Ульна не знала, откуда вдруг взялась у неё эта странная уверенность, да и не хотела знать. Безумие рвалось из чёрных пульсирующих зрачков ведьмы, плескалось в них, словно неудержимая волна. А ещё глаза эти были старыми. Очень старыми. И видели они куда больше, чем глаза едва ли не древней Ульны. Бабка жалко скособочилась, схватившись за сердце — остервенело заскрёбся под левой грудью маленький злобный котёнок, рвал и царапал плоть, не давал дышать. На улице, за воротами остались и внук, и сноха, и правнуки — никому Ульна не позволила идти следом. Все толпились в неведении, гадая, что же происходит на аккуратном дворике.

— Я хочу его увидеть.

Ульна открыла было рот, чтобы втолковать сумасшедшей, мол, уехал маг, вчера утром уехал, но даже слова выдавить не успела… Что-то ярко полыхнуло в голове, взорвалось, и вот понеслись против воли лихорадочные воспоминания.

Котёнок под левой грудью яростно впился когтями, стиснул сердце беспощадными лапками, и рвал, рвал его на части. Бабка отступила на шаг, сжимая болящее место рукой, привалилась горбатой спиной к надёжному стволу старой доброй яблони, а в голове сами собой возникали и так же стремительно исчезали вырванные из памяти образы.

Последний раз злобный зверёк завозился под сердцем, последний раз немилосердно сдавил его в когтистых лапах и отпустил. Старая яблоня зашаталась, перестав быть верной опорой, и Ульна повалилась наземь. Бабка успела ещё увидеть стройный силуэт ведьмы на фоне яркого неба, а после этого не стало вообще ничего, кроме темноты, покоя и заманчиво мерцающего вдали света. Старуха больше не чувствовала боли и тело стало послушным и лёгким. Ульна всем существом устремилась туда, вперёд, к яркому радостному сиянию, так похожему на неземной огонёк.

Когда ведьма и её спутник вышли обратно на улицу, вид у красавицы был довольный и цветущий, словно она только что узнала какую-то славную новость. Деревенские тщетно старались выглядеть за спинами пришлецов Ульну. Больше из ворот никто не вышел.

Воин подсадил спутницу в седло и процессия, так и не произнеся больше ни слова, направила лошадей прочь из деревни. Люди не глядели странникам вслед, не желали счастливого пути и доброго пристанища, деревенские кинулись во двор, где лежала бездыханная старуха.

Покинув деревню, довольная Фиалка даже любовно потрепала гриву коня. Она видела Тороя. Ульна хорошо запомнила его. Волшебник был красив. Ведьма мечтательно улыбнулась. Конечно, можно было и не учинять самоуправства, не рыться в памяти старухи, глядишь, и пожила бы бабка ещё лет пяток, но очень уж не терпелось увидеть мага! Это нетерпение может понять только женщина, только жаждущая свидания с суженым девица, только юная девушка, гадающая тёмной ночью о наречённом.

Итель посмотрела на небо — кроны сосен плыли в чистой синеве, мир был покоен и тих. Она добилась, чего хотела. Почти. Её спутники войдут в Гелинвир и, наконец, свершится давно лелеемое. Не пройдёт и седмицы, как в волшебную крепость со всех концов начнут приходить чернокнижники, которые сменят, наконец-то, опостылевший Волшебный Совет. И разве кто посмеет воспрепятствовать этому? Нет. Магов не осталось. А люди никогда не поднимутся против Силы, которую не в состоянии побороть своими убогими мечами да луками.

Ах, милый, любимый Рогон! Разве не этот мир — истинная прелесть? Разве не этого торжества стоило алкать и ждать? А маги появятся позже. Они, конечно, продолжат рождаться на свет, тут уж ничего не попишешь. Наверное, уже лет через семь-десять можно будет отыскать первых талантливых к волшебству детей. Так что желающие повопить о поголовном и безжалостном истреблении могут подавиться собственными словами. Какое истребление? Всего лишь небольшая прополка. Избавление от зловредных сорняков. Пусть будут эти волшебники, пусть себе магичат, разве кто против? Однако теперь уж они не смогут единолично править Советом, придётся им считаться с остальными. Даже с такими, как Итель или едущие позади близницы-чернокнижники. Как косоглазая ведьма Нирин и расписанный татуировками некромант Хельзак, что так удачно выпотрошил память деревенской старухи.

