Лишь безмолвное, неизменное и какое-то детски-наивное обожание Флоры несколько облегчало его душевную боль, льстя оскорбленному мужскому самолюбию.

Шавлего случайно столкнулся с нею в столовой Купрачи.

Молодая женщина пошатнулась, упала на колени, казалось, она готова целовать его ботинки…

Было что-то отталкивающее в этой собачьей преданности, в этом добровольном унижении, — Шавлего схватил ее за плечи, поставил на ноги и, не оглядываясь, быстрым шагом пошел прочь.

Флора!

Что, если Шавлего сегодня же, вот сейчас, пойдет за ней и приведет ее к себе домой? Разве это не будет достойной местью? Но это ведь будет и преступлением — по отношению к Флоре. И изменой самому себе. Разве ему, мужчине, сильному духом человеку, пристало поддаваться минутному чувству? Имеет ли он право отравить себе навсегда и без того скупо отмеренные ему годы жизни? Нет! У него есть более высокая миссия, нежели любовные интриги, и он должен эту миссию выполнить. Вот посадит Реваза в председательское кресло, а потом, может быть… Может быть… потом он сразу уедет отсюда. В Пицунду. Чтобы там, на долгогривом коне, подгоняемом шпорами светоносного Митры, привольно разгуливать по владениям отдаленных предков… Но почему так долго не видно в Чалиспири Реваза? Где это он запропал? Все уже подготовлено для его триумфального восстановления. Однако вот уже полтора месяца никто о нем ничего не знает. Куда он все-таки делся?.. И к Купраче давно не заглядывал. А его старуха мать?.. Сидит, бедная, в своей дощатой хижине одна и со дня на день ждет его возвращения…

Мать!

«Разве моя мать не намучилась, ожидая меня? А сколько времени уже ждет, когда я наконец обзаведусь домом, семьей… Никак не дождется. Теперь уж, наверно, совсем потеряла надежду. Нино ей, конечно, кое о чем рассказала…

А дедушка? О мой удалец дедушка! Чую, что и ему многое известно, только он виду не показывает. Мой гордый дедушка Годердзи! Лишь благодаря таким, как он, мы сохранились как народ, а не исчезли, оставив лишь упоминание о себе на древних папирусах и пергаментах.

Шакрия… Почему-то я верю, что он и другие, подобные ему, — это будущие Годердзи. Конечно, с преломлением в призме современности. Этот юнец… Впрочем, какой юнец — я в его возрасте уже воевал… Глупыш! — Шавлего горько улыбнулся. — Хочешь, говорит, похитим ее и приведем, целехонькую, к тебе домой?.. Вот дуралей! Может, он уже и сговорился с ребятами? Надо мне разыскать его немедля: как бы не натворил глупостей. А дяде Нико он таки подсыпал перцу! Такого номера они еще ни разу не выпускали. Видно, сознание своей независимости и силы укрепило в них веру… Будь на то моя воля, я собрал бы со всего мира таких, как Шакрия, и составил бы из них образцовое государство. А в жены им… В жены… дал бы таких, как Русудан… О Русудан! Бедный покойный мой отец… Я уже только смутно вспоминаю его. Он никогда не пел. А если, бывало, напевал в задумчивости, то как-то жалобно, с грустью:

Русудан… Моя Русудан… Гм!.. Если бы она любила меня, разве вышла бы за другого? А может, потому и вышла, что любила меня? Ну, наверно, все же не очень сильно любила, а то бы не пошла замуж… Впрочем, может, именно потому и пошла, что очень сильно любила? Моя Русудан… Моя маленькая Русудан… Ах, если бы повторилась та ночь, та давняя ночь, когда я сторожил ее сон в пещере… Чего бы я не дал за это! Вот настанет весна — поднимусь в горы, в те места… Мы уговорились вместе там побывать… В тот день, когда я впервые прижал ее к груди у подножия старой крепости. Когда у меня перехватило дыхание от поцелуя, и она призналась, что чувствует себя счастливой — счастливее всех на свете… мы условились тогда вновь посетить эти горные места — вместе, вдвоем… А теперь я буду бродить один, как те странники, что, в искупление греха, скитались сирые, бесприютные, питаясь милостыней… Русудан! Хорошая моя! Разве была еще у кого-нибудь такая милая, как моя Русудан? Она была создана для меня. Только для меня — больше ни для кого. Я… я покажу всем этим Закро… Ворам, крадущим любовь…»

Он сорвал с гвоздя пальто и выскочил во двор.

