Эрмана возвысился — стал председателем сельсовета вместо Наскиды.
Возникла молодежная бригада.
Этого мальчишку с вонючим языком, Надувного, поставили начальником новой бригады.
Вместо Эрманы бригадиром стал Иосиф Вардуашвили.
Вернулся из дальних краев этот проклятый воришка.
Реваз пропал невесть где.
Шавлего стало не слышно и не видно, забросил колхозные дела — или отмежевался?
«И это странное, внезапное замужество Русудан… Впрочем, что странного… Вот Марта еще раньше вышла замуж. Да, вышла… И все случилось так, что я, Нико Балиашвили, играл лишь самую последнюю роль в комедии. Но самое удивительное все же — откуда у слюнявого, у Наскиды, взялось столько ума? Какой доброжелатель не пожалел для него совета вовремя, пока не поздно, подать заявление об уходе? Разумеется, справка о болезни, скрепленная подписью главврача районной поликлиники и круглой печатью, — самое лучшее средство, чтобы свалить с себя тяжелый груз. А уход с работы по собственному желанию открывает дорогу к следующей должности… Эх, а ведь уже была приготовлена лопата, чтобы вышвырнуть эту кучу навоза!
Немало грехов числилось за Наскидой.
Неустроенные дороги в округе.
Использование сумм, собранных по самообложению, на ремонт сельсовета.
Приобретение мягкой мебели для придания величественности своему «кабинету» — все с помощью того же самообложения.
Неравномерное, несправедливое распределение питьевой воды: у иных — краны во дворе, а жители нижнего конца села и все Енукашвили ходят за версту к роднику.
Постоянный и безудержный разгул, несмотря на неоднократные замечания и указания…
И, однако, Наскида вышел сухим из воды. Ловко, быстро, чуть ли не за один день устроил все свои дела. Продал дом, усадьбу — немалые денежки положил в карман… Как все поумнели! Любой болван умеет нынче обернуться — один я остался дураком. Только когда окажусь перед совершившимся фактом, у меня открываются глаза. Видно, чутье у старой собаки притупилось, запаздывает она со стойкой!»
Нико споткнулся, угодил ботинком в лужу, еще не просохшую после вчерашнего дождя, и мутная вода забрызгала ему широкую штанину. Он тряхнул ногой, как кошка — лапой, и продолжал путь.
«Ну вот — пожалуйста! Это ведь единственная и главная проезжая дорога в Чалиспири, и вся она в ямах и выбоинах. Точно перекопанное картофельное поле… Посмотрим, как себя поведет новый предсельсовета. Прежний худо ли, хорошо ли, а был мне покорен. А с этим… Еще, пожалуй, получится, что мы с ним ровня? Что, ровня? Как бы не так! Наскида был зажат у меня в кулаке, я вертел им как хотел. А этого молокососа… Этого птенца… Кто сказал, что нынче яйца курицу учат? Нико пока еще тот же, что был. Старый волк не позволит первому попавшемуся козленку нахально блеять, задрав хвостик, прямо ему в ухо!.. Только теперь уже придется о многом хорошенько подумать. Молодая кровь вечно бурлит, чего-то ищет, а перебродившая нелегко мирится с новшествами… Да, подумать… Но разве я прежде не думал? Думать-то я никогда не ленился. Дума — мать мудрости. Думать — никогда не лишнее. От избытка масла котел не заржавеет.
Чему этот рыжий шакал Тедо радуется? Отчего сияет его плоское, как лопата, рыло? Шепчется о чем-то с Маркозом. И других колхозников охаживает, старается изо всех сил. Давно уж он старается выяснить, придется ли впору ему кресло в моем кабинете. Ударил в нос запах надвигающихся отчетов и перевыборов — ну, и заволновался, теперь его не уймешь. Впрочем, кажется, я догадываюсь о причине твоего ликования, Тедо. Главному своему сопернику ты подсек ноги моей косой и уже торжествуешь победу… Только не слишком ли рано? Об одном ты забыл: счастье, о котором ты мечтаешь, под надежным замком, и ключ у меня в кармане…
Удивительно, право, — почему наша красавица агроном променяла науку на спорт? Впрочем, ведь и охота именуется спортом, охотники тоже спортсмены. Выходит, что мы товарищи по несчастью… Я и неукротимый внук неукротимого Годердзи… Два самых лучших быка в Чалиспири… А все же как этот длинноногий лис умудрился пробраться в курятник и утащить самую лучшую, самую любимую мою курочку, а я даже шороха не услышал! Теперь они хотят отделиться от Миха и получить еще двадцать пять соток — на долю охотника. Черта с два! Так поп Ванка обедню не служит! Отмерю этим, да зато отрежу у свекра. У них земли достаточно. Может, даже больше, чем полагается. Не переговорить ли с Эрманой?.. Эге! Переговорить? Вот уже я сам узакониваю его права… Да ведь он собственной моей рукой из глины вылеплен! Скажу: так надо, и он обязан верить да слушаться. Тогда им придется искать для нового дома уголок на старом участке. Но Марта… Марта… Неужели таков закон природы? Однажды Набия-овчар говорил мне, что даже волк и тот на что-то нужен. Не зря существует на свете — без него, мол, не было бы ни пастухов, ни ферм. У каждой овечьей отары раньше был свой волк: куда шли овцы, туда и он… Ладно, пускай волк нужен на что-то, ho почему он уносит самую лучшую овечку из моего стада? Нет, всякий вредоносный зверь должен быть уничтожен… Одного я уже загнал в дремучие леса. Найдется и на другого управа.
И про этого воришку не следует забывать. Интересно, откуда он взялся — так вдруг, нежданно-негаданно? Но перенесенные передряги оставили-таки свой след: без костылей ему уже никуда ни шагу… А может, он давно вернулся — только не показывался у себя во дворе? Сдается мне, что к нему, а не к старухе наведывался наш доктор. Пошли какие-то толки в деревне, народ перешептывается. Надо повидаться с врачом, потолковать… Известно ли милиции о нежданном госте? А? Известно или нет? Может, он попросту ушел из тех мест, откуда по своей воле уходить не положено?
Взорван гараж.
Вычерпано вино.
Сведена и зарезана корова.
Неужели все это дело рук Реваза — одного лишь Реваза? Сомнительно… Чую, есть тут какая-то связь с появлением этого калеки. Надо сегодня же пойти в милицию и проверить, что там известно о нем. Милиция обязана защищать честных тружеников…»
Вот и контора. Нико вошел во двор, и сердце у него екнуло.
Под большой липой толпилось множество народу. Слышались смех, одобрительные восклицания, кто-то радостно хлопал в ладоши.
Нико сразу догадался, в чем дело: в рамке, прибитой к стволу липы, красовался новый номер комсомольской стенгазеты.
Остановившись позади собравшихся, председатель вытащил из кармана очки, протер их и вздел на нос.
Прежде всего он стал рассматривать карикатуры.
И сразу узнал на одной из них себя: его изобразили сидящим за письменным столом и изумленно взирающим на необычного посетителя — волка с перевязанной ногой, опирающегося на костыли. Волк робко, со слезами на глазах протягивал ему исписанный листок.
Под рисунком было написано:
«Дядя Нико. Что это?
Волк. Заявление.
Дядя Нико. О чем?
Волк. На овцеводческой ферме пропал сепаратор. Боюсь, как бы Набия опять не свалил на меня».
Дальше шли пословицы:
«Председателев выговор смоет доброе ркацители».
«Рука руку моет, а обе вместе зерносушилку подметают».
«Не было соломы, так колхозный скот сам стал на солому смахивать».
Ниже был помещен «Словарь»:
«Бухгалтер — см. Председатель.
Председатель — см. Бухгалтер».
Рядом был другой рисунок.
Ночь. Ущербная луна грустно смотрит на землю. К забору старого, полуразрушенного свинарника прислонилась, встав на задние ноги, тощая, дрожащая от холода свинья. В копыте у нее длинный нож — она собирается всадить его себе в сердце. Рыло свиньи задрано к небу, взгляд полон отчаяния.
Под рисунком написано:
«Скажите, помянув меня: любила корыто полное и теплый хлев».
Дальше следовал стишок об агрономе: