— Не надо, сейчас догоним. А потом давай мотыжить вровень, а то ведь у тебя мотыга как грабли, до чего достанет краем, все к себе гребет.

— Это я увлекся работой и не заметил, как ушел вперед. Ну, так я подожду вас. — Шавлего присел около саженца, разрыл бугорок пальцами и размял землю вокруг корней молодого растения. — Почва раскалена, боюсь, как бы не повредить основание.

— Не бойся! — успокоил его Эрмана. — Лоза вынослива. Когда подрежешь корешки, не закладывай вниз верхнюю, нагретую солнцем землю. Засыпь корень взятой снизу прохладной землей, а сверху прикрой горячей. И все будет в порядке.

Оставшиеся сзади ребята пододвигались, взмахивая мотыгами. Девушки то и дело снимали косынки, вытирали лицо, обмахивались и снова присаживались около, бугорков, насыпанных у подножия саженцев.

— Не лучше было бы и корешки нам самим подрезать? Тогда девушки занялись бы чем-нибудь еще. Зачем мы их мучаем?

— Ты думаешь, мы сумели бы тогда столько прополоть, Шакрия? Нет, на подрезку уходило бы много времени, да и могли бы напортить. Что там ни говори, а виноградная лоза требует аккуратного ухода, особенно молодые посадки. Подрезка корешков не мужское дело, мужская рука слишком груба. Женщины куда осторожней, и рука у них легкая, ласковая.

Шакрия расхохотался:

— Как это я раньше не знал? У тебя, наверно, диссертация уже готова на тему о ласковости девушек. Как Ламара, согласна, чтобы ты ее имя там упомянул?

— Ну ты, Надувной, не зарывайся! Небось опоздай кто-нибудь на секунду поздороваться с Элико, ты из него душу вынешь! Ну и нечего к другим со своими шуточками цепляться!

В конце ряда, среди девушек, поднялась одна, в пестром платье, и затенила глаза ладонью.

— Эй, вы там, бросьте сплетничать и занимайтесь делом! Прополощите себе хорошенько рот, прежде чем имя Элико поминать!

— Ох-хо-хо! Ну, смотри, Надувной, не дразни меня, а то сорвется что-нибудь с языка, и твоя княгиня так меня отделает, что только держись.

— Да, уж за словом в карман не полезет! Изругает тебя — в Алазани не отмоешься!

— Почему дядя Нико хотел отказать мне в приеме? Какую он причину привел?

— Да никакой — просто сослался на твое отсутствие.

— А народ что сказал?

— Известно что — люди, мол, нам нужны, примем, отказывать не будем. Реваз особенно за тебя выступал — он хоть немного колючий, но парень что надо.

— А вас почему не хотели принимать — вы-то ведь там были!

— На Coco дядя Нико сердит за то, что тот на сенокос в горы не поехал. А обо мне он вообще слышать не хочет: говорит, что как из овсяницы не сделаешь свирели, так из меня человека не выйдет.

— Слушай, Шакрия, зачем тебе было подавать заявление — разве ты и так не член колхоза? Ты только работай, а трудодни тебе насчитают, отказа не будет.

— Когда человек начинает какое-нибудь дело с самого начала, то обычно откуда-то и охота берется. А когда знаешь, что только продолжаешь начатое, иной раз и совсем неинтересно становится. А кроме того, надо крепко стоять на ногах, чтобы никто и не пробовал щелчком тебя свалить. А дядю Нико я хочу в гроб вогнать, замучить, крови его напиться!

— Этот парень и впрямь хевсурской породы! Чем тебе не угодил дядя Нико?

— Пока что это я ему чем-то не угодил. Слыхали, какая слава была когда-то у Чалиспири? Такой молодежи, как у нас, нигде не было, — не только в нашем, но и в других районах. Ну ладно, скажем, те люди ушли, и многие не вернулись. Но разве мы, теперешние, хуже прежних? И мы бы себя показали, да только развернуться не дают. А почему? Какого дьявола дядя Нико нас так боится? За председательское место мы с ним драться не собираемся, мы только хотим ни от кого не отставать, быть со всеми наравне. Почему курдгелаурские должны обыгрывать нас в футбол? Чем они лучше нас? Или хотя бы ребята из Шромы…

— Чем они лучше, спрашиваешь? Тем, что у них умные руководители, которые во всем помогают молодежи и создают ей условия. Курдгелаурский председатель даже тренера для своих ребят взял, — сказал подошедший тем временем Coco. Опершись на мотыгу, он переводил дух.