5

Надувной поудобней устроил на плече пустые мешки, заложил руки за спину и подумал, лукаво усмехнувшись:

«Эх, вот бы мне сейчас тележку и осла будущего моего тестя! Но увезет ли на себе один несчастный осел все, что я заработал за нынешний год? А если нет, так взял бы ему в напарники самого заведующего складом. Разницы между ними ведь никакой — разве что уши… Да еще, пожалуй, Лео ходит иногда на двух ногах… если он трезв».

Надувной шагал осторожно, стараясь не ступить в грязь, перепрыгивал через лужи. То и дело поправлял на плече сползающие мешки — и все равно забрызгал себе брюки.

«Вчера наконец распогодилось — может, сегодня больше уже не будет дождя. Должен же быть на свете хоть какой-нибудь порядок! Впрочем, скажем спасибо хоть за то, что снег к дождю не примешался. Надо копать ямы. Если дождя не будет, завтра же погоню ребят на гору. А здорово мы там управились! Уже в этом году засадим весь склон фруктовыми деревьями.

Дядя Фома с ума сходит, готов, кажется, мой портрет в своей будке повесить. Кабы от молитв был какой-нибудь толк, у меня уже отросла бы его стараниями парочка добротных крыльев. А здорово бы — лети без мотора в какую хочешь сторону!

Эгей, Надувной, — значит, настали нынче твои времена. Раньше тебя ругали да срамили, а теперь благословляют, нахвалиться не могут.

Эрмана стал важный, надутый. Как это он так сразу научился нос задирать? Прошу его: подсоби нам у старой крепости, а он: «Мне самому теперь помощь нужна». С утра до вечера носится по селу как угорелый. Попробуй застать его в сельсовете. Каждый день обходит всю деревню из конца в конец. Конечно, закинули сразу на такую высоту! Говорят, Медико его родственница. Ух и злые же языки! Злые люди! Если кто-нибудь равный или младший выбьется вперед, для них это горше горького. А со мной Медико тоже в родстве? Впрочем, не удивлюсь, если завтра услышу и о себе что-нибудь в этом роде. Нет, брат, что правда, то правда: Медико — девушка хоть куда. Хватка и понимание у нее такие, что дай бог каждому. Третьего дня приезжала, была на нашем собрании. Давай, говорит, жми, а если будет трудно, надейся на меня. Есть у хевсуров поговорка: если святыня на моей стороне, что мне бояться хевисбери?

Дядю Нико уже распирает. Еще немного, и он, пожалуй, сорвется. Погодите немного, дайте срок — и другие сорвутся, да как!.. Неужели до меня никто не додумался открыть в Телави филиал сумасшедшего дома? Может, место, скажут, неподходящее?

Я теперь, значит, секретарь комсомольской организации. Что, смешно? Э, нет! У Медико глаз острый, соколиный. Она промашки не даст. Разумеется, комсомольским секретарем должен быть я, и давно уже. От огородных чучел настоящего дела ждать не приходится… Но тут, сдается мне, и Шавлего руку приложил.

Шавлего…

Как странно все обернулось! Правильно сказано, что человек предполагает, а бог располагает. Не покинь нас Шавлего, кто знает, что было бы сейчас, как шли бы дела… Если Элико моя вытворит такое… Задушу, как котят, и ее, и любого, кто бы там ни был. Сожгу ее дом и двор! С землей сровняю! Перепашу и, когда травой зарастет, скотину пущу пастись.

Жаль мне Шавлего. Жаль, как родного брата. А он и виду не подает. Вот каким должен быть настоящий мужчина! Без единого слова терпит такое горе. Я-то ведь знаю, что за огонь у него в груди. От меня ничего не скроется. Временами, видно, когда ему совсем невтерпеж, он, бывает, и взорвется. Вчера, не попадись я на пути, бог знает каких бед натворил бы… Еле удалось увести его домой. И от такого человека отвернуться… Эх, женщины!