А между тем летели дни, и с каждым разом ее уверенность в себе все ослабевала и ослабевала. Порою ей даже казалось, что она никогда не чувствовала ничего подобного, и готова на многое, лишь бы успокоить в себе это безумное волнение и огонь, пожирающий ее изнутри. Ощущаемое ею волнение сказывалось уже и на ее внешности и самочувствии: состояние, близкое к панике, нервное напряжение, усталость, хандра... Все это вместе вызвало не очень приятные симптомы. У нее начались приступы бессонницы и кошмаров, апатии, нежелания ни с кем видеться и разговаривать, желание подолгу лежать у себя в комнате и размышлять об одном и том же предмете: что произошло с Леоном и почему он так долго не дает о себе знать. Ей уже начинало казаться, что он никогда больше не вернется, что Элиза уже должна была сказать ей хоть что-нибудь о нем, хоть какие-то новости, не дожидаясь ее просьбы, а раз она не делает этого, значит боится огорчить ее тем, что с Леоном что-то случилось, и что в своем последнем письме он просит мать уберечь ее от всего, что может ей навредить, намекая на свое опасное положение, и на то, что это его последнее письмо.

Уже два дня подряд Роза провела у себя в комнате, не надеясь более на его возвращение, когда к ней в комнату пришла Элиза. Видя круги под глазами и потемневшие, спутанные волосы ее гостьи, она поспешно прикрыла за собою дверь и села рядом. Роза никак не отреагировала на ее вторжение, она смотрела в потолок.

- Роза, здравствуй, - тихо сказал Элиза.

Та кивнула.

- Как ты поживаешь? Что с тобой происходит?

- Со мной все в порядке.

- Почему же ты тогда днями и ночами сидишь в этой комнате?

- Со мной все в порядке, - тупо повторила Роза и добавила, чувствуя что не может сдержатся. - Но сейчас вам стоило бы беспокоится не столько обо мне, сколько о других.

Она не отрывала взгляда от потолка, боясь увидеть на лице Элизы подтверждение своих страхов. Боялась увидеть, как темнеет ее лицо и текут слезы отчаяния. Но в ее ответе она не смогла различить чувств объятой горем матери. Напротив, ее голос звучал бодро, можно даже сказать весело.

- Не могу сказать определенно, но я думаю, никто в доме не чувствует себя хуже тебя.

- Да? - Роза перестала следить за бликами на потолке и посмотрела на Элизу. Та улыбалась. - Но я... То есть я думаю... Я имела в виду, что в доме возможно все благополучно, но вот...

Она отвернулась и снова уставилась на потолок, чувствуя что еще немного, и ее просто прорвет. Она водопадом выльет на Элизу все свои опасения, и та подтвердит их.

Роза сглотнула и закрыла глаза, готовясь к самому худшему. Если бы она видела сейчас лицо Элизы, то очень бы удивилась. Не страх, не горе читались на лице смотревшей на нее Элизы, напротив, ее лицо светилось торжеством.

- Ты могла бы пояснить, что тебя тревожит, - мягко промолвила, она борясь с улыбкой, - может все не так уж и плохо?

- Вряд ли.

- Но тогда... Почему не уточнить?

- Уточнить?

Вот и все... Момент, как видно, настал.

- Ты знаешь, я полагаю, ты бы не так тревожилась, если бы знала то, что знаю я.

Поморщясь, Роза кивнула. Вот от чего бы она с радостью отказалась бы в этот момент, так это от нравоучений, и разговора о познании мира старшими.

- Знаешь что, - Элиза улыбнулась и встала, - не мне это говорить. Пусть скажет кое-кто другой, идет?

- То есть как?

- А вот так.

И, весело подмигнув наконец обратившей на нее внимание Розе, она открыла дверь, и уходя, пропустила в комнату другого человека, с появлением которого Роза застыла и вцепилась одревесневшими пальцами в одеяло, на котором лежала.

Это был ее новый гость, ее Леон.

И тут, все вдруг остановилось. Она почувствовала, как все вокруг нее стихает и замирает. Птицы приостановили свой безостановочный гомон и щебет за окном, ветер стих. Легкий скрип двери все еще возвещал o том, что никто не выключил звук, и она в состоянии слушать, смотреть. Ощущать. До нее уже снова доносился шелест ветерка за полуоткрытым окном и громкий, отчаянный стук собственного сердца, которого уже ничто не могло успокоить и заставить приостановить свой бег.

