— Лучше бы нам не оставаться под ивами. Садитесь — почему вы стоите?

Девушка выпустила кончик плети, который придерживала другой рукой, и села на оглоблю против Шавлего.

— Почему вам не нравятся ивы?

— Комары любят собираться под деревьями. Жаль, что я не курю..

— А что, если бы курили?

— Были бы спички в кармане… Гнус боится огня и дыма.

— Вы и прежде не курили?

— Когда-то курил.

— Как же вам удалось бросить? Я слыхала, что это очень трудно.

— Тренер уверял меня, что если я откажусь от вина и папирос, то непременно стану чемпионом Советского Союза по боксу.

— Ну и как — стали чемпионом?

— Грубый спорт. Три года назад я первым же ударом раздробил челюсть противнику… И его унесли с ринга в бесчувственном состоянии. После этого я бросил бокс.

— По-моему, не стоит приносить такие большие жертвы ради спортивного успеха.

— И я так думаю. Но кто хочет рыбы…

— Без рыбы можно обойтись. Эта пословица порядком устарела.

— Вы не любите спорта?

— Перед красотой преклоняюсь — в какой бы форме она ни была… Но ломать друг другу носы?.. Ужас!

— Врач, должно быть, преувеличил. И я тогда не мог иначе.

— Я вас не осуждаю. А слова врача заставили вас принять решение?.. Терпеть не могу нерешительность в людях! Действовать быстро, без колебаний, и притом не допускать глупостей, — вот что отличает гениев.

— Принять похвалу на свой счет?

— Если угодно… Я похвалила бы каждого, кто поступал бы так, как вы.

— Неужели я заслужил и ваше одобрение? А ведь еще совсем недавно вы так не думали.

— Вы правы, — согласилась девушка. — Но скажите, почему вы уверены, что никто не угадывает ваших намерений?

— У меня никаких тайн нет. Но если вам что-нибудь неясно…

— Было бы бестактно с моей стороны пытаться проникнуть в ваши замыслы. Но когда человек трижды обходит одно и то же болото, увязая по колено в грязи…

— Что делать — если нет двуколки, приходится шлепать вот так по грязи, не боясь запачкать ноги.

— Мы, видимо, поняли друг друга. Как вы думаете — много времени и много народу понадобится для осушения этой трясины?

— Если б ее можно было осушить! Какой здесь получится чудесный стадион!

— Не кривите душой! Это совсем не в вашем характере. Вы сейчас разговариваете не со своими подростками, а я вас не выдам. Если бы сразу же начать работу — можно с ней управиться за два месяца, и к зиме от болота не останется и следа. Нынче же осенью надо будет его запахать, а весной перепахать заново. Десять или пятнадцать гектаров хорошей земли для Чалиспири немалое приобретение! Посеять тут арбузы — и за год-другой колхоз подтянется, станет на ноги.

— Почему именно арбузы?

— На первое время это самое лучшее. Труд окупится во сто крат. А земля под арбузы удобна: давно не возделывалась, и влаги вдосталь.

— Дело нелегкое… А у меня нет опыта. Как вы думаете — с чего бы следовало начать?

— Этому болоту не много лет. Ваш дед помнит еще, как тут сеяли пшеницу. Возникло оно из-за небрежности, по недосмотру. Ручеек, что протекал здесь, разлился и затопил обширный участок пахотной земли. Говорят, он питается подземными водами. Возможно, вы и сами помните, как тут было в ваши детские годы?

— Да, говорят… Но я не помню. Впрочем, такого большого болота здесь никогда не было.

Девушка отломила ветку от ольхи и стала ею обмахиваться.

— Я не замечала здесь родников. Но, должно быть, они есть — иначе трудно объяснить заболачивание такой большой площади. Дождей и половодья в Алазани для этого недостаточно.

— Да, явно недостаточно… Сегодня я долго ходил вокруг этого болота. Трудно к нему подступиться! С какого бы места начать дренаж?

— Я тоже об этом немало думала. По-моему, самое лучшее — подойти со стороны небольшой возвышенности, что тянется вдоль речного русла, начиная от большого осокоря. Там и надо прорыть главный дренажный канал. А потом понемногу подвигать его к середине болота: когда вода получит сток, она уйдет в реку, и почва постепенно просохнет.

— Лучшего и я ничего не смог придумать… Постойте — я слышу шаги!

