Парируя толчок, Закро чуть припал на левое колено, спружинил, а правой ногой подсек чемпиона сзади, под колени. Это был самый быстрый и неожиданный выпад, когда-либо выполненный в вольной борьбе.
Чемпион напряг все силы, чтобы не дать противнику подвести под него бедро. Он знал: если дойдет до бедра — все кончено, тут уж хоть весь Алавердский храм взвали на Заалишвили, он выдержит.
Борцы расходовали последние свои силы. Пальцы ног вонзались в землю, мускулы вздулись и подрагивали от боли, набрякшие жилы, казалось, вот-вот лопнут, глаза чуть ли не выкатывались из орбит и злобно поблескивали.
Запнулась первая зурна, задохнулась вслед за ней и другая. Барабан словно потерял голос — уханье его перешло в невнятное брюзжанье. С минуту-другую слышалось лишь нестройное их нытье, но потом, когда могучее бедро чалиспирца дюйм за дюймом проскользнуло под крепкий, впалый живот Бакурадзе, они вновь обрели бодрость и заговорили громче.
Вдруг запела полным голосом первая зурна, отозвалась победным кличем другая, во всю мочь загрохотал барабан, гул прокатился среди толпы зрителей — и все вокруг сразу замерло в напряженном молчании.
Как произошло все дальнейшее, никто потом не мог вспомнить.
Из кольца зрителей вырвался Надувной, выскочил за ограду, на поле, с криком:
— Скорей, ребята, сюда! Чабинаанцы и ахметцы бьют чалиспирцев. Валериана убивают, — вопил он во все горло, — Вахтангу свернули челюсть, Махаре голову проломили, у Серго оторвали ухо!.. На Закро навалились впятером… Скорей, ребята! — И, задыхаясь, Надувной кинулся к каменистому руслу Ходашени.
Возле речки — распряженная конная арба. На ее оглобля и на камнях, наваленных тут же, рядом, сидят шесть-семь хевсуров. Шапки на них узорчатые, расшитые бисером, прокопченные табачным дымом усы свешиваются жгутами на подбородки. На козлах двуколки, с бурдючком на коленях, сидит старейшина компании, с короткой саблей и кинжалом на поясе; он разливает грушевую водку и раздает рога своим землякам.
Этот-то хевсур, с бурдюком, первым и заметил запыхавшегося парня.
— Скорей на помощь, Шавлего, не то убьют Закро! — дыша с натугой, прохрипел Надувной. — Я едва оттуда вырвался, а остальные еще дерутся… Не мешкай, а то всех насмерть перебьют!
Шавлего застыл с рогом в руке.
Только теперь сидевшие с ним обратили внимание на шум, доносившийся изнутри ограды.
Из ворот, по нескольку человек, выбегали люди.
Шавлего поспешно запихал в карман раскрытый на колене блокнот и авторучку, в два глотка опорожнил рог, бросил его виночерпию и, вскочив, перемахнул через валун.
Сидевший на козлах великан в овчине распрямился, нащупал свой «франгули» на боку и слез на землю.
— Куда, племянник?.. Я с тобой пойду.
Повскакали с мест Тотии и Абики, могучими лапами схватились за рукоятки широких кинжалов.
Шавлего обернулся:
— Нет, Унцруа, оставайся. И вы тоже, барсы! Я сейчас вернусь.
Унцруа перешагнул через валун.
— Нет, племянничек, своими глазами хочу посмотреть, кто тебя ударить посмеет, какой сучий ублюдок?
Но Шавлего знал — хмельному хевсуру, все равно что быку, нельзя видеть кровь.
Он обернулся к Тотиям и Абикам и отправил их назад, к початому бурдюку.
— Гуданским крестом клянусь, Унцруа, мигом вернусь!
Когда Шавлего ворвался в ограду, там уже нельзя было разобрать, кто с кем дерется. Пока он пробился к Закро, его раз десять двинули кулаком в ребра. Наконец он отыскал своего односельчанина, и вовремя. Четверо человек, прижав Закро к стене, старались его повалить. Обессилевший борец уже с трудом отражал нападение.
Вдруг появился кто-то с дубиной, взмахнул ею над головой Закро. Но, видно, плохо нацелил удар — угодил в одного из своих, и тот упал как подкошенный.
Шавлего вырвал у него из рук дубинку и отшвырнул за ограду. Потом раскидал остальных нападающих и, загораживая Закро, сказал Надувному:
— Отведи его в церковь и поручи Ванке-попу.
— Да что ты, опомнись, пока мы дойдем, из нас обоих дух вышибут!
— Не бойся, я с вас глаз не спущу. Надо народ разогнать, а то тут в потасовке все друг друга перебьют. Ну, не бойся, иди вперед, бери с собой Закро, а я сзади пойду.
