— Разве Франция и Англия не называют себя также демократическими государствами?

— «Демократическая» Франция заключила боровшегося за свободу Испании грузинского врача в концентрационный лагерь Карбарес.

— Ну, наши тоже не гладят по головке нарушителей государственной границы.

— Наша граница всегда гостеприимно открыта для тех, кто борется за свободу. Гонимые и преследуемые стремятся к нам со всего мира.

— А куда стремятся такие люди отсюда?

— Никуда. А если кто стремится — то на свою же беду. Надо сразу сбрасывать с дерева подгнившие плоды, чтобы они не заразили других. Свобода народам, мир миру — вот наш лозунг!

— Разве не то же самое кричат Соединенные Штаты? Какая разница?

— Разница не в словах, а в делах.

— Послушайте меня, юноша. Сегодня мир разбился на два враждебных лагеря. У каждого — своя идеология. Каждый из них исключает существование другого. Вот уже четыре десятка лет, как эти две кувалды молотят по мне с обеих сторон, и я так устал, чувствую себя таким опустошенным, что сейчас любые идеи, всякая идейная борьба вызывают во мне тошноту. Я так же ищу мира, как любой народ и как всякий человек. Да и мир уже устал от этих вековых битв.

— И вы думаете, дядя Сандро, что мира можно добиться без борьбы?

— Тому, кто хочет мира, не может быть желанной борьба. Каждый из двух лагерей по-своему представляет себе мир и борется за то, чтобы установить его на свой манер. А борьба идет ожесточенная, беспощадная… Вполне возможно, что в борьбе за мир люди истребят друг друга и не оставят камня на камне.

— Разве когда вода в котелке шипит, это значит, что она закипела?

— Это значит, что до кипенья недалеко.

— Все равно — без борьбы не может быть мира, а человек не бывает без идей. Вначале одна лишь Россия встала на путь социализма. А теперь уже вся центральная Европа исповедует наши идеи.

По бледным губам доктора скользнула ироническая улыбка.

— А что вы думаете, юноша, о навязывании идей?

Старый садовник почувствовал, что беседа приняла неприятный оборот, и снова приподнялся на локте.

— Начали с панты и с яблонь, а теперь вон куда забрались! Если человеческие головы пичкать этими самыми вашими идеями, то ведь желудкам-то нужно что-нибудь посущественней! В особенности когда в роднике стынет вино, дожидаясь, чтобы его выпили!

Шавлего встал и направился к двери. На пороге он задержался и, повернувшись, сказал доктору:

— Мы никому не навязываем силой своих идей. Идеи сами рождаются у людей в голове и распространяются по всему миру, проникают в сознание других людей. А если некоторым не нравятся эти идеи, что ж, разве солнце померкнет оттого, что летучие мыши его ненавидят?

Доктор ударил в ладоши над табуретом.

Убитая муха упала брюшком вверх на пол.

5

Серго неторопливо повернулся и вышел.

Визгливые звуки зурны ворвались сквозь щель непритворенной двери в комнату. Оглушительно забухал, рассыпался частой дробью барабан, и высокий хрипловатый голос барабанщика Гиголы завел с переливами, на манер восточных баяти:

Вахтанг насупился, пошел к двери и сердито захлопнул ее.

— Как он не устанет орать, чтоб ему провалиться!

— Чего ты на него окрысился — у каждого своя забота и своя утеха. — Купрача равнодушно придвинул к себе тарелку с шашлыком и принялся резать лук.

— Не до песен мне сейчас.

— Садись сюда, поближе, я тебе настроение исправлю. В столяры Гиголу не возьмут, и мастерок он тоже держать не умеет. Такое у него ремесло, им он кормится.

Вахтанг сел.

— Куда Серго поехал?

— На одну ферму. Договорился я с заведующим: даю ему телку на племя, а он мне взамен корову.

— Что за дурак меняет корову на телку?

— Корова недойная и неплодная, какой на ферме от нее толк? А телка принесет приплод и будет давать молоко. Им прямая выгода и мне тоже: весу в корове вдвое против телки. А в поголовье у них проигрыша не будет.

— Ей-богу, тебя бы в министры…

Купрача пододвинул гостю шашлык.

