— Вчера Реваз в первый раз вывез в поле сеялку. Я было намекнула ему, что пока еще рановато. Интересно, успел ли он посеять у большого вяза?

— Хотите, свернем туда, посмотрим?

— Не стоит. В темноте все равно ничего не увидишь.

— Сеяли, наверно, ветвистую пшеницу?.. Не думал я, что это ваше творение. Как вы сумели ее вывести?

Девушка махнула рукой:

— Не стоит об этом… Длинная история, да и не совсем так обстоит дело, как изображают.

— Что вы хотите этим сказать?

— Видите ли, не я первая вывела ветвистую пшеницу.

Шавлего изумился:

— Зачем же тогда вся эта газетная шумиха? Ведь ваша пшеница даже представлена к Государственной премии!

Русудан пожала плечами:

— Чего только не представляют на премию! А я по поводу этой ветвистой пшеницы перерыла столько книг и журнальных публикаций, что другой на моем месте давно бы защитил диссертацию.

— Значит, ветвистая пшеница существовала и до вас?

— Лет сто тому назад какой-то неизвестный автор доказывал в «Земледельческой газете», что ветвистая пшеница была обнаружена в одной из гробниц египетских фараонов. Зерна пролежали в подземелье две тысячи четыреста лет.

— Удивительно, как они сохранились в течение двадцати четырех столетий!

— Что они сохранились — это не так уж удивительно… А вот чтобы эти зерна, взятые из гробницы, могли прорасти, в это я не верю. Это, конечно, ложь чистейшей воды. Пшеничное зерно сохраняет способность к прорастанию десять-пятнадцать лет, не больше.

— По-моему, история возникновения ветвистой пшеницы имеет не такое уж большое значение. Важно, что она существовала и существует. Но почему до сих пор ей не отдавали предпочтения перед другими сортами?

— Она не так уж выгодна. Опытов было поставлено немало. В одних случаях она вырождалась, в других — не оправдывала возлагавшихся на нее надежд. Так что время от времени ее забрасывали и забывали.

— А теперь?

— Теперь она широко распространена по всему Советскому Союзу. Несколько лет тому назад я сама видела ее своими глазами на опытной станции в Одессе.

— Почему же говорят только о вас?

— Не знаю… Должно быть, моей пшенице отдают предпочтение перед всеми остальными, выведенными в других местах. А может быть, это для поощрения, так как перед Грузией поставлена задача: самой удовлетворять свою потребность в хлебе.

— А есть у ветвистой пшеницы перспективы?

— Сомневаюсь. Зерно слишком легкое, тесто получается слабое, жидкое, да и вкус не очень хорош.

Шавлего разочарованно замолчал.

Русудан шла рядом с ним, изредка похлопывая себя по ладони сложенной плеткой. Дорога была покрыта толстым слоем пыли, заглушавшим звук шагов.

После крутого поворота дорога стала спускаться к Берхеве. Деревья свешивались с невысоких скал над узким руслом. Поток струился как бы в зеленом туннеле под их ветвями.

— Помните, как я встретил вас тут, когда шел на рыбалку? Вы, должно быть, подумали тогда: «Вот бездельник — люди падают с ног, надрываются в этакую жару, а у него только и дела что рыбу ловить! Весело время проводит молодчик!»

— Не скрою, — такая именно мысль мелькнула у меня в голове… А вы вот что тогда подумали: «Бойкая особа! Как ни встречу — каждый раз с нею в двуколке новый спутник. Весело проводит время девица!»

Шавлего улыбнулся:

— Начало, пожалуй, вы угадали, но дальше неверно. Я никогда не думал, что вы ищете веселья и развлечений. Ваша профессия — творческая. Я знаю — вы проводите опыты над многими растениями.

— Не преувеличивайте. Я вывела белую рожь и немножко занимаюсь кукурузой.

— Как? А от ветвистой вы совсем отказываетесь?

— Нет, не совсем. С весны возьмусь за нее снова.

— Чего вы хотите добиться?

— Хочу сделать ветвистую пшеницу «доли» и «безостую». То есть хочу придать ветвистой свойства, которых у нее нет: плотность «доли», ее вкус и запах, качество теста при выпечке. Вот если это мне удастся — тогда я буду гордиться своим созданием.

— Великолепная программа. А кукуруза?

— С кукурузой я вожусь только второй год.