Бедный парень обмирал от страха, знал — сбежать нельзя, надо быть тут. А он уже так обессилел, что едва держался на ногах.
Вдруг кто-то из толпы заметил всю тройку.
— Эй, ребята, не зевай. Гляди — уводят своего чемпиона. Живо, а то сейчас смоется!..
— Ну, Закро, скорей! Прочь отсюда, пока новые не подоспели. А ты чего медлишь, Шакри? — И Шавлего обернулся.
Первого нападающего он отшвырнул на несколько шагов одним ударом. Потом отступил и, размахнувшись, грохнул оземь другого.
Раза два обернулся было и Закро, но Надувной, собрав последние силы, вцепился в него и потащил прочь.
Шавлего отступал шаг за шагом.
И вдруг сатанински усмехнулся, почувствовав, что с каждым ударом входит во вкус.
Толпа надвигалась на него, и по перекошенным, искаженным бессмысленной злобой лицам он понял, что Закро больше никого не интересует. Теперь уже дело было в нем самом, теперь избить хотели его, откуда-то взявшегося неистового дьявола. Так избить, чтобы он проклял день своего рождения.
От наметанного глаза Шавлего не ускользнуло, что сквозь толпу продираются к нему какие-то двое с кинжалами.
«Кистины. Дружки Бакурадзе, наверно. Хорошо, что я не взял с собой Унцруа!»
— Сзади подбираются!.. Берегись!
Шавлего обернулся и мощным пинком отбросил нападающего.
— А теперь спереди!
Шавлего упустил момент и получил увесистый удар от какого-то дюжего парня, но тут же, развернувшись, сбил его с ног. Краем глаза приметил: вон Купрача в своей наскоро сооруженной палатке раскатывает на дощатом прилавке тесто для хинкали.
— Сзади!.. Спереди!.. — На этом заведующий столовой прекратил свои предостережения — молча перелез через прилавок, стукнул каталкой для теста подкравшегося сзади с камнем молодца, так же безмолвно перешагнул через него, уже растянувшегося на земле, и, вернувшись в палатку, продолжал возиться с тестом.
Шавлего чувствовал, что начинает уставать. Это был бесконечный раунд, — и вместо гонга он слышал снова и снова яростные вопли. По лицу его стекал струями пот. Глаза горели, во рту было как-то солоно и вместе с тем горьковато. Он дышал широко раскрытым ртом. Мышцы у него понемногу немели, он больше не тратил силы на ложные выпады, но и настоящие не попадали иной раз в цель.
Вдруг Шавлего заметил, что человек с кинжалом вырвался вперед из толпы.
«От этого мне уже не уйти, — подумал он и пожалел, что швырнул дубину за ограду. — Неужели пустят в ход оружие?» — и тут же понял: да, пустят.
Человек с кинжалом уже совсем близко. Вот он, здесь…
— Прочь, не тронь! — раздался вдруг женский крик: пробившаяся через толпу девушка загородила собой шатавшегося Шавлего и схватила руку, занесшую кинжал.
— Позор! Позор! И это называется мужчина! С кинжалом — на безоружного!
Человек с кинжалом растерялся, замер в нерешительности.
«Вот сейчас! — подумал Шавлего. — Мгновенно выскочить из-за спины девушки — и левой…» Вдруг его точно кувалдой грохнули по лбу. Он беспомощно взмахнул руками. Алавердский храм качнулся и медленно стал валиться на него. В ушах пронзительно зазвенело. Потом глухо донеслись до него стук копыт, свист плетей, шум и крики:
— Разойдитесь! Разойдись, так вашу!..
— А ну давай разойдись… Сейчас всех арестуем!
— Гей, вы, кахи бестолковые, не за басурманов ли друг друга приняли?
— Кого бьете, с чего разбушевались, спятили, что ли?
Шавлего попытался сделать шаг-другой, уйти от клонящегося над ним Алавердского храма и с горечью почувствовал — нет, ноги не повинуются ему. Храм качнулся еще раз и рухнул, погребая его под собой, как горная лавина.
— Шавлего! Шавлего!
У Шавлего потемнело в глазах, он упал на колени.
2
Нико сидел у окна, уставившись неподвижным взглядом на свой обращенный в развалины гараж. Куски кирпича, цемента, дерева и железа были перемешаны как попало. Страшная сила взрыва разломила «Победу» надвое. Нагроможденная посреди двора бесформенная куча была засыпана сверху обвалившимися сучьями сливового дерева. Забор, примыкавший к гаражу, рухнул наземь — остался стоять лишь один дубовый кол с прибитой к нему поперечной доской. Под косыми, тусклыми лучами заходящего солнца он производил впечатление одинокого креста на заброшенном кладбище.