— Не бойся, в министрах тоже не дураки сидят. Да что министры! Когда я работал в Ахмете, приехал на ревизию бухгалтер из Цекавшири. Поселился он в гостинице. Как только, бывало, стемнеет вечером, все заведующие магазинами, столовыми и бог весть чем еще выстраивались в очередь перед его номером. Денег он увез пропасть, а сколько еще разного барахла! Да я сам новенькую «Победу» с неснятой пломбой пригнал к его дверям!

— Откуда ты «Победу» достал?

— Получил по закону.

— По закону? Да ведь и у тебя, и у твоего сына уже есть по машине!

— А эту мне органы госбезопасности дали в награду — я и купил, не стал отказываться.

— Что за дела у тебя с органами госбезопасности? — подозрительно спросил Вахтанг.

Купрача посмотрел на вертел, забытый на столе, и задумчиво потер себе подбородок.

— А я семерых бандитов-кистин, скрывавшихся в лесу, примирил с советской властью.

— А с бандитами ты откуда связался?

Купрача потянулся за бутылкой и наполнил стаканы.

— Выпьем за упокой бедного Бисолты!

Вахтанг взялся за свой стакан.

— Кто это — Бисолта?

— Был у меня такой дружок.

— А при чем бандиты?

— Бисолта был кистин, один из той семерки. Я знал, где они скрываются, пошел на охоту и встретился с ними. Меня об этом наш тогдашний начальник милиции Дурмишидзе попросил.

— А чего милиция и госбезопасность нянчились с какими-то там семью кистинами?

— Не гоняться же за полдюжиной головорезов на самолетах, с атомными бомбами! А они весь район держали в страхе и несколько работников милиции убили.

— Ну и как же ты их примирил?

— Сговорился я с Бисолтой, взял с собой убойного барана, самого лучшего вина и вместе с Дурмишидзе отправился в лес. Дружок мне вполне доверял, другие, правда, подозрительно косились. Выпил я немножко и говорю тому, кто у них считался за главного: «В чем хочешь с тобой потягаюсь, — так и так мою мать, если ты меня перепьешь или переборешь!» Вскочил я и сплясал по-кистински, да так, что сам Бисолта рот разинул. А потом выхватил из кобуры мой «ТТ», подарок министра, и говорю ему: берись за свой пистолет. Стесали мы бок у дуба, отошли на сорок шагов и постреляли в цель. Ну, он тут обнял меня и сует мне свой парабеллум: «Бери, говорит, владей, ежели не отберут…»

— Сложили они оружие?

— Сложили. Рассудили, что все равно в конце концов подстрелят их, как диких зверей, в лесу — так уж лучше по доброй воле принять положенное наказание.

— А что с Бисолтой сталось?

— Бисолта не усидел в тюрьме, убежал.

— И что же?

— Да ничего. Далеко не ушел — убили при бегстве.

Вахтанг выпил «за упокой» и отставил стакан.

— Новенькую «Победу» и я хотел бы купить, да порастряс все свои деньги.

— А чем эта плоха?

— Ничем. Немножко цвет мне не нравится.

— Это дело простое. Есть у меня в Рустави знакомый человек — отведи к нему машину, он ее перекрасит в какой угодно цвет. Будет выглядеть лучше новой.

— Да, про Рустави я уже слыхал. Пока поезжу так, а потом выкрою время и съезжу туда.

— Лучше не откладывай — после будет совсем недосуг.

— Сначала я хочу с этим верзилой счеты свести.

Купрача нахмурился:

— Ты что, спятил? Не суйся смотри, во второй раз не уцелеешь!

— Убью, так его мать…

— Послушай меня, Вахтанг. Я эту породу знаю хорошо: у них в крови очень уж много железа. Если с молодым что-нибудь случится, его дед тебя и всех твоих от мала до велика передушит, как котят. Да и сам этот парень одной рукой из таких, как мы с тобой, сок выжмет.

— Все равно убью!

— Осторожней, говорю, Вахтанг! Как бы не вышло у тебя, как у того мула, что бросил ярмо и зацепил себя притыкой за шею. С этим парнем сшибаться тебе не с руки. Я и Серго хорошенько отчитал — чего он лезет, куда не просят? А на Закро ты напрасно обижаешься, он тебя от большой беды избавил. Если бы ты тогда двинул лопатой этого молодца, то сегодня был бы вместе с Бисолтой, а я тут пил бы за упокой обоих. Постой, не сходи с ума. Знаю, не боишься, но возьмись за ум, наступи себе на кишки. Видишь, какие дела твой крестный разворачивает? Неужели ты хочешь, чтобы все пошло прахом?