— Простите меня, дядя Нико, — опомнилась молодая женщина. — Я совсем не хочу портить кому бы то ни было настроение своей печалью… Просто иной раз бывает невыносимо слышать, когда о нем говорят как о мертвом. Для меня он не умер, он жив. Я ведь чуть ли не каждый день жду, что вот-вот откроется дверь и он войдет в комнату…

— Что ж, дочка, надежда — хорошая вещь. Потеряв ее, не стоит и жить на свете. Всегда надо сохранять в душе надежду, не отчаиваться. Вон Иосиф Вардуашвили, помнишь, пропал без вести в первый же год войны. Война кончилась, а его все не было. Но прошло еще время, и он вдруг появился, вернулся целый и невредимый домой… Так ты скажи своему деверю, чтобы он еще раз заглянул ко мне. Скажи, что у меня к нему дело, пусть не поленится, зайдет. И еще скажи, чтобы он перестал водиться с этими дармоедами. Ну, к лицу ли ему слоняться с мальчишками по округе? Ведь сам-то он человек хоть куда: глянешь на него — глаз не отведешь! Тебя он послушает, Нино, ты женщина умная. А то хоть караул кричи. Мало ему наших деревенских лодырей — он еще и самых крепких ребят сманивает, сбивает с пути тех, что нами воспитаны и вросли в колхоз корнями. Вот теперь они на Берхеве скалы сверлят, взрывать их собираются. Хотят тропинку, по которой поднимаемся в Подлески, в дорогу превратить, поднять по ней на гору бульдозер, выкорчевать наверху весь кустарник и выровнять землю под стадион. Сначала они расчистили было поле Хатилеции, Напетвари, но тут я им крепко испортил настроение — забрал место под гараж. Ну, так они теперь новую затею придумали. Но разве от меня что-нибудь укроется? Скажи Шавлего — пусть не выставляет себя на посмешище. Пока я не увижу всех этих лежебок на колхозных участках, пока они не поработают год-другой как положено, пусть и не надеются получить от колхоза землю для стадиона!

Председатель походил по комнате и еще раз выразил крайнее свое удивление:

— Как это все же ваш директор решил предложить нам помощь? А я-то думал, он еще сердит на нас за тот, прежний песок?

— Помните, недавно показывали кино в сельсовете? Наш директор тоже пошел смотреть картину и потом еле вырвался оттуда. С тех пор он все твердит, что мы должны подготовить не только песок, но и камень, да и на постройке подручными у каменщиков поработать, лишь бы у колхоза был клуб.

— Умно придумано! Как это на него снизошла такая мудрость?

— Мудрость рождается в испытаниях и невзгодах, — улыбнулась Нино. — Видно, тот вечер не прошел даром.

Эти слова заставили Нико задуматься. Он решил высказаться напрямик.

— Да, тот вечер не только вашему директору принес пользу — он и нас кое-чему научил… Но давайте поговорим откровенно. Вы — люди свои, хитрить и в прятки играть мне с вами не к чему. Трудно нам будет сейчас поднять это дело, а то, конечно, хороший новый клуб не повредил бы нашему Чалиспири. Прежде всего, не могу я отрывать людей от других работ. Да и с денежными средствами у нас далеко не благополучно. Надо тысячу неотложных дел переделать и тысячу дыр залатать, прежде чем можно будет приняться за строительство клуба. И на все это нужны средства. А ведь надо и на трудодни распределить что-нибудь! Раздадим колхозникам на трудодни — для клуба ничего не останется, отложим на клуб — нечего будет распределять. А если урежем трудодень — кто в будущем году захочет на работу выйти? Вот видишь, как одно за другое цепляется? Так что дело тут не только в людях, но и в деньгах.

— Позвольте мне, дядя Нико, сделать одно предложение… И. если оно вам понравится, не раздумывайте, скажите прямо.

— Говори, дочка.

— Если мы попросим у вас в нынешнем году только каменщиков, материалу на дверные и оконные рамы и известь с цементом — сумеете вы нас обеспечить? Остальное мы берем на себя.

— Кто это — вы? Если имеешь в виду школьников и педагогов — так ведь они могут включаться в работу только по воскресеньям. А в будни откуда я людей возьму? Все равно отрывать их придется от дела. Соединились колхозы, доченька, и все хозяйство разбросано в разных концах деревни. Надо все собрать и соединить: хлевы, свинятники, птичий двор, сушилку, амбары, склад… Разве сейчас можно каменщиков держать на простое?

