Хлопнула калитка, человек вошел во двор. Словно опоздавший к смертному одру родич над трупом, остановился он возле искореженной машины и долго смотрел на нее, горестно покачивая головой. Потом схватил за хвост дохлую собаку, придавленную обломками кладки, и оттащил ее в сторону. Лениво, нехотя взлетел потревоженный рой золотисто-зеленых мух.

Пришедший с отвращением выпустил из рук собачий хвост, отвернулся и отряхнул ладони одну об другую. Потом бросил хмурый взгляд на окно в верхнем этаже и стал подниматься по лестнице.

— Деньги я послал тебе утром. — Нико сидел неподвижно, подперев подбородок рукой, и цедил слова, едва разжимая толстые губы.

— Знаю. — Вошедший бросил шапку на стол и пододвинул скамейку, чтобы сесть.

Нико даже не взглянул на него.

Гость достал папиросу.

— Что-нибудь выяснил?

— Нет.

— И время-то какое выбрали — под воскресенье!

— Чтоб я мог наслаждаться зрелищем в выходной.

— Подозреваешь кого-нибудь?

— Что толку — не могу же я его повесить!

— Мне скажи — кто.

— Зачем? Я сам с ним управлюсь.

— Хоть бы пса выкинул — все вокруг провоняет.

— Не хочу врага радовать. Стемнеет — выброшу.

— Почему в милицию не сообщил?

— Они сразу приехали, с самого утра. Георгий помчался за ними в Телави. С ищейкой были. Для чего искать — что потеряли? Так и уехали ни с чем, никаких концов не нашли… Милиция… На кой мне черт… Я сам себе и милиция и закон.

— Когда это случилось? Среди ночи?

— Часа за два до рассвета.

— Странно — отчего собака чужого не почуяла?

— Сам диву даюсь. Если б еще подбросили взрывчатку издалека. Нет, открыли гараж, вошли. Динамит был подложен прямо под машину.

— А сам-то подлюга как уцелел?

— Ну, это дело простое. Поставь фитиль подлиннее, пока он догорит, за тридевять земель успеешь уйти.

Оба надолго смолкли — ушли каждый в свои мысли.

— Теперь и у меня дело разладится. Град не всюду лозы побил. Не сегодня-завтра закончится виноградный сбор. Как я обойдусь без машины?

Нико поднял голову, встал, походил по комнате, раздумывая. Потом остановился у окна, прислонившись затылком к раме, так что бренные останки машины оказались у него за спиной, и скрестил руки на груди.

— Только смерть непоправима. Пока сусло перебродит и станет вином, ты и машину достанешь… Сейчас я вот что тебе посоветую: ты из-за моего гаража не печалься. Это булавочный укол — а у меня в руке кинжал, наточенный от острия до рукоятки. А ты обделай свои дела, как я тебе говорил. Да поспешай. Как выпишешься из Телави, сейчас же будешь включен в список жителей Чалиспири. Для Наскиды лопата уже наготове — остается только поддать ему под зад. Ты должен все устроить, пока он еще на месте. Если откажет — дай ему понять, что без этого дома не купишь. Наскида жаден. Сразу же запишет тебя в книгу как жителя. А уж потом, для того, кто придет на его место, ты не будешь новым человеком.

— Насчет дома я уже с ним договорился. И часть денег отдал вперед.

— Ну, так отдай и остальное — и уезжай отсюда.

— Уезжай, говоришь? Куда, зачем? Дом надо еще достраивать… Я на тебя надеялся — материалов нет.

Нико взглянул на него с изумленным видом:

— Кто тебе сказал, что я раздаю стройматериалы направо и налево?

— Все в Чалиспири говорят, что ты построил какой-то старухе дом из материалов, запасенных для постройки клуба.

— Своих от чужих я и сейчас отличить умею, но для тебя было бы лучше, если бы в Чалиспири помалкивали об этой старухе и о том, из чего ей дом построили.

— Почему так?

— Твой вопрос не ответа требует, а сметки… Уберись отсюда, исчезни. Да поскорей. Не надо, чтобы ты мозолил людям глаза.

— Вот тебе и раз! Да им, напротив, бросится в глаза, если я, внезапно появившись, сразу же и исчезну. А кроме того, кукуруза еще не убрана.

— Вахтанг! — Нико сдвинул брови. — Сказано ведь: лучше поменьше, да послаще, а то ведь и оскомину можно набить… от жадности. — Он медленно, тяжело подошел к столу, с грохотом выдвинул стул с противоположной его стороны. — С кукурузой управятся и без тебя. Материалу я дам тебе столько, сколько нужно на одну комнату. Остальные оставишь пока неотделанными. Каждый год будешь устраивать по комнате. Если понадобится здесь переночевать, одной комнаты тебе хватит.

— Пока Наскида сидит в райсовете, дом считается за ним. Моим он станет, только когда Наскида уйдет. А до тех пор здесь ко мне привыкнут.

— Я и не требую, чтобы ты сегодня же снимался с места. Сначала управься со всеми делами в сушилке. Действуй так, чтобы и волк не остался голодным, и овчарня не опустела. Дела должны быть в ажуре. Запомни хорошенько — ты должен уехать отсюда незапятнанным.

— Пока сусло перебродит, и кукурузу убрать успею.

— Брось ты эту кукурузу, говорят тебе! Что ты затвердил одно! Хочешь, погнавшись за ишаком, упустить скакуна? — И добавил сухо: — С кукурузой управятся другие.

— А шерсть?..

— Какая шерсть?

— А вот, стригли овец перед тем, как отогнать отары в Ширван, на пастбища…

— Шерсть тогдашнего настрига была сухая… Ее на склад сдали. А дом ты бы лучше поскорей на себя оформил. Может статься, Наскида вместе с председательским местом и его потеряет.

Во дворе опять хлопнула калитка.

Вахтанг посмотрел через плечо на дверь.

— Верно, кто-нибудь с соболезнованием. Я думал, гости потянутся уже с самого утра.

Довольно долго никто не показывался. Потом на лестнице послышались шаги.

— Есть дома кто-нибудь? Нико, ты где?

— Входите! Кто там? Добро пожаловать.

В комнату вошел Ефрем, поздоровался.

— Садись, Ефрем.

— Рассиживаться у меня времени нет, Нико. Слушай, что это с твоим гаражом, почему он развалился?

— Садись. Фундамент оказался слабый.

— Надо было цементу не жалеть! Вот беда! И машину всю покорежило. Давить надо нынешних каменщиков! Кто строил?

У Вахтанга дрогнула челюсть.

— Ты по делу пришел?

— Осень на дворе. Нынче только у покойников дела нет.

— Тогда выкладывай, не тяни.

Ефрем обиделся:

— А ты чего ввязываешься, не к тебе же я пришел! На свете так уж устроено — у каждого своя забота.

Нико подошел к окну, сказав мимоходом крестнику, чтобы тот оставил гостя в покое.

Вахтанг встал, взялся, за шапку.

Нико обернулся не сразу.

— Что-нибудь еще?

— Купрача говорит…

— Купрача еще и рта не успеет раскрыть, как я уже наперед знаю, что он скажет.

Вахтанг повернулся с рассерженным видом, надел шапку и вышел.

— Ну, в чем дело, Ефрем, зачем пожаловал? Я уже сказал тебе — аванса больше не дам.

— Да не за авансом я. Обошелся и так — за посуду заплатили.

— Везет тебе. Не помню, чтобы ты хоть раз остался в проигрыше.

— До сих пор и я такого случая не мог припомнить.

— Что же теперь стряслось?

— Обобрали мой виноградник — мной перекопанный, потом моим политый!

— Какой виноградник?

— Тот, что ты отобрал у Сабеды и мне отписал.

— Чего тебе от меня-то нужно?

— Как это — чего? Коли дали, что ж было назад отбирать?

— Кто отобрал?

— А пес его знает! Этот ваш бригадир явился со всей своей шайкой, собрал виноград на участке у Сабеды и заодно прихватил те три ряда, что правление передало мне.

— Когда — сегодня?

— Сегодня.

— Какой это бригадир?

— Кто же у вас в бригадирах? Реваз Енукашвили.

— Реваз? Что ему-то там понадобилось? Ты просто обознался; наверно, это был Эрмана!

— Да нет, Реваз, сама Сабеда сказала… Так это правда, что его сняли?

— Он еще дешево отделался — с ворами и расхитителями у нас обычно не так поступают.

— Да ведь, говорят, не подтвердилось насчет воровства.

— Кто тебе сказал?

— Все село говорит.

— А больше ничего село не говорит?

— Как же — говорит, будто бы сам председатель его вызволил. Нико, мол, спас Реваза.

— Правду говорят. Не мог я позволить одной вывалявшейся в грязи свинье перепачкать сотню людей. Я доброе имя деревни спасал!