Роза снова решилась поднять глаза на проем в двери, где стоял Леон.

Слыша, как удаляются шаги Элизы, она была не в силах думать не о чем другом, кроме того человека, что стоял сейчас в дверях и смотрел на нее. Недели, нет, целые месяцы, года, она провела без него, думая, что больше никогда не увидит ни его взгляда, в котором читались и счастье и боль, ни его улыбки, каждый раз когда она что-то говорила. Целая вечность прошла с тех пор, как пролегла пропасть между ней самой и той Розой, которую когда-то он спас.

Разлука полностью изменила ее, обновила, оставив далеко позади самоуверенную и невозмутимую Розу, освободив место ей. Настоящей Розе, понявшей наконец на краю какой пропасти она стояла, и каким чудом она перелетела с одного краю на другой, от безразличия к чувству, от равнодушия к зависимости. Она перелетела на новый этап ее жизни и существования, понимая что покидает, какие чувства оставляет позади, и каким открывает дорогу.

Слеза соскользнула с ресниц и упала на колени. Она не могла сдержать ее, и не видела, как ей теперь бороться с подкатившим к горлу комком. Леон здесь, он пришел. Он вернулся.

Смотря в его посветлевшие глаза, она ощущала, как возвращается к жизни. Ей даже не требовалось от него не единого слова, ни прикосновения. Главное было то, что она никогда еще не чувствовала себя настолько защищенной и счастливой. Эта боль, разрывавшая ее изнутри все это время время, исчезала, раны затягивались, чудесным бальзамом проливался его взгляд ей в душу, открывая ей наконец, какой она была слепой, когда думала, что он ей не нужен. Теперь она понимала, что без него, как цветок без солнца, умрет, согнется и исчезнет.

Прошло несколько минут, но ей казалось, что прошло лишь мгновение, прежде чем она смогла наконец вздохнуть.

- Роза, - выдохнул Леон, - наконец-то.

Он подошел к ней и крепко прижал к себе, отрывая от земли и гладя по спине, в то же время стараясь не дотрагиваться до кожи.

Роза даже не пыталась отстраниться. Она никогда еще не чувствовала себя настолько счастливой, как теперь. Никогда еще не знала чувства сильнее и ярче, способного смести все на своем пути.

Если бы кто-то видел их со стороны, то ему наверняка показалось бы, что эти двое постепенно набираются сил, или что каждый дает эти силы другому, помогая вернутся к жизни.

Этот самый "кто-то" мог бы еще заметить, как светлеют волосы и Лео и Розы, и как они разглаживаются, превращаясь в красивые длинные локоны у Розы, и густую, жесткую шевелюру у Леона.

Наконец он отпустил ее и мягко провел рукой ей по ее щеке. Роза не почувствовала не малейшего жжения, какое чувствовала раньше от его прикосновения, лишь приятное тепло и удивилась.

Никто не проронил не слова. Все и так было ясно и без слов. Сияющее лицо Розы выдавало ее с головой, да и Леон тоже был отнюдь не несчастен. Он улыбался. Окинув ее всю внимательным взглядом он лишь покачал головой, и сказав ей, что никогда еще она сама себя так не мучила отсутвием прогулок и отдыха как теперь, вывел ее из комнаты на свежий воздух, где их встретили бежaщие навстречу Рем со Стеллой и Джоном. Они смеялись и не сразу их заметили.

Как только они чуть было не врезались в них, Стелла одарила брата сияющей улыбкой и подтолкнула Джона. Тот прыснул и тоже поздоровался. Рем обратил внимание на странный вид сестры, и компания помчалась дальше, исчезая в дверях.

- А здесь все по-прежнему, - тихо сказал Леон, - кажется, что никто никуда и не уезжал.

Он посмотрел по сторонам, на залитый солнцем двор.

- Где ты был? - справившись наконец с голосом спросила Роза. - Мы все волновались.

- Но ведь были письма.

- Да, но... Элиза не говорила никому, что именно... - она замялась, - ты пишешь. А "что именно" знала лишь она и твой отец. Где же ты был?