За стенами башни мага и его спутника приняли в объятия молочно-белый туман и удушливая влажность. Под ногами захлюпала жидкая слякоть, а потом чародей разглядел в мешанине талого снега два странных холмика. Близоруко сощурившись, Золдан признал двух молодых стражников, которые обычно несли караул у подножия башни. Вояки должны были исправно стоять у входа, но вместо этого безжизненно лежали навзничь, уткнувшись лицами в ноздреватый сугроб. Постепенно истаивающий снег обнажал закоченевшие тела. Однако заполошный Брадер вовсе не смутился жутким зрелищем. Звонко чавкая по грязи сапогами, он спешил вперёд, даже не оглядываясь на престарелого чародея, что едва поспевал за стремительным военным.

— Довольно! — волшебник запыхался, но всё-таки нашёл в себе силы властно вцепиться в плечо начальника стражи. — Докладывай, в чём дело. Или ты не военный уже, а испуганная баба? Говори по порядку!

Резкость тона, а самое главное — командный голос подействовали на Брадера отрезвляюще. И он начал сперва сбивчиво, а потом всё более и более внятно рассказывать о случившемся.

Оказалось, старый чародей продрых дольше всех в Мираре (и то верно, в самой-то высокой башне, где ничего не слышно). Собственно, если бы не дворцовая суматоха, не истерика королевы-матери, у которой замёрз на балконе любимый пуделёк, да не нервный срыв государя, выяснившего, что все птицы в оранжерее перемёрли, то добрались бы до волшебника раньше, а пока то да сё…

Едва первая паника мало-помалу улеглась, Брадера отрядили за магом. Да только к тому времени у стен дворца уже собирались толпы испуганных и растерянных горожан. Люди стекались со всех концов столицы и приносили всё более неутешительные новости — в Фонтанной части города выгорел едва ли не целый квартал, во Дворцовой нашли уже четырёх замёрзших насмерть горожан и десятерых оружных стражников (это не считая караульных у стен дворца), бессчётно собак и кошек. Кое-где уже вовсю орудовали мародёры и прочие лихие люди.

Золдан слушал, а сердце его холодело. Конечно, маг ещё не успел осознать, что тоже кое-чего лишился в качестве платы за крепкий и сладкий сон… Хлюпая ногами в снежной жиже, волшебник и начальник дворцовой стражи устремились туда, где в их советах и помощи нуждались более всего — во дворец к государю. Благо в покоях властителя уже собрались все чиновники и первые лица (надо сказать, весьма заспанные). Общими усилиями приняли решение успокоить людей, очистить улицы от погибших, разослать оружные патрули по соседним пределам, а также выдвинуть в город конные разъезды, чтобы поддерживали порядок да не допускали паники и мародёрства.

А пока старый волшебник да власть предержащие вершили судьбы подданных, люди на улицах Мирара бегали в густом тумане от дома к дому, от улицы к улице. Каждому хотелось знать, что стряслось с его родными, не постигла ли кого страшная участь быть замёрзшим на холодных камнях мирарской мостовой или просто в собственном доме.

Ослеплённые паникой (а кто и радостью мародёрства), туманом и страхом горожане не сразу заприметили, что в толпах беспокойно мятущихся, носящихся от дома к дому горожан неторопливо двигались к городским воротам люди куда как спокойные, облачённые в чёрные хитоны…

Почтенная Клотильда, стараниями Тороя не замёрзшая за своей барной стойкой, пробудилась, как говорится, «к шапочному разбору» — когда суматоха на улице достигла апогея. Припозднившийся посетитель «Перевёрнутой подковы» — гном — оказался, как и всё его племя, живучим и не закоченел насмерть, хотя холод в питейной зале царил, словно в погребе. Низкорослый ремесленник в зелёном мятом кафтанчике и с аккуратно заплетённой в косу бородой, зябко растирал окоченевшие плечи и надсадно кашлял. Гном сотрясался всем телом и стыдливо прикрывал рот крохотной ладошкой. Клотильда выдала постояльцу бутыль хорошего бренди за счёт заведения, и теперь путешественник нет-нет прихлёбывал крепкий напиток.

А хозяйка таверны с ужасом смотрела в распахнутое окно. Проснувшийся город погряз в панике. Клотильда собралась было тоже бежать из дому, стучаться к соседям, узнавать, не нужна ли кому помощь… А потом сообразила, что и не побежишь больно-то — лихой народец, уже вышедший на промысел, мигом воспользуется паникой да заберётся в таверну. Благо в «Подкове» есть, чем поживиться — тут тебе и провизия, и выпивка, и утварь, и мебель. Поэтому рачительная трактирщица заперла на засов и чёрный, и парадный выходы и теперь с сожалением наблюдала в окно за мятущимися людьми.

Потому-то именно Клотильда, занявшая удобный наблюдательный пост, заметила в тумане одиноко стоящего посреди улицы мальчонку лет пяти. Паренёк был в одной пижаме, растерянный, заплаканный, с помятым со сна личиком. Жалостливая хозяйка «Перевёрнутой подковы» хотела уже выбежать за мальчуганом, да укрыть его в таверне, пока не отыщутся родители. Но тут из тумана вынырнул путник в чёрном хитоне. Он шёл неспешно, не таясь и не прячась, а потому без труда лавировал меж суетливо бегающих туда-сюда мирарцев.

Колдун! Идёт себе бесстыдно по столице! Клотильда охнула и прижала ко рту пухлую ладонь. А чернокнижник тем временем опустился рядом с мальчиком на корточки, внимательно посмотрел на него, словно изучая нечто невидимое для трактирщицы, а потом поднял на руки. Паренёк, вопреки ожиданиям, не испугался чужака в зловещих одеждах. Ничуть не бывало! Мальчуган уютно устроился на сгибе руки не-мага, положил головёнку на плечо незнакомцу и затих. Колдун запахнул малыша в просторный плащ да пошёл себе дальше.

Трактирщица же набрала в грудь воздуха и пошире распахнула створку окна, собираясь со своего места обличить дерзкого похитителя. Но чернокнижник спиной почувствовал её намерение, стремительно обернулся и сквозь мутную пелену тумана ожёг Клотильду таким свирепым взглядом, что она поспешила захлопнуть некстати раззявленный рот. Вспомнила, что перед ней как-никак беспринципный колдун и смолчала. Лишь проводила чёрный силуэт взглядом.

К середине дня, когда туман, поднимающийся от тающих сугробов, стал и вовсе непроглядным, колдунов прошло около десятка. Супостатов не смущали ни скачущие по улицам конные разъезды, ни патрули гвардейцев. Да, собственно, никто из оружных людей не останавливал дерзких чародеев, не арестовывал, не требовал объяснений. Напротив, их сторонились с почтительностью и страхом. А те шли, безучастные ко всему и молчаливые.

Лишь под вечер по городу поползли слухи о том, что королевский чародей, вроде как болен и совершенно не может творить магию, что де волшебные кольца да амулеты стражников совершенно потеряли Силу, а в соседние королевства даже отправлены гонцы с просьбой о помощи. Ну и ещё болтали, будто в одной из флуаронских деревень перепуганное население едва не учинило самосуд над безмужней брюхатой девкой — её отчего-то посчитали ведьмой, повинной в случившемся. А в соседнем пределе пошли и того дальше — забросали камнями некую старуху, которая, как потом выяснилось, всего-то и была обычной знахаркой-травницей.

В общем, испуганные растерянные флуаронцы ждали, когда же в дело вмешаются маги. Но маги не вмешивались. Лишь брели по трактам перехожие колдуны, которых никто не решался останавливать…

Послушные кони, обрадованные резвой скачке, неслись по мокрой дороге. Итель с детства превосходно держалась в седле, ей это было нетрудно — ни одна лошадь не сбросит со спины того, в чьих жилах течёт кровь Бессмертных, а уж тем более Бессмертную ведьму.

Время долгожданной встречи приближалось, и Фиалка чувствовала, как сладко заходится сердце. Ох, скорее бы уже, скорее! Вот разберётся с делами и, пожалуй, даже займётся поисками непутёвой Люции. Может, не сгинула, не пропала, дурёха, без многомудрой наставницы-то? Кто ж знал, что она, Фиалка, так привяжется к бесталанной простодушной девчонке, которую и на воспитание взяла единственно, чтобы не зачахнуть от скуки в своей глуши? Толку-то от Люции в колдовстве было чуть да маленько, зато веселья — хоть отбавляй. Одни эти её полёты на метле чего стоили. Умора, и только.