— А если им не придется простаивать?

— Как же не придется, дочка, — не отмените же вы уроки и не заставите детей камни на постройку таскать? Или вы в самом деле школу закрыть собираетесь?

— А если не придется простаивать? — Нино смотрела в глаза председателю твердым взглядом.

— Ну, тогда другое дело. Но где вы собираетесь людей доставать?

— Это уж наша забота.

— Ладно, — нехотя согласился председатель. — Вы только народ в колхозе от дела не отрывайте, а там хоть пичхованских осетин сгоните на постройку, это уж как вам угодно.

Учительницы извинились перед дядей Нико за причиненное беспокойство и ушли. Нико удивленно смотрел им вслед. Он и не подозревал, как долго пришлось Шавлего уговаривать свою невестку, прежде чем она решилась пойти к председателю колхоза. И конечно, ему и в голову не пришло, что директору школы ровно ничего не известно об этом деле…

3

Жеребец внезапно вскинул шею и наставил уши. Мышцы на его широкой груди вздулись под лоснящейся шкурой, как два каменных шара. Он беспокойно перебирал стройными сильными ногами.

— Ну ты, дикарь! Накатило на тебя, да?

Конь мотнул головой и зло покосился блестящим глазом на человека. Звякнуло колечко на ремешке сбруи, и послышался лязг крепкие, крупные зубы грызли железную уздечку.

Реваз рассмеялся. «Усмирю тебя, шальной», — пропел он вполголоса и направился к большому ореху, раскинувшему ветви вблизи источника.

Усевшись на краю бассейна, он смотрел на черный блестящий резиновый шланг, ходивший ходуном от бившейся в нем струи.

Бурый бочонок был похож на младенца-дэва, разлегшегося животом вверх на арбе и сосущего через черную пуповину живительный сок материнского тела.

Терпеливо дожидаясь, пока бочонок наполнится, Реваз прислушивался к глухому шуму воды, вливающейся в его пустую утробу.

Тенистый сад по ту сторону раскаленного, сверкающего на солнце русла Берхевы был обнесен высокой изгородью из сухих колючих кустов держидерева. Среди невысоких яблонь и груш, росших в саду, возвышался древний каштан, похожий на Гулливера, окруженного войском лилипутов. В серой стене высокого каменного дома, просвечивавшей сквозь зелень сада, вровень с нижними ветвями каштана, виднелось распахнутое окно, задернутое тонкой белой занавесью. Конец легкого кисейного полотнища свешивался из окна наружу и надувался как парус при каждом порыве налетающего ветерка.

Вот из окна высунулась чья-то рука — она втащила занавесь внутрь комнаты и опустила ее за подоконником.

Вода в бассейне застоялась, приток был мал, и она едва достигала до половины резервуара. От бассейна тянуло прелью, соломенно-желтые отблески играли на воде под солнечными лучами. Сквозь прозрачную водяную толщу виднелось давно не чищенное, заваленное камешками дно и зеленые, поросшие мохом стены. На поверхности воды лежала, распластавшись всеми четырьмя лапами, лягушка. Приглядевшись, можно было заметить, как раздувается и опадает ее чуть приподнятая над водой белесая шея.

Застывший, бессмысленный взгляд выпученных лягушечьих глаз рассмешил Реваза. Он бросил в лягушку камешком, но та не обратила никакого внимания на это заигрывание и продолжала невозмутимо лежать, слегка покачиваясь на волнах, разбежавшихся кругами от того места, куда упал камень.

Лишь пятый «снаряд» попал в цель, и квакушка, мгновенно встрепенувшись, устремилась быстрым «брассом» на дно.

Все глуше шумела вода в наполнявшемся бочонке. Слышно было, как хлещет себя по бокам лошадь, отмахиваясь от мух.

По мосту промчалась грузовая машина, чуть не задев идущую навстречу девушку с кувшином. Шофер, высунув из кабины черную, вихрастую голову, весело осклабился. Девушка шарахнулась в сторону, ударилась о перила моста и, прижав к груди кувшин, проводила машину испуганным взглядом.