— Я даже не подозревал о драке и не собирался ни во что впутываться. Шакрия прибежал к реке. Я там сидел с хевсурами, попивал арак и записывал со слов Пирикитского Унцруа новый вариант «Хогайс Миндия». И знаешь что, Русудан? Удивительно, каким образом Важа Пшавела упустил его. Похоже, что это первоначальный вариант. В нем есть отголоски древнего шумерского мифа. Быть может, еще до Гильгамеша спускался в ад наш Миндия!

— Ну, а дальше! Почему ты бросил записывать и побежал туда, где шла потасовка?

— Не для того, чтобы вмешаться в драку: я хотел разнять дерущихся. Нельзя же было позволить, чтобы они перебили друг друга.

Девушка погрозила ему пальцем:

— Да ты же сразу кинулся в драку — и не пробовал никого уговаривать!

Шавлего улыбнулся:

— Знаешь, Русудан, — в иных случаях разглагольствовать попросту смешно… Я отвлек на себя ярость одной части дерущихся, чтобы выручить других… Признаться, я и не думал, что продержусь так долго. Эти вояки сами мне помогали — путались друг у друга под ногами.

— Почему ты сам не взял хевсуров на подмогу?

— Побоялся, что не смогу подчинить их себе. Вот Теймураз это умеет, надо отдать ему справедливость… У каждого свои способности… Но я все же радуюсь тому, что было, да, радуюсь в глубине души.

— Что же в этом радостного, Шавлего?

— А то, что в нашем народе еще не притупилась страсть. Я нахожу тут отзвук чего-то, что затерялось в глубине веков. Спартанский законодатель Ликург в своей третьей ретре запрещал слишком часто нападать на один и тот же народ, чтобы враг не закалился в битвах, не научился обороняться и не сравнялся в воинской доблести со спартанцами. А нас неразумие судьбы забросило в такую кузницу, где мы почти непрерывно оказывались под ударами молота. И это не раздавило народ, а выковало такую силу, что сталь наших предков дожила даже до нашего поколения.

— Тебя ударили в глаз?

— Нет. А что?

— Под левым глазом синяк.

— Пустяки. Это все лоб. Наверно, маленькое кровоизлияние.

— Очень болит?

— Когда ты появилась, стало легче.

— Ох, Шавлего, ты прямо как маленький. Почему ты не пришел ко мне, вернувшись из города?

— Я приходил, но ты уже была в поле. Я решил повидаться с тобой вечером и вот направился к Алаверди, на праздник, чтобы скоротать время.

— Диссертацию сдал?

— Ну, там еще осталось немало работы. Кое-что надо исправить, и добавления нужны.

— Почему так долго пробыл в Тбилиси?

— Мой руководитель все соблазнял меня, уговаривал поехать с ним на раскопки в Болниси.

— А ты не поехал!

— Слишком долго пришлось бы с тобой не видеться.

Русудан слегка покраснела. Склонилась к нему с нежной улыбкой, и распустившиеся пряди волос пощекотали его лицо.

— Так из-за чего же ты задержался?

— Уточнял кое-какие места в своей работе с помощью профессора Апакидзе.

Русудан осторожно взяла в ладони его лицо и прижалась щекой к щеке.

— Так не больно?

— Напротив — боль утихает.

— А так? — Девушка прижалась крепче.

— И так нет.

— А сейчас?

— Нет, нет, нет! — Он обнял ее за шею и прижал к себе еще сильней.

— Ой, задушишь! А теперь скажи, передал ты Флоре мое письмо?

— Знаешь что, Русудан… У меня не было времени зайти к ней. Я переслал письмо по почте.

— Какой же ты лентяй! Ну можно ли поручить тебе какое-нибудь дело?

— Приедет она, не бойся, никуда не денется. На виноградный сбор непременно приедет.

— Ну, скажи, лентяй ты этакий, почему ты к ней не зашел?

— Не вышло, Русудан.

— Нет, скажи правду, скажи!

— А если это секрет?

— Ну, тогда другое дело… Но я-то ведь ничего от тебя не скрываю!

— Нет, скрываешь. Сама знаешь, что скрываешь.

— У меня нет никаких секретов.

— У каждого найдется хоть одна какая-нибудь тайна.

— Возможно. Но у меня нет.

— Есть.

— Говорю тебе, нет! Откуда ты взял? Нет у меня ни тайн, ни секретов.

— А я говорю — есть. Помнишь тот вечер?

Русудан поняла, о каком вечере идет речь.

— Помню. Ну и что?

