воды стали приближаться к стенам тугарские полки, истощенные – что люди, что

лошади – недоеданием и злые от долгого стояния под стенами непокорного

города. Они сжимали кольцо осады, не оставляя защитникам надежды на чудесное

избавление, козляне поняли, что если ничего не поменять, то придет их

последний час, от этого взрослели на глазах отроки с юнцами и мужественнее

становились лица ратников. В княжьей гриднице собрались на совет, объявленный воеводой Радыней, пестуном князя Василия, бояре, купцы, мастеровые и военные люди, по другую сторону стола на лавках расселись

митрополиты в лиловых бархатных камилавках и другие священнослужители в

черных куколях и в фелонях с крестами из драгоценных металлов на толстых

цепях. Мать князя Василия княгиня Марья Дмитриевна восседала на стольце

посреди гридницы, она перестала тупить взор, а смотрела на всех ясными

глазами, в которых чувствовалась внутренняя сила. Под стать ей выглядел сын, заметно подросший за полтора месяца стояния и почти сравнявшийся с матерью, он по прежнему держался рядом с княжеским троном, положив руку на яблоко

меча, но теперь это был отрок с открытым взглядом и властно сомкнутыми

губами. Его фигуру ладно облегала байдана из плоско раскованных колец, поверх которой был накинут плащ корзно с золотой застежкой на плече, на

голове была мисюрка с бармицей сзади, обшитая по низу собольим мехом, а на

красных сапогах посверкивали серебряные шпоры. Малолетний князь часто

объезжал крепость по периметру в сопровождении матерых дружинников, бывших

при нем телохранителями, но со своими советами и указами никогда не влезал

ни к воеводе, ни к тысяцким, ни тем более к ратникам на стенах. Все были

рады его появлению, отвешивая поклоны едва не до земли, на что князь отвечал

открытой улыбкой и приветственным жестом, он знал, что является своего рода

идолом для горожан, поэтому стремился всеми силами оправдать надежды людей, связанные с ним. Вот и сейчас он изображал из себя власть, на которую нужно

оглядываться, но прежде всего думать своей головой. Боярин Матвей Глебович

Мечник, рассевшийся на лавке первым к княжеской семье, смурил кустистые

брови, положив обе руки на Т-образный посох – символ боярской власти, на

лице у него отражалась усталость, так-же чувствовали себя другие бояре в

медвежьих высоких столбунах и в широких одеждах. А купцы во главе с

неунывающим Воротыной не потеряли блеска в глазах, они даже в такой момент

не переставали искать себе выгоду.

– Свет ясный Федор Савельевич, неужто Козельск все-таки падет под

напором поганых и нас ждет участь жителей других городов государства

Русского?- обратилась княгиня к воеводе, золотая коруна на ее голове

сверкнула холодным блеском драгоценных камней. – Как мне поведал тиун, припасов у нас осталось дней на десять, а к Серёнску вряд ли возможно теперь

пробиться, по берегам реки скачут поганые и посылают стрелы в бобров на их

плотинах и даже в куниц, добывающих пропитание рыбой. Разве их мясом можно

питаться?

– Так и есть, княгинюшка Марья Дмитриевна, – поднялся с лавки воевода, громыхнув железными доспехами. – Косоглазые не брезгуют ничем, они

употребляют в пищу все, на что срамно было бы покуситься русским людям, и на

охоту в кладовые уже не пробиться, вестей оттуда мы давно не получали.

Смурное время настало, матушка, как бы наши припасы не разнюхали отряды

нехристей, рыскающие по их поиску во всех направлениях.

Боярин Мечник огладил широкую бороду и повернулся к нему: – Надо бы снова снарядить на ловитву отряд под началом Вятки, –

раздумчиво сказал он. – Этот вой пройдет все посты нехристей, как

кладбищенское видение, и возвернется обратно.

– Оно-то так, боярин, правда твоя, – не стал спорить Радыня. – Но ежели

приключится какая беда, козельская рать опять недосчитается самых лучших

воев.