— Верно, Гига вернулся.

Из заросли ив вышел человек.

Шавлего узнал полыцика и окликнул его:

— Не нашел, дядя Гига?

— Нет. А ты кто такой?

— Свой. Не хватайся за ружье.

— Какой такой свой? Что ты здесь делаешь?

— Да внук Годердзи. Тебя дожидаюсь.

Полыцик подошел ближе.

— Ах, это ты, Шавлего? Так бы и сказал. — И он снова вскинул ружье на плечо.

— Как же мне быть, дядя Гига? — сказала Русудан огорченно. — Выходит, что и я здесь застряла, и моя двуколка.

— Поздно спохватилась! Зачем лошадь отпустила? Вот видишь, — я по пояс в грязи. Все вокруг обошел, оба берега обшарил. Нигде и следа твоей лошади не видно. Может, кто-нибудь ее поймал, чтобы запрячь? Отвезет, что ему нужно, домой и завтра выпустит.

— Хоть бы я сбрую с нее сняла!

— Да, сбруи можешь недосчитаться.

— Думаешь, украдут?

— Могут и украсть.

Гига подошел к двуколке и стал снимать оставшиеся на ней спинной ремень и вожжи.

— Ступай сейчас с этим молодцом, он тебя до дому проводит. Ты, Шавлего, смотри доведи ее до самого дома, не оставляй одну. Я заберу эти ремни, а тележку закачу в кусты. Ночью поищу твою лошадь еще, — может, она в кукурузу забрела и пасется где-нибудь. Если найду — утром, до света, приведу к тебе на двор и лошадь, и двуколку.

— А если не найдешь?

— Не найду — так и я чужую лошадь поймаю. Не бойся, тот, кто на твою двуколку позарится, сведет знакомство с этим вот ружьем.

Девушка медленным шагом направилась к потоку.

Шавлего взялся за оглобли и помог полевому сторожу спрятать двуколку в кустах. Убедившись, что она надежно укрыта, Гига окликнул Шавлего:

— Эй, ты, слушай… Веди себя смирно по дороге. Я твоего деда очень уважаю, но если… Если там чего-нибудь, — и шепот перешел в крик: — Вы все у меня поплачете!

С трудом удержавшись от смеха, Шавлего безропотно выслушал строгое наставление.

Польщик исчез среди деревьев.

Девушка сняла шляпу, поправила волосы и остановилась в молчании.

С неба изливались на землю слабый лиловатый свет и, как бы такого же сумеречного цвета, беспредельная, глубочайшая тишина. Шатер ивовой рощи застыл в неподвижности, он казался отлитым из гипса. Свинцовая тень лежала под ним; полоса бурого ила тянулась оттуда до серой гальки речного русла. А дальше, среди булыжных берегов колыхалось иссиня-черное тело Алазани.

— Пойдем?

Девушка отозвалась не сразу. Повернув голову, она долгим взглядом посмотрела на Шавлего, потом наклонилась, ощупала комариный укус на голой ноге.

— Пойдем, — сказала она наконец и сняла туфли. — Через поток я переберусь сама, вы только поддерживайте меня под руку.

Вода в Алазани была прозрачна. Смутно просвечивали сквозь ее толщу колеблющиеся очертания камней на дне. Шелковистым блеском отливала поверхность потока, — казалось, тяжелый атласный занавес разостлан на камнях русла.

Вода тихо журчала у ног Шавлего и Русудан, однако с каждым шагом все сильнее становился ее напор и все громче бормотали серебристые струи, бившиеся об их колени.

В самой стремнине течение было довольно сильным. Девушка поскользнулась на гладких камнях. Шавлего одной рукой поддержал ее, а другой попытался схватить шляпу, упавшую в воду.

Это, однако, ему не удалось.

Шляпа, колыхаясь, плыла по волнам, похожая на огромный цветок подсолнуха.

Шавлего проводил ее огорченным взглядом и посмотрел на девушку.

Та улыбнулась:

— Пустяки. Пойдем дальше.

Они выбрались на берег и долго шли, не говоря ни слова.

Когда болото осталось наконец позади, девушка нарушила молчание:

— Вчера собирался дождь, да и сегодня с утра моросило… А вода в Алазани как хрусталь.

— Должно быть, в Панкисском ущелье, у ее верховья, дождя не было. Зато наша Берхева сегодня немножко помутнела.