— Я обещал привезти тебе такую же шляпу, как та, что ты уронила в воду. А ты как-то странно усмехнулась и ничего не ответила.

Звонкий женский смех разнесся в тишине палаты.

— Хочешь, скажу, что меня тогда позабавило?

— Не надо. Если бы хотела сказать, тогда же и сказала бы.

— Тогда я не могла сказать.

— А теперь можешь?

— Теперь могу.

— Если не хочешь, не говори.

— Скажу. Помнишь, ты однажды тащил хворост из лесу?

— Когда это?

— Мне даже день запомнился — это было в воскресный вечер. На спине у тебя громоздилась огромная вязанка хвороста, а сверху на ней сидел твой маленький племянник и, помахивая прутиком, распевал. И слова и мотив он, как видно, сам сочинил. Ты остановился отдохнуть, оперся концом вязанки о мой забор, и две проволоки в заборе лопнули.

— Ах, вот почему все так врезалось тебе в память!

— Я и ваш разговор запомнила. Хочешь, повторю его слово в слово?

— Вот это память! В самом деле?..

— Слово в слово!.. Сначала Тамаз сполз с вязанки:

«Эх, не покормил сегодня коня ячменем — и упал бедняга, не выдержал!»

Потом ты вылез из-под хвороста:

«Погоди, дурачок! Веревка мне в плечо врезалась!»

«Говорил я тебе — не снимай рубахи!»

«Если бы не снял рубашки, порвалась бы. Вот, дурачок, по твоей вине мы чужую ограду испортили».

«Ну, теперь ты, как мой дедушка, все на меня свалишь!»

«Напомни мне, когда придем домой, — я потом вернусь, починю».

«Ах, как хорошо мне сиделось! Ну, давай поспешай дальше, чтобы засветло вернуться. Если ты в самом деле хочешь что-то исправить. Придется и молоток прихватить, и пяток гвоздей».

«Ладно, садись! Моей спины тебе ведь не жалко».

«На тебя хоть весь этот дом взвали вместе с его хозяйкой-агрономом, ты и то выдержишь».

«Молчи, дурачок, вдруг в саду кто-нибудь есть — тогда нам не сносить головы».

«Давай, давай, со мной ничего не бойся!»

Шавлего смеялся:

— Удивительно, как ты запомнила! А я все позабыл.

— Ну вот, в тот вечер ты не вернулся с молотком и гвоздями. Ограду я сама починила на другой день — заменила лопнувшую проволоку. Теперь ты понимаешь, почему мне стало смешно, когда ты обещал привезти мне точно такую шляпу, какую я по твоей милости потеряла?

— Значит, ты считаешь, что я — не хозяин своего слова?

— Нет, почему же не хозяин… Ты ведь не догадывался, что я слышу твой разговор с племянником!

— Нет, конечно… Но жалею, что не пришел в тот вечер. Зато знаешь какую я шляпу тебе привез? С широченными полями, настоящее сомбреро.

— Значит, ты не нарушил слова.

— Нет, слова я еще не нарушал.

. — А когда собираешься нарушить?

— Посмотрим. Как только представится случай.

— Ах ты драчун, забияка! Ну, скажи на милость — что за секрет такой? Из-за чего ты, собственно, не смог зайти к Флоре?

— Хоть и не в Болниси, но в более близкие места, во Мцхету и Армази, на раскопки я все же поехал…

— Ну, и нашли что-нибудь?

— Только одну бронзовую поясную пряжку с изображением оленей. Датируют самым ранним периодом бронзового века.

— Таких пряжек теперь находят множество и повсюду.

— Значит, за раскопки еще не принялись как следует.

— Похоже, что так. Теперь скажи: в самом деле больше не болит?

— Когда ты со мной, я забываю про боль.

— Иными словами, все еще болит.

— Ну еще бы — так сразу не заживет! Ах, где он, бальзам рыцаря из Ламанчи!

— Лежи спокойно, будь умницей — и все пройдет.

— Лежать? Да как я могу тут лежать! Вот введут мне третью дозу антитетануса… Придет Кето, сделает укол, я сразу вскочу — и прочь отсюда. Если я из-за этих царапин буду в постели нежиться, мои ребятки там, на болоте, сойдут с ума.

— Ну тебя с твоим болотом! Время ли сейчас?.. Тебе нужны покой и постельный режим. Давай я отвезу тебя к вам домой. Если у твоей невестки Нино нет времени, я сама за тобой присмотрю. Ни в чем не будешь испытывать недостатка. А хочешь, поедем ко мне. Я и по ночам глаз не сомкну. Буду стоять на коленях возле твоей постели. Что ни скажешь — все исполню.