– Тогда что ты предлагаешь? – Надо не отправлять малый отряд за припасом, а пока есть силы, выйти

на охоту к поганым числом поболе, чем было это в первый раз, и навести среди

них страху, какого они не знали до сей поры. Тогда в орде может что-то

сдвинуться и обнажить наконец тугарский замысел.

– Воевода, ихний замысел известный с начала обстояния, мы надеялись на

весеннюю распутицу, но вышло, что радовались рано. Теперь стало ясно, что

Батыга не уйдет от стен города до тех пор, пока не добьется от нас

покорности, или пока не получит зуботычину, которую еще не получал, –

включился в разговор купец Воротына. – Ты забыл присказку – мал золотник да

дорог, Вятка тем всегда и брал, что не числом а умением, хоть на охоте, хоть

в походе в Серёнск за гостинцами. Нонче тоже надо если снаряжать воев на

ловитву, то отряд, одинаковый с тем, тогда проку станет куда больше.

Боярин Матвей Глебович покосился на купчишку, решившего выказать ратное

разумение, но все же признал правоту его выводов: – Верно сказывает Воротына, в крепости за время осады погибло от

мунгальских стрел немало воев, а ежели располовинить оставшихся и отпустить

их на охоту, то кто будет держать оборону? – он пристукнул посохом о пол, проложенный по краям темными дубовыми плахами, а в середине белыми

сосновыми, отчего в гриднице было светлее, и вскинул бороду, закрывающую его

грудь до пояса. – Поганые подошли к стенам со всех сторон, того и гляди, они

полезут на них оттуда, где стоят. У них орды, да за ними орды, а у нас от

начала обстояния не набралось и двух тысяч ратников, а теперь разве что

тысяча с лишком, в заборолах уже сидеть некому.

Воевода покосился на княгиню и на малолетнего князя, внимавших речам

собравшихся со строгостью на лицах, особенно впитывал каждое слово князь

Василий, видно было, что он давно был готов встать с ратниками в один ряд и

драться с нехристями до последнего вздоха, но воспитание и пытливый ум не

давали ему высказывать мнение до тех пор, пока не станет ясной вся картина и

пока его об этом не попросят. И все-таки по выражению глаз можно было

догадаться, какое решение он принимает как правильное, а какое отвергает как

неумное. Вот и сейчас князь скользнул взглядом в сторону боярина Мечника и

чуть приспустил уголки губ в знак несогласия с его доводами.

– Правильно ты подметил, Матвей Глебович, теперь в наш город не то что

сбег не проскользнет – муха не пролетит, пока не получит ханскую пайцзу, –

потянулся к шлему Радыня, он обернулся на Вятку, сидевшего после тысяцких

Латыны и Бугримы, словно призывая его в сообщники. – А если собрать большой

отряд и сделать вылазку сразу в разные стороны, чтобы показать ордынцам, что

защитников много и что брать нас в полон не пришло ихнее время?

В гриднице смолкли оживленные голоса, княжьи гости начали

переглядываться друг с другом, примериваясь, с какой стороны обсудить

предложение, князь Василий с любопытством осмотрелся вокруг, задумка

показалась дельной и ему. Наконец голос подал Вятка, поставивший ножны с

мечом между ног, он встряхнул плечами и спросил: – А руководить кто будет всеми отрядами, Федор Савельевич? Это ж они

разбредутся в разные стороны от крепости и станут каждый сам по себе чинить

ловитву, а случись какая оказия, помощи ждать будет не откуда.

– А ты на что? – не замедлил воевода с ответом. – Вы, когда ходили в

Серёнск на ушкуях, тоже были не в одной упряжке, а управлялись как надо, даже помогли дружинникам, высланным из ворот вам на подмогу, наддать как

следует нехристям, наскочившим на вас.

– Все так, – не сдавался Вятка. – Но там была река, волчиный вой

разносился над водой как по равнине, ажник поганых всполошил, а тут рек

несколько, да все они вкруг города, – он пощипал бороду. – Кабы на стенах