот. С ужасом осознавая, что Таня рожает, Вера раскрыла рот, из которого раздалось какое‑то бульканье.

Еще несколько потуг, видимо, доставляющих Татьяне невероятные мучения, сделали свое дело, и через несколько минут старуха уже держала в руках кричащего младенца. Вера почувствовала несказанное облегчение и радость, когда увидела это маленькое существо. Оно теперь было на руках старой женщины, которая улыбалась Татьяне и говорила по‑русски: «Девочка, девочка».

Боль, казалось бы, отпустила Татьяну, и та лежала, ровно дыша и смотря на ребенка со слезами на глазах.

Вера вдруг вспомнила, что если ее застанут здесь, в дверях, то наказания не миновать. Она поспешила обратно в кухню, чувствуя облегчение на душе.

Перед глазами вдруг возник образ Владимира. И тут же исчез.

Во входную дверь вошел Халид. Он быстро проследовал через кухню в комнату, где находилась Татьяна. Дверь осталась полуоткрытой, и Вера увидела, что его силуэт склонился над крошечной девочкой, которая уже лежала на груди матери. Вера не сразу осознала, что происходит, когда в следующее мгновение увидела чеченца, державшего младенца за ноги, вниз головой. Вера, как в тумане, видела резкие движения Халида, ударявшего ребенка головой о стену. Она слышала нечеловеческий крик Татьяны, испуганный крик старухи.

Вера так до конца и не поняла, какая сила толкнула ее из кухни в коридор. Она добежала до входной двери и дернула ее. Дверь поддалась. Халид впопыхах забыл ее закрыть, и Вера выбежала в сгущающиеся сумерки.

Она побежала по одной из улочек. Что‑то подсказало ей спрятаться от света, идущего из окон мазанок, и держаться в тени заборов. Вера двигалась в сторону гор, при малейшем шуме ныряя в вырытую вдоль улицы канаву. Проехали мальчишки на мотоциклах, и Вера, спрятавшись в кусты и чувствуя на себе ожоги крапивы, неистово шептала:

— Не получите вы меня, скоты, звери. Сдохну лучше, а вам не дамся.

Вере вдруг пришло в голову воспоминание о том, как они играли в казаки‑разбойники с братом и его друзьями. Вере всегда очень хорошо удавалось прятаться в хлеву.

Она немного приподняла голову из‑за кустов и осторожно оглянулась вокруг. Затем поползла к забору, из‑за которого выглядывала крыша дома и другая, пониже, должно быть, как раз хлев.

Вера добралась до хлева, стараясь быть незаметной. Она увидела трех коров, равнодушно жующих жвачку, и метнулась вглубь стойла в поисках навоза. Когда‑то она читала, что запах навоза сбивает собак со следа.

Обвалявшись в навозе, Вера вымазала подошвы шлепок. Она торопилась, боясь, как бы хозяева дома не обнаружили ее. Вера выбросила немного соломы, смешанной с навозом, из хлева на улицу, стараясь попасть на свои следы.

Потом, забравшись в самую глубь хлева и набросив на себя ветошь, которую она нашла в углу, притаилась. От сильного запаха навоза Вера задыхалась. Слезы застилали ей глаза, из носа текло, но, не в силах пошевелиться от страха, она неподвижно сидела, съежившись под ветошью.

Через некоторое время Вера услышала отдаленный шум голосов и лай собак. Ее предположение оказалось верным: чеченцы начали охоту.

Лицо Халида, державшего новорожденную девочку за ноги, всплыло перед глазами. Веру едва не вырвало, но, глубоко дыша ртом, она сумела справиться с подступавшей тошнотой.

Совсем рядом послышался лай собак и какой‑то хрип, и Вера почувствовала, что сейчас не выдержит, вскочит и побежит. Пусть ее поймают собаки, разорвут на куски, тогда кончатся ее страдания раз и навсегда. Вдруг всплыло лицо Владимира, протягивающего ей руку на подъеме в гору, его глаза, с такой нежностью глядящие на нее, и его теплый голос, с восхищением говоривший: «Девочка моя, какая же ты у меня сильная». Только желание снова услышать его голос и посмотреть в его глаза преодолело ее страх. Вера закрыла глаза в неистовой мольбе…

Она не знала, сколько так сидела, может, несколько минут, а может, несколько часов. Время как будто остановилось, и ничего и никого больше не существовало — ни чеченцев, ни аула, ни собак, ни хлева, ни самой ее, Веры.

Когда Вера пришла в себя, было уже тихо. Слышался только треск сверчка. Осторожно приподняв ветошь, Вера выглянула из закутка и, увидев только стоявших коров, подползла к стойлу и через отверстие в стене выглянула во двор.

Девушка вздрогнула при виде огромной белой луны, висевшей так низко над землей, что казалось, если дотянуться, то можно достать рукой.

«Нет чтобы дождь и темень. В лунном свете меня хорошо видно», — лихорадочно думала она.

Она не знала, сколько было времени, но в любом случае нужно было торопиться. Хозяйки просыпались рано, чтобы подоить коров. В пять их уже будут гнать на пастбище.

Вера тихо выскользнула в ту самую лазейку, через которую проникла во двор. Первые минуты она неподвижно стояла, прильнув к забору и стараясь высмотреть какие‑либо тени. Не увидев ничего подозрительного, она перебежала улицу и, низко пригибаясь к земле, устремилась в направлении гор.