Через час я уже разуваюсь в коридоре своей квартиры. Образ Терехова никак не идет из головы, и это порядком раздражает: кто он такой, чтобы занимать столько места в моих мыслях?! Тем более, мною он вовсе не заинтересован, иначе непременно обозначил бы свои намерения, если бы таковые были… Телефон взвизгнул в сумке. Кому там не спится в шесть утра?!

«Надеюсь, Вы благополучно добрались до места назначения, Мария», – читаю сообщение от Терехова. Мурашки пробегают вверх по спине и замирают где-то посередине шеи. Тщеславие, позабыв былые обиды, довольно жмурится, самолюбие играет на ударных, а здравый рассудок падает в обморок.

Четверг, 14.02.2013.

День святого Валентина если придумали и не коммерсанты, то раскрутили точно они. Наш главный рекрутер, Сережа Подушкин, видимо, не наигрался в школе и в очередной раз заблаговременно распорядился об установке на ресепшене контейнера пошлого розового цвета, предназначенного для любовных посланий. Сколько все ни пытались доказать Петровичу устами Рябинова, что не комильфо держать на ресепшене, куда приходят клиенты, эту убогую коробку, результата не было. Генеральный в очередной раз ответил: «Подушкин – идиот», но коробку приказал оставить. Сотрудники посмеивались, проходя мимо контейнера, однако при вскрытии Подушкин ликовал, вываливая к себе на стол сотню конвертов – из чего можно было сделать вывод, что в школе не наигралась большая часть нашего коллектива.

Потом Ксюша Кашина, синий чулок и по совместительству любимица (если не больше) Подушкина, бегала по этажам и с загадочной улыбкой вручала конверты адресатам.

И вот, наконец, она добралась до четвертого этажа и решила начать именно с нашего отсека.

– Это я, Купидон, – глупо хихикая, произносит она, запустив костлявую руку в бумажный пакет с сердечками.

Аня окидывает ее презрительным взглядом, встает с места и уходит. Лидочка же с нетерпением ерзает на стуле: ей так хочется узнать, сколько в этом году почитателей у ее великолепнейшего бюста. Как раз по этому поводу она надела неприлично короткое платье с неприлично глубоким декольте. Набираю номер Рябинова, но, как назло, его нет на месте (иначе он точно ответил бы), поэтому оставляю телефон в покое и поворачиваюсь к Кашиной.

– Маша, тут тебе подарочек, – не переставая хихикать, она трясет у меня перед лицом стопкой конвертов. – Сколько у тебя ухажеров! – и она кладет письма на мой стол.

Стараюсь не реагировать, хотя единственное желание в этот момент – вырвать из рук Кашиной бумажный пакет с сердечками и надеть ей на голову. Воображение сразу же моделирует эту ситуацию, и я невольно улыбаюсь.

– Вот видишь, я подняла тебе настроение! А то ты всегда такая серьезная, – и она направляется к Лидочке.

А если надеть ей пакет на голову и резко потянуть за ручки, то получится премиленький воротничок… Но я не успеваю представить себе дальнейшее развитие событий, так как Рябинов соизволил вернуться в свой кабинет и перезвонить мне.

– Нам пора? – спрашивает он. – Я думал, встреча только в четыре.

– Они перенесли на завтра. Так что отбой.

– Завтра? Я же уезжаю сегодня ночью!

– Куда это?

– Блин, – и он наверняка ударяет себя ладонью по лбу. – Забыл тебе сказать, что Алена купила билеты в Ригу! Я не смогу отказать, иначе она меня сожрет с потрохами.

Он явно льстит Алене: с потрохами Рябинова не сожрала бы даже белая акула, хоть он усердно старался показать жене свою беззащитность перед ее страшным гневом.

– Ну что ж, съезжу одна. Надеюсь, финансовый директор «Глобал Эс» – не твой бывший однокурсник? – издаю тихий смешок.

– Очень смешно, – фыркает он и вешает трубку.

На самом деле, это вовсе не смешно: неизвестно, жен скольких топ-менеджеров российских компаний успел оприходовать Рябинов, прежде чем сам женился. Он и сейчас не то что бы ровно дышит в сторону прекрасного пола (точнее, прекрасных особей прекрасного пола). Быть может, именно поэтому, чувствуя свою вину, он во всем беспрекословно подчиняется жене (или делает вид, что подчиняется). Взять хотя бы Лидочку, которая торопливо распечатывает конвертики с валентинками, читает содержимое и артистично закатывает глаза! Если бы не моя прозорливость, то после злосчастного новогоднего корпоратива Ландышева точно уехала бы с ним в какой-нибудь отель для продолжения банкета.

– Варнас, кто тебе написал? – Лидочка подходит ко мне. – Давай прочитаем, ну пожалуйста!

– Никто, – отвечаю я и отправляю стопку конвертов прямиком в мусорное ведро.

– Ма-ма-рия… – раздается рядом.

Это начальник управления андеррайтинга[1] – Василий Мокроусов, или Мокрозад – как его называют коллеги. Все в нем заурядно: и наружность, и внутренний мир. Очень высокий и очень худой, Мокрозад рассказывает, что раньше занимался волейболом, хотя попавший мяч легко сломал бы его на две части. Еще Мокрозад рассказывает, что в садике его называли не иначе, как белокурый ангелочек – он либо врет, либо так сильно поистаскался с годами: от белых кудрей остались только три волосенки, да и остальная внешность ничего ангельского в себе не таит – маленькие бегающие глазенки, большой нос и настолько тонкая полоска губ, словно у него вообще их нет. Все было бы ничего, если бы Мокрозад подбирал себе нормальную одежду! Но ему кажется, что он прекрасен в своей рубашке-парашюте (бедняга неустанно повторяет, что крой Slim Fit предпочитают исключительно гомосексуалисты), коротких брюках (хотя его зарплата вполне позволяет сшить их на заказ, но услугами портного пользуются все те же гомосексуалисты) и ортопедических ботинках (ну, ноги у него больные, положил здоровье на алтарь волейбола – вот бедняга).

А еще Мокрозад безнадежно в меня влюблен – об этом знает весь офис, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным. Каждый раз, когда мы видимся, его лицо озаряет мерзкая улыбка, а в глазах появляется нездоровый блеск. Обращаясь ко мне, Василий непременно заикается и коверкает слова, а на его лбу появляются капельки пота. На новогоднем корпоративе (как раз незадолго до того, как Лидочка утащила Рябинова на танцпол), Мокрозад напился и осмелился пригласить меня на танец. Отказа он не понял, поэтому пришлось обратиться за помощью к службе безопасности. Когда его под руки утаскивали от столика, за которым сидела я, Рябинов и Шаров, Василий истошно вопил: «Я люблю тебя!». Собеседники катались со смеху, и мне тоже пришлось изобразить улыбку, хотя в тот момент готова была разреветься от позора.

И вот сейчас Мокрозад стоит передо мной, а в маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, из чего можно смело сделать вывод, что одно письмецо из стопки выброшенных (или все?) точно принадлежит его перу.

– Да, Василий, – отвечаю я с улыбкой, ибо мысль о том, как все-таки было прекрасно выкинуть валентинки у него на глазах, греет душу.

– Т-ты даже не прочитала, в-вдруг там что-то стоящее…

– Сильно в этом сомневаюсь, – улыбаюсь еще шире, а Лидочка подле меня давится от смеха и громко кашляет. – Василий, ты по делу? Или просто мимо пробегал?

– У м-меня два билета в Ленком на вечер. Н-не хотел идти один, м-может…

– Вася, чудно-то как! – лепечет Лидочка. – Мы как раз с Машей давно мечтали там побывать! Тащи сюда свои билеты! Зачем тебе в театр идти, тем более в одиночестве?

– Да, сделай нам подарок, Василий. Мы с Лидочкой – свободные девушки и заядлые театралки, чем нам еще занять себя в день всех влюбленных?!

– Н-ну да, сейчас, – отвечает он и, опустив голову, уходит.

Как раз в этот момент возвращается Аня. Не обнаружив на своем столе ни одного конверта, она с облегчением вздыхает и плюхается в кресло.

– Ты только что пропустила шоу! – Лидочка хохочет. – Мокрозад хотел позвать Варнас на свиданку в Ленком!

– И чем все закончилось? Не вижу его крови на ковролине, – Аня смотрит на меня. – Ты его сожгла и развеяла прах по опен-спейсу?