Эрмана бросил свою мотыгу на землю и сел на ее рукоятку.

— Давайте закурим.

— Можно и закурить.

— А наш, вместо того чтобы нам помочь, во всем нас стесняет. Мы Подлески расчистили, а он загнал туда плуг и все распахал, чтобы мы в мяч не играли!

— Да что Подлески, а ваше поле Напетвари? Свез туда всякую рухлядь и строит гараж.

— Эх, сколько нашего труда пропало зря!

— О себе уж я не говорю — вот, человек из города приехал, чтобы отдохнуть, а мы его тут замучили!

Шавлего положил две мотыги — свою и Муртаза — одну на другую, концами в разные стороны, и сел на образовавшуюся скамейку.

— Садись рядом, Муртаз. Вы не огорчайтесь, ребята. Не напрасно мы поработали и пролили пот, ничего не пропадет даром. Кто сказал, что мы трудились зря? Завтра же скажу в конторе, чтобы оформили книжки для каждого из вас, и первые трудодни запишем за расчистку места для гаража и за вырубку кустарника в Подлесках.

Ребята навострили уши. Тем временем подошли остальные и расселись на корточках вокруг Шавлего.

— Кто нам эти трудодни запишет?

— Я, ваш звеньевой.

Ребята изумились.

— Не верите?

— А что скажет председатель?

— Мне до этого нет дела. Слово Шавлего твердо. Говорю вам — запишу трудодни, значит, так и будет.

Парни переглянулись.

— Этак у нас немалая выработка получится.

— Верно, немалая. И прополку питомника туда же прибавьте.

— Ну, скажем, прибавили. Все равно в конце года придутся на каждого пустяки. Дело не в количестве трудодней, а в урожае. Щедрый урожай — много получишь, скудный — ничего не достанется. Дай-ка мне огоньку. — Джимшер покрутил сигарету и растянулся на разрыхленной земле.

— Верно, ребята, но ведь если не спрясть нитку, не свяжутся и носки! Вот уже подрастают прошлогодние саженцы лоз, через два года снимем с них урожай. Есть ведь и двухлетние — те через год дадут виноград. А с трехлетних уже в этом году будем собирать. Так понемногу и придет изобилие. На каждый следующий год запланировано больше, чем на предыдущий. Сразу, по волшебству, богатство с неба не свалится.

— Но ведь у нас не одни только лозы, Шавлего. Все остальное тоже требует ухода и присмотра.

— Что ж, на то мы и здесь, Нодар.

— За пшеницей присмотрим, за кукурузой присмотрим, за землей будем ухаживать, а что сделаешь с небом, с облаками, с солнцем? Они-то не в нашей власти! Видишь, как земля затвердела, даже кукуруза пересохнуть может. Сегодня землю солнце палит, а завтра, глядишь, ударит град, и все под ним поляжет…

— Замолчи, не накликай беды, а то не уйдешь от меня живым.

— Тут спорить и пререкаться не о чем, ребята. Нет на свете ничего такого, с чем бы не справились человеческий разум и рука человека. Все устроится, если мы стараний не пожалеем.

— Вон, не пожалели стараний, проложили по скале широченную дорогу, а земля, подготовленная для стадиона, попала в чужие руки.

— Колхоз — не чужие руки, Махаре. Зато к колхозным полям прибавилось пять гектаров посевной земли.

— Знаешь что, Эрмана? Ежели ты с нами — по-нашему и чирикай. Если уж это место было не про нас, так пусть бы там разрастались себе на здоровье эти самые кусты. Чем они мне мешали? Наоборот, бывало, нет-нет да поднимемся туда собрать ежевики или диких слив.

Шакрия сдвинул брови:

— Как ты рассуждаешь, Coco? Ну прямо Иа Джавахашвили: «Если моего осла не будет, пусть трава на горе Пкримзиса вовсе не растет». — Он вдруг испуганно оглянулся и прикрыл рот рукой.

Парни захихикали:

— Не бойся, видно, Элико не слышала.

— Чтоб мне не забыть, ребята, — за эту дорогу вам особо причитаются трудодни, надо и их тоже записать за вами.

— Этак много наберется.

— Ничего не выйдет. Дядя Нико на столько не расщедрится.

— Об этом спорить излишне. Я сказал — сделаю, значит, так и будет. А теперь ты вот что мне скажи: как у вас дело со стенгазетой?