Максим ничего не сказал в ответ. Он ушел за дом и стал бродить по саду.

Наступали сумерки, и в саду, осененном огромными деревьями, было совсем темно. Недвижно стояли истомленные от целодневного зноя деревья и всей поверхностью своей зеленой листвы жадно впивали вечернюю прохладу. Под ногами при каждом шаге чуть слышно шуршала высокая трава. Тишина царила на дороге, ведущей в горы. Где-то совсем рядом фыркала и тихонько ржала лошадь, — катаясь в траве, она восстанавливала силы, потраченные в долгом и трудном пути.

Максим шел вдоль ограды, сложенной из крупных булыжин, и внимательно присматривался. В дальнем конце сада, на границе поля, смыкавшегося с озером, ограда была разобрана и камни свалены в кучу у ее основания. Кто-то сумел разорвать и колючую проволоку, протянутую поверх ограды, концы ее, свисавшие с камней, еле виднелись в сгустившемся сумраке.

Раздосадованный хозяин с минуту хмуро смотрел на разрушения, причиненные обнаглевшими озорниками. Потом наклонился к куче камней и стал старательно укладывать булыжины в проломе ограды.

Но, несмотря на все свои старания, он не смог связать концы разорванной колючей проволоки.

— Нет, паутина ветра не сдержит! Нарублю колючих веток и выложу ими поверху всю ограду. Эх, жаль, не было меня здесь — я бы душу вытряс из этих негодников!

Вернувшись к дому, он увидел, что Русудан успела тем временем развести огонь перед кухонной пристройкой. На треноге стоял большой котел, в нем грелась вода.

Максим снял с потолочной балки верхнего этажа висевший там садовый серп и, спустившись, справился о щенке.

— Я устроила ему гнездышко. Смотри, как он удобно расположился.

Маленький песик, свернувшись в углу кухни на соломенной подстилке, посматривал исподлобья на хозяев, склонившихся над ним.

— Где это ты соломы раздобыла?

— Скосила выведенную мной дикую рожь и обмолотила.

— То-то я удивился — стояла на делянке высоченная рожь и вдруг пропала. Даже подумал — сама, что ли, назад, в землю, ушла?

— Нет, она просто рано созрела. Знаешь, сколько вышло? Только семнадцати граммов не хватило до четырех с половиной кило.

— Это из той горсточки? — изумился Максим.

— Вот именно.

Глаза у юноши заблестели, он просиял.

— Провалиться мне, если ты не заткнешь за пояс всех этих ученых книжных червей! Ты молодчина, Русудан, молодчина!

— Постой, сумасшедший, куда ты?

— Хочу срезать немного травы для козленка, а то он у дяди Нико нынче ночью с голоду ноги протянет.

— Только не мешкай. Вода почти нагрелась, искупаешься.

— Я купался, когда переезжал через Алазани. Вот смотри — даже волосы еще не просохли.

— Брось дурить, Максим!

— Ладно, ладно, искупаюсь. Знаю, иначе ты мне в чистую постель не позволишь лечь.

Пока Максим ходил за травой, девушка успела зарезать курицу и стала ее ощипывать.

. — Не могла подождать, пока я вернусь? Ведь курица, зарезанная тобой, в горло не полезет.

— А ты не ешь, если не хочешь. Сними свой кинжал. Зачем ты его носишь дома?

Парень невольно взялся за пояс и сконфуженно улыбнулся.

— Я скажу тебе одну вещь, Русудан… Ты не рассердишься?

Девушка насторожилась.

— Давай выкладывай.

— Наша коза не стала бесплодной. Я отдал козленка одному лезгину вот за этот самый кинжал. Посмотри, какой красивый! Самая лучшая сталь. И до чего легкий — он и женщине по руке.

Русудан сдвинула брови, взяла у него кинжал.

— В самом деле хорош. Но зачем было меня обманывать? И почему ты никогда не говорил, что тебе нужен кинжал?

— У каждого настоящего чабана есть кинжал, Русудан, Мне уже давно хотелось его иметь. — Максим жалобно, умоляюще смотрел на девушку.

Лицо Русудан опять прояснилось.

— А зачем было отдавать козленка? Ведь я же тебе купила ружье. Сказал бы мне — купила бы кинжал.

— Но лезгин не хотел брать денег, Русудан! Думаешь, я не предлагал? Он хотел только козленка.

— Ну хорошо, хорошо, дурачок, перестань так жалобно на меня смотреть. Раз нужно, так нужно, ничего не поделаешь. Но в следующий раз непременно вырасти козленка.

Юноша, сидевший на корточках у огня, развеселился, вскочил и, войдя в марани, вынес оттуда сложенную длинную веревку.

— Пойду привяжу лошадь, Русудан!

Через час Максим, свежевымытый, аккуратно причесанный, одетый во все чистое, сидел за столом и уписывал свой ужин за обе щеки.

Золотистый пушок на подбородке и на верхней губе удивительно красил румяное, тронутое золотистым загаром лицо Максима. Голубые глаза юноши смотрели с благодарностью на хозяйку, которая подкладывала ему на тарелку самые лучшие куски.

— Слыхал — твой скакун сломал Арчилу руку.

— Не сломал, а только вывихнул. — Максим с хрустом обгладывал крепкими зубами куриную ножку. — Сам виноват — нечего соваться в наездники, ежели кишка тонка! А ведь целый день приставал ко мне, чтобы я ему коня уступил. Тут еще Вано подоспел, сказал мне про ветеринара… А то я бы не уехал, не отдал бы кабахи в чужие руки.

Русудан потянулась за бутылкой и подлила в стаканы вина.

— Об этом можешь не горевать, Максим. Кабахи все равно вам достался.

Чабан перегнулся через стол:

— Каким образом, Русудан?

— Знаешь, кто усмирил твоего коня и сбил кувшин с шеста? Внук старого Годердзи.

— Ого! Значит, наш, чалиспирский? Ты его видела?

— Имела счастье лицезреть.

— Ешь, Русудан, что ты вдруг заскучала? Возьми крылышко, ты ведь его любишь. Или вот вторую ножку. Хочешь, переломим дужку, побьемся об заклад?

— Я устала, Максим. И я поела, когда вернулась с поля. — Она спросила внезапно: — А как назовем песика?

— Как ты захочешь. Можно и его тоже назвать Ботверой.

— Нет, не надо. А то всякий раз, как кликну, буду вспоминать того несчастного пса. Лучше назовем его Мурия. Мордочка у него вся черная, так что имя подойдет.

— Ладно, Мурия так Мурия.

…После ужина Максим отвел козленка к дяде Нико. Когда он вернулся, Русудан была уже в постели.

Юноша прошел на цыпочках в другую комнату, тихонько притворил за собой дверь и, скинув одежду, с наслаждением растянулся на свежих, прохладных простынях.

Русудан долго не могла заснуть. Мысли цеплялись одна за другую, переплетались между собой, как ветви лоз на шпалерах.

Засыпая, девушка глянула на дверь: Максим неплотно закрыл ее и забыл заложить на крючок.

Она и не подумала встать: из соседней комнаты доносился густой мужской храп.

2

У председателя сельсовета вид был до крайности мрачный и раздраженный. Он бранился вполголоса, осыпая проклятиями сапожника, сшившего ему такие узкие сапоги.

Весь день он метался, искал — и все понапрасну: так и не смог достать грузовую машину. Дядя Нико отказал ему. Куда только он ни обращался, машину нигде не удалось получить. А ведь надо достраивать дом. Лесу у него, правда, достаточно, а вот камня не хватило… Хорошо, что он догадался заранее посадить на участке виноградные лозы, — будет у него виноградник перед самым домом. Но стройку надо во что бы то ни стало закончить летом. Потом зарядят осенние дожди, и, если дом будет без крыши, все сделанное прахом пойдет, пропадет зря.

Председатель сельсовета остановился, плюнул с досадливой гримасой на дорогу и вытер потрескавшиеся губы заскорузлой ладонью.

— Кто хозяин деревни — я или он? Все, что мне понадобится, он должен доставить без промедления: хоть камни, хоть дрова.

Со двора сельсовета донеслись до него мальчишеские голоса и веселый смех.

Двор тонул во мгле наступивших сумерек, только на балконе сельсовета горела свисавшая с потолка лампочка, и бледное ее сияние озаряло подростков, расположившихся, кто сидя, кто лежа, на траве посреди лужайки.

Председатель сельсовета вошел во двор.

— Сколько раз надо повторять, чтобы вы перестали сюда ходить?!

Ребята примолкли.

— Соберетесь целым табуном и ржете тут во дворе. Другого места не нашли, что ли?