Изменить стиль страницы

Время в пути пролетело незаметно, и Вера, почти не спавшая от адреналина в крови, наконец с радостью услышала название конечной станции.

Для девчонок поход оказался тяжелым предприятием. Уже на третий день они стали жаловаться, что мерзнут, что по ночам было холодно спать в палатках в спальных мешках, затем пошел промозглый дождь.

Ребята спускались в местные села, чтобы купить провианта, и снова поднимались. Поселения оставляли неизгладимое впечатление, да и сама природа дарила необыкновенные эмоции. Глубокие и широкие ущелья, дремучие леса, прозрачные озера, заснеженные горы и парящие вершины — все это захватывало дух. Но идти было тяжело, поднимались они все‑таки высоко. Вера не жаловалась, она шла за Владимиром, сжав зубы и не показывая, что ей трудно. Вера боялась высоты. Она закрывала от страха глаза, но карабкалась вверх… И когда он протягивал ей руку, чтобы помочь на очередном подъеме, ее душа пела. Она ничего в тот момент так не желала, как того, чтобы ее рука была в его руке хоть на секунду дольше.

А когда на девятый день началась гроза, и ветер сносил палатки, а на землю с невероятной мощностью обрушивались потоки дождя с градом, и холод пробирал до костей, девчонки не выдержали. Все они, за исключением одной Веры, стали в голос рыдать, прося забрать их оттуда.

— Мамочка, мама! Помогите! Мы умрем тут все, нас молнией убьет!

Они и правда были очень напуганы. Кому‑то стало плохо, кто‑то потерял сознание.

Вере тоже было страшно. У них не было абсолютно никакого прикрытия от урагана, кроме палаток, которые ветер почти вырвал из креплений. Но она и виду не подавала, что боится. Всегда такой сдержанный Владимир, разозлившись, бросил:

— Ну что вы разнылись? Да чтоб я еще с бабами в поход пошел?! Да никогда в жизни!

Вера всеми силами старалась помогать парням, подбивала крепления, поддерживающие палатки, и ухаживала за девчонками, которым было плохо. Подавала им воду, успокаивала, держала их руки при очередных порывах урагана.

Ураган стих так же внезапно, как и начался, но девчонки еще пребывали в шоке. Они твердо решили спускаться и ехать обратно домой. И ни Владимиру Георгиевичу, ни парням не удалось уговорить их продолжить путь. Получилось это у одной Веры, когда она, собрав всех девочек в одной из палаток, сказала, что они уже взрослые, и раз сами напросились в поход, значит, знали, на что шли. Пора или повзрослеть и доказать всем, что девчонки тоже не лыком шиты, или оставаться соплячками и сыскать позор и насмешки всего училища.

Ее доводы помогли, и группа продолжила путь.

А потом пришло вознаграждение за ее мужество и выносливость. Он поцеловал ее.

Они вдвоем сидели вечером у костра, когда все остальные уже разошлись по палаткам. Нужно было идти ложиться, хотелось спать, но не хотелось уходить от него. Он сидел напротив нее, она видела его лицо в отблеске костра, крепкие руки, выстругивавшие что‑то ножом из дерева.

Он встал, потянулся и, не смотря на Веру, пошел к озеру, около которого они расположились на ночлег. Из темноты она услышала его голос:

— Вера, иди сюда. Смотри.

Она поспешила на этот голос и почти налетела на Владимира в темноте. Он стоял у самой кромки воды. Подхватив за локоть едва удержавшую равновесие Веру, он показал на воду:

— Смотри, сколько звезд…

Их и правда было много. Отражаясь в воде, они казались серебряными лилиями, искрившимися на ее темной глади.

— Знаешь, как это озеро называется?

— Нет, — покачала головой Вера.

— Лунное.

— Лунное… — медленно повторила Вера.

— Замерзла? — Он привлек ее к себе.

Она закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание. Вере казалось, что он слышит, как стучит ее сердце, которое готово было выскочить из груди. И, стоя с закрытыми глазами, она не сразу поняла, что его губы касаются ее волос. Он целовал ее глаза, щеки, и когда их губы, как частички мозаики, сошлись один в один, она забыла обо всем. И почувствовала: не оторваться. Его язык уверенно исследовал ее рот, а она своим языком чувствовала подкову его зубов. Их поцелуй продолжался бесконечно. Его руки гладили ее грудь, бедра, и ее податливое тело отвечало на каждую его ласку.

— Девочка моя, моя хорошая, любимая девочка… — хрипло шептал он. И этот шепот проникал в самую глубину ее существа, вызывая неведомые до этого чувства. Они ласкали друг друга и целовались, как сумасшедшие, им трудно было остановиться, но он все‑таки каким‑то образом смог от нее оторваться.

Ей стало жутко обидно, когда он сказал:

— Уже поздно, моя хорошая. Надо идти спать. Завтра рано вставать.

Но когда она подняла на него глаза и увидела в них бесконечное восхищение и ласку, ей так радостно стало на душе. Она со смехом прижала его руку к своим губам и, повернувшись, побежала в сторону лагеря.

В палатке, лежа в спальном мешке, закрыв глаза, она все еще ощущала вкус его губ и жар его рук на своем теле.

А затем снова были долгие дни перехода, и Верины счастливые глаза, улыбка на губах, ожидание вечера и тайные ласки, когда им удавалось скрыться от группы.

Когда на очередном перевале девчонки чистили картошку, а парни во главе с Владимиром пошли к сакле пастуха, которую они обнаружили в горах, чтобы купить молока и сыра, одна из однокурсниц сказала:

— А Владимир наш, кажется, влюбился. Верк, ты не знаешь, в кого? — И все девчонки прыснули от смеха.

— Не знаю, — кратко ответила Вера и засмеялась вместе со всеми.

И ни любопытные взгляды девчонок, ни осторожные их вопросы так и не вызвали ее к доверительному разговору.

А потом, после того как все они, обогащенные новым опытом и новыми впечатлениями, вернулись в Москву, в разгар летних каникул Вере нужно было ехать в родное село.

Он провожал ее до поезда Москва — Ставрополь. Вере так хотелось, чтобы он запрыгнул в вагон и поехал вместе с ней. Но он тоже собирался ехать домой, в Грузию. У отца был юбилей, собиралась вся семья, даже его дядя, служивший дипломатом во французском посольстве, собирался приехать.

Как же долго тянулись эти недели в селе… Она не могла дождаться отъезда и так рада была, когда наконец с бьющимся сердцем села в поезд, который вез ее обратно в Москву, где она снова увидит его.

Девчонки, возвратившиеся с каникул раньше нее, сообщили, что «Мосфильм» рассматривает кандидатуры девушек на главную роль в художественном фильме у известного режиссера. Подруги собирались на пробы. И когда Ольга спросила, поедет ли Вера тоже, та по‑настоящему заволновалась: получится ли? Сможет ли она? Но, представив восхищенный взгляд Владимира, твердо решилась и храбро ответила:

— Конечно. Я всю жизнь мечтала сыграть главную роль.

И победила в отборе. Веру утвердили.

Съемки начались почти сразу же. И Вера теперь пропадала на киностудии. Роль как нельзя лучше совпадала с ее актерскими данными, с ее молодостью, озорством, темпераментом. И хотя за это ей могло грозить отчисление, ведь руководство театрального училища в те годы не поощряло съемки студентов в кино, ничто не могло омрачить ее радости. Она была счастлива.

Владимир поддержал ее, сказав, что нарушает этим все уставы, но ведь он уже и так их нарушил, влюбившись в студентку.

Работа на съемочной площадке, ее полная самоотдача, похвалы режиссера и коллег по фильму, встречи с Владимиром, их ненасытные поцелуи, их любовь — все это казалось Вере каким‑то увлекательным приключением, зажигательным вихрем. Подхваченная им, она безоглядно мчалась вперед.

По вечерам он ждал ее на выходе из киностудии. Она узнавала его силуэт, и сердце подпрыгивало к самому горлу, а все ее существо безмолвно пело от радости.

Так было и в тот день. Взявшись за руки, они шли по парку. Накрапывал дождь, и, идя под одним зонтом, она чувствовала его силу и ту страсть, что исходила от него. Она заплетающимся языком рассказывала ему о съемках, о режиссере, о своей героине. Он молча слушал, а потом прервал ее поцелуем. Они зашли в самую глубь парка и, стоя под зонтиком, страстно целовались.