— И уже чего-нибудь достигли?

— Почти… Она уже ветвится.

— Как — вы и кукурузу хотите сделать ветвистой?

— Нет, это получилось против моего желания. Я не этого добивалась. Но при этом достигла того, что на одном стебле у меня развились семь початков.

— Каким методом вы этого достигли — гибридизацией?

— Разумеется. Я скрестила с грузинским «кругом» сорт «хрустящий», у которого маленькие початки с мелкими зернами, знаете, тот, из которого обычно делают кукурузные хлопья.

— Знаю. Но зачем вам маленькие початки и мелкие зерна?

— Потому что на стебле «хрустящего» этих маленьких початков много. А «круг» зато с крупными зернами. Я добилась того, что у нового гибрида початков на стебле много, как у «хрустящего», но початки эти большие, как у «круга», некрупными зернами. Вот только при этом мой новый сорт пошел ветвиться… Против моего желания! Посередине — главный стебель, с двумя или тремя початками, а вокруг него — ответвления, и на каждом по стольку же початков.

— И что же — разве выгодна такая кустистая кукуруза?

— Конечно, нет. Но я продолжаю работу. Хочу перенести эти ответвления с их початками в главный стебель. Вот тогда моя цель будет достигнута… А вы? Какую вы ставите цель перед собой? Здесь, в Чалиспири, собираетесь учительствовать?

— Кто вам сказал, что я собираюсь быть педагогом?

— Никто. Но ведь вы филолог?

— Педагогов и без меня более чем достаточно. Я сейчас работаю над диссертацией.

— Вот как! И давно вы пришли к выводу, что у нас не хватает кандидатов наук?

Шавлего усмехнулся:

— Я интересуюсь фольклором. Раза два ездил летом в экспедиции. Материала накопилось немало.

— И вы думаете на материале двух экспедиций защитить диссертацию?

— Почему же двух — до диссертации далеко. Понадобится еще не одна экспедиция. И ломать голову придется достаточно.

— И все это для чего?

— То есть как это для чего?

— А вот так. Зачем вам все это?

— Странный вопрос! Разве человек не отличается от животного тем, что — он мыслит и творит?

— Но зачем вам, именно вам, нужно все это?

Шавлего окинул спутницу удивленным взглядом.

— Мне кажется, я понял смысл вашего вопроса.

— Рада, что поняли. Познай самого себя — так, кажется, сказано?

Было уже поздно, когда они добрались до деревни.

Они прошли вместе через все село, чувствуя на себе любопытные взгляды редких встречных.

Наконец они остановились перед калиткой Русудан.

— У вас гости. Видите — в доме свет.

— Это Максим. Он вчера приехал с гор.

Шавлего задумчиво смотрел на ярко освещенные окна дома.

Русудан стояла рядом и молча трепала кончик своей плетки.

Дорога и двор были безмолвны.

Никто не шел в лес и не возвращался из лесу.

Царила тишина — необъятная, всеобъемлющая тишина.

Шавлего оторвал взгляд от окон и долго грустно смотрел на девушку.

— До свидания, Русудан. Спокойной ночи и приятных снов.

— До свидания.

— Простите меня за то, что я потерял вашу шляпу и навязал вам свое общество.

Русудан ничего не ответила.

— Как только попаду в Телави, отыщу в магазине такую же и привезу вам.

Девушка подняла взгляд на Шавлего и улыбнулась загадочной улыбкой.

— Чему вы улыбаетесь?

Русудан не ответила.

— Скажите, чему вы улыбнулись?

— Так просто.

— Скажите, Русудан.

— Не скажу.

— А если я очень попрошу?

— Все равно не скажу.

— Никогда не скажете?

Девушка ответила не сразу:

— Когда-нибудь, возможно, скажу.

— А все же, когда?

— Не знаю.

— Ну ладно… Так до свидания, Русудан.

Улыбка постепенно погасла на лице девушки. Она спросила тихо:

— Сердитесь?

— Нет, за что же сердиться?.. Спокойной ночи.

Девушка смотрела вслед смутной богатырской фигуре, удалявшейся от нее по дороге, и рассеянно водила по ладони левой руки кончиком сложенной плетки. Пальцы у нее слегка дрожали. Потом она сдвинула брови, крепко зажмурилась, снова открыла глаза и позвала слегка измененным голосом: