Шавлего колебался.

— Я, пожалуй, зайду попозже.

— Если вы боитесь соскучиться в моем обществе…

Лукавые искорки в глазах девушки придали Шавлего смелости. Улыбнувшись ей в ответ, он вошел во двор.

— Я принесу еще стул, — сказала девушка.

— Спасибо, вы садитесь на скамейку, а мне послужит сиденьем вот это, — он повалил на бок стоявший вверх дном возле садовой ограды плетеный кузов.

— Русудан убьет нас!

— За что?

— Этим кузовом она — прикрыла саженец, чтобы куры не разгребли землю вокруг корней.

— Ничего, сейчас куры уже спят, а до утра, я полагаю, Русудан все же вернется.

— До утра — пожалуй. Бывает, я чуть не всю ночь сижу, как сова, на балконе и жду ее. Как это ей до сих пор не надоел колхоз! Удивляюсь! Виноградники и поля, виноградники и поля — и так целые дни напролет. Однажды она взяла меня на сбор винограда — так я уже к полудню была сыта по горло. Да и вообще, как она выдерживает деревенское существование? Театров тут нет, кино нет, развлечений никаких, даже на прогулки ходить не принято. Несчастные крестьяне — вернутся с поля, намахавшись за день мотыгой, усталые до смерти, проглотят наспех миску лобио и завалятся спать. Да и с кем тут общаться, как провести время, развлечься? Все лето Русудан писала мне письмо за письмом — приезжай, мол, я тут одна, кроме тебя, у меня нет никого. Ну, я и приехала. Мы с ней старые подруги. Нас еще мой отец заставил подружиться. Он души в Русудан не чаял. Говорил, что другой такой студентки на факультете нет, что она ему как вторая дочь. Собирался оставить ее у себя в аспирантуре, но Русудан об этом и слышать не хотела — у меня, дескать, свое дело, мне не до аспирантуры. Дурочка! Потом отцу навязали вместо нее какого-то безмозглого оболтуса. Право, дурочка. А вы откуда знаете Русудан, вы, должно быть, корреспондент? Из Тбилиси? Или из Телави?

— Нет, я здешний.

— Ах да, припоминаю, она говорила мне о каком-то корреспонденте…

— Да нет же, я местный житель.

— Не верю. Давайте зажжем свет, я рассмотрю вас получше.

— Не стоит… Впрочем, свет так свет, если вам угодно — зажигайте.

— Вы сидите, я сама включу. Ух какой вы большой! Почему у вас лоб перевязан? Наденьте шляпу, что вы вертите ее в руках? Я же не университетский лектор! Вы в самом деле здесь живете? Кто же вы? Врач? Директор школы? Педагог? Председатель колхоза? Постойте, постойте… Ветврач, да? Не угадала? Так кто же?

— Колхозник. Ну, еще — член правления.

— Неужели? А мне думалось — такой великан должен быть хотя бы заведующим фермой! Впрочем, член правления — это тоже, наверно, что-нибудь да значит!

Шавлего развеселила беззаботная болтовня девушки. Он заметил, как старательно запахивала она ворот халата со слишком глубоким вырезом на груди. Временами ворот упрямился, а порой она забывала об осторожности, и тусклый свет, падавший с балкона, озарял белизну нежной плоти.

Неловкость рассеялась. Шавлего пришел в шутливое настроение.

— Хотите, отгадаю, как вас зовут?

— Невелика премудрость. Наверно, слышали от Русудан.

— Русудан ничего мне не говорила.

— Каким же способом вы намерены отгадать?

— Я звездочет. Дайте взглянуть на вашу звезду… Вот посмотрите, как явственно она видна. Я прослежу за ее перемещением во Вселенной и узнаю ваше имя.

— Где она, моя звезда?

— Вон та, в вышине, видите, она блестит ярче всех.

— Что ж, посмотрим, как вы отгадаете.

— Отгадаю.

— Что-то не верится.

— Готов держать пари.

— Зачем? Все равно ничего у вас не выйдет.

— Поспорим.

— Хорошо. Какое же пари? На что?

— Давайте «американку».

— Ого! Это становится интересным. А вдруг проиграете? Как тогда?

— Выполню все, что мне прикажете.

— А если проиграю я?

— Тогда я потребую свой выигрыш по закону Восьмого марта.

— Ладно. Согласна. Ну так как же меня зовут?

Шавлего еще раз поглядел на небо, потом устремил пристальный взгляд на молодую женщину, на ее халат.

— Уже знаю. Прочитал по небесным знакам.

— Вы, кажется, не звездочет, а скорее гипнотизер. Ну, назовите же мое имя.

— Флора.

Девушка звонко рассмеялась и посмотрела на свой халат.

— Если бы на этой ткани вместо цветочно-травяного узора был изображен животный мир, вы, наверное, сказали бы: Фауна. Интересно! Вы выиграли, что поделаешь! Только, пожалуйста, не требуйте от меня ничего дурного. Мне приходилось несколько раз держать пари, но «американку» — никогда. До чего же интересно! Вы, наверно, умеете гадать?

— Конечно, умею.

— Так погадайте мне.

— Дайте сюда вашу руку.

Рука у девушки была мягкая, теплая, необычайно нежная.

Шавлего повернул ее ладонью кверху и стал всматриваться в плавно изогнутые линии, пересекавшие розоватую кожу.

Из сада вышел рослый щенок и направился к ним.

— Вон какой у вас тигр в доме!

— Хорошая собака, только очень уж злая. Никак не могу войти к ней в доверие. Попробуйте только погладить ее — руку отъест.

Шавлего погладил щенка по голове, потом подхватил его и поставил на задние лапы.

— Ого, какие крепкие у него лапы! Это овчарка. Вырастет сильнющий кудлатый пес. Нет собаки лучше нашей кавказской овчарки.

Щенок стоял на задних лапах и простодушным взглядом смотрел на молодую женщину.

— Он же никого, кроме Русудан, и близко не подпускает, а с вами ведет себя так мирно.

— С животными вообще легче налаживать отношения… — Шавлего то и дело посматривал в сторону калитки.

Молодая женщина пододвинула свой стул поближе.

— Вы забыли, что собирались мне погадать?

— Нет, не забыл. Какая у него кличка?

— Мурия. Посмотрите же на мою ладонь.

Шавлего выпустил собаку и вытер руки.

— Почему Русудан так запаздывает?

— Почем я знаю? Бывает, что я целый вечер сижу на балконе, не евши, не пивши, и дожидаюсь ее, как верная жена своего запоздавшего супруга.

— Не боитесь оставаться одна в доме?

— Боюсь, и даже очень. Когда стемнеет, поднимаюсь на балкон, зажигаю все лампочки, чтобы дом и двор были ярко освещены, и сижу в ожидании, читаю. Во дворе есть хоть собака. А вот в саду страшно. Иногда при луне распластываются вокруг тени деревьев — такие длинные, что мне кажется, из сада подползают какие-то чудища или гигантские черные скелеты тянутся ко мне костлявыми руками. Вчера всю ночь ухал филин — где-то там, в развалинах старой крепости. Собака несколько раз кидалась с лаем в сад, должно быть кого-то почуяв. Вообще я здесь плохо сплю по ночам. Вокруг слышатся какие-то странные голоса и шорохи — точно джунгли поднялись и надвигаются на нас. Ну и крепкие нервы у Русудан, — как это она додумалась построить себе дом в таком глухом месте!

— Дело вкуса.

— Какой же тут вкус, помилуйте, если каждую ночь от страха колотится сердце?

— Страшного тут ничего нет, надо только привыкнуть. Я помню одну девушку — она выносила раненых с передней линии, не дожидаясь прекращения огня… Однажды, когда около нее убили сначала одного, а потом и второго пулеметчика, она сама залегла с «максимом».

— Залечь с Максимом может, я думаю, каждая, а вот пулемет — это, наверно, что-то очень страшное.

Шавлего рассмеялся.

В глазах у девушки мелькали лукавые огоньки.

— Почему вы не гадаете мне? Раздумали? Знаете, однажды мне и моим подругам гадала цыганка, и многое, не меньше половины, исполнилось.

— Цыганки ничего не смыслят. Это было простое совпадение.

— Как вы догадались, что меня зовут Флорой.

— Я был когда-то жрецом в Вавилоне. Утнапиштим — мой предок по прямой линии. Вы слыхали о переселении душ?

— Нет. Как интересно! А вас этому в правлении учат?

— Вы не верите, что я член правления?

— Верю, конечно, верю! Я вам во всем верю. Так погадайте же мне.

— Хорошо, раз вы так этого желаете…

Шавлего воздел руки, поднял глаза к небу и стал бормотать про себя что-то невнятное. Потом повернулся к девушке, взял ее руку и всмотрелся в ладонь.