клуба «Побег» спонсируются тюремной администрацией. «Когда двое или больше собираются вместе, говорит Майя, я среди вас». Нет тайных собраний, нет заговора, нет свержений. Побег возможен только в одиночку, полагаясь только на себя, ускользнув в темноту. – В темноту? – спросил Логан. – Вы должны войти в эту тьму, в которой вы провели свою жизнь, избегая и отрицая её. Вы должны дойти до такого места, где вы скорее войдёте в эту тьму, чем будете продолжать избегать её. Ваш приход сюда это просто ещё один способ установить правдоподобное отрицание. Согласен, это не справедливо, и так уже слишком много. Вы должны были сделать это, когда вам было двенадцать, но откуда вы могли знать? Но теперь ваша ситуация намного хуже, и в этом всё дело. – Извините, – сказал Логан, – я просто не понимаю этого. – Да, – сказал я, кивая, – я об этом и говорю. – О, – сказал он. – Представьте, насколько громадное количество взрывчатой энергии требуется космическому кораблю, чтобы преодолеть земное притяжение. На что была бы похожа такая энергия в вашей жизни? Что должно случиться, чтобы зажечь её? Что может снабжать топливом столь мощное событие? Не любовь. Не безмятежность или сострадание. Не красивые истории о вечной жизни и небесном доме. Я сделал паузу, чтобы быстро сменить метафору. – В тюрьме Человеческого Детства мы не вполне живы. До тех пор, пока вы не поймёте этого, пока не увидите это сами, вы ни коим образом не сможете набраться ментальной решимости и эмоциональной интенсивности, необходимой для изменения своего положения. Нам нравится верить, что мы становимся более духовными и сострадательными, но именно так говорят заключённым, чтобы те продолжали заниматься интересными и безвредными занятиями. Есть только одна возможная цель – вы должны умереть и родиться снова, и для этого я порекомендовал бы вам использовать духовный автолизис, чтобы запустить процесс ясного мышления и освобождения своих мыслей от плотных эмоциональных туч ограничивающих самих себя убеждений. Используйте духовный автолизис в качестве ментального подхода, а молитву в качестве эмоционального. Молите о намерении. Молите о подлинном желании. Молите о том, чтобы научиться молиться лучше. – Или? – спросил Логан. Я пожал плечами. – Или вот, – сказал я, подняв руки, указывая на жизнь, какой они сейчас её знают, но она не казалась им такой уж плохой, так что реальных изменений ожидать не стоило.

***

Наши глаза широко открыты, и мы видим реальность с совершенной ясностью. Это так очевидно, что невозможны никакие сомнения. Но это неправда. Наше зрение настолько замутнено ментальным и эмоциональным хламом самости, что то, что мы называем чистейшей абсолютной реальностью, всего лишь неяркое свечение, видимое сквозь плотно сжатые веки, впускающие достаточно света лишь для того, чтобы осветить наш внутренний воображаемый ландшафт. Своему убеждению, что наши глаза открыты, мы целиком обязаны тем, что наш духовный поиск обречён с самого начала, и что многие, кто думает, что уже далеко продвинулся или закончил, никогда даже