Да, этот новый мир станет совершенным. И, конечно, она — Фиалка — будет счастлива в нём, хотя ей вовсе не нужна власть. Зеркало, отяжелевшее от впитанной Силы, было надёжно прикреплено к седлу смирной тягловой лошадки. А что печься о его сохранности, если разбить колдовское стекло может только последний из рода Создателя? И последний этот — внучок Мирарского зеркальщика. Да, да, знаменитый искусник Гиа был пра-пра-пра (очень много раз «пра») дедушкой мальчика. Значит, лишь Эйлан, кровно причастный к создателю волшебного зеркала, имеет силу, достаточную для того, чтобы это зеркало уничтожить.

А медлить в сём деле нельзя. Трое суток — и выплеснется поглощённое Могущество обратно. Умноженное стократ, разметает людей, как соринки в бурлящем потоке, уничтожит, переполнит такой Силой, которую их убогие тленные оболочки не смогут вместить. Но ничего… промедления не будет, даром что ли Итель собрала в своей свите самых талантливых и сильных колдунов.

Эх, и опасное зеркало тащила по раскисшей дороге тягловая лошадка! Опасное… Вон, как Могущество, которое оно разом потянуло из людей, эльфов и щедрой земли, изменило погоду, поколебало незыблемость времени, свалило людей в объятия мёртвого сна или лютой немочи. Страшно и восхитительно было смотреть на это! И только колдуны да ведьмы остались в стороне от общих потрясений. Оно и понятно, ведь их защищало то, что чопорные волшебники называли «низшей» магией. А низшие маги, они, как известно, берут Силу из стихий — земли, воздуха, воды. Это и оградило их от жажды ненасытного творения Гиа — не заснули, не разболелись, и, конечно, не лишились Силы. Как лишишься того, чего от рождения не имеешь?

О, Итель долго готовилась и всё предусмотрела. А ведь ей почти ничего не пришлось выдумывать — в своё время Рогон сам поведал подробности. К сожалению, ведьма не сразу догадалась, что именно она — главное действующее лицо драмы, которая развернётся в далёком будущем. Понимание настигло лефийку лишь спустя десятилетия после смерти мужа, когда в своей лесной глуши она уже была близка к сумасшествию.

Тоскуя в кромешном отчаянье, Итель чаще и чаще задумывалась о неизвестном маге, являвшемся Рогону, перелистывала Книгу, написанную для него её мужем, и завидовала неизвестной колдунье, которая избавит мир от ненавистного Совета. Да, ведьма едва не каждый день размышляла о не родившемся пока волшебнике Торое. А потом многолетние размышления принесли плоды — в голове Ители родился даже не план, а уже готовое руководство к действию. Куски мозаики сложились в прекрасную гармоничную картину. Всё стало просто и понятно. Жизнь снова обрела смысл, потому что в ней появилась Цель. И какая!

Да, ведьма не зря пряталась в глуши, оттачивала мастерство, обдумывала и лелеяла планы. А самое главное — она отыскала зеркало. То было несложно, всего-то понадобилось воспитать с пелён двоих очень талантливых мальчишек-колдунов да наставить их на обряд Зара. Случилось это лет сто сорок тому… Эх, и сильны были мальчишки!

Найти мятущуюся во мраке Мира Скорби душонку искусника Гиа оказалось, делом хитрым, но возможным. И нашли! И потрясли с пристрастием! И вызнали образ творения. Правда, выбрались еле живые. Точнее, выбрался. Второй колдун (и двадцати трёх ему, помнится, не было) так и сгинул, растерял всю Силу, не смог вернуться. Ну да в таком деле не без жертв. Хотя, жаль мальчишку, горячий был, порывистый, Итель за мать держал, любил. Ведьма вздохнула, припоминая пропавшего по её вине молодого чернокнижника.

А уж потом, когда выживший воспитанник сообщил наставнице, как выглядит зеркало, найти Творение стало парой пустяков. Всего за несколько лет Фиалка разыскала утерянный след волшебного артефакта — повозиться, конечно, пришлось и с шарами хрустальными и с чернокнижием. Но нашлось зеркало. И где нашлось — в захудалой таверне, на стене питейного зала! Который уж год висело под самым носом. Но… свежая закавыка обнаружилась — в преданиях не сохранилось никаких сведений о том, как заставить Творение мастера Гиа делать что должно. Меж тем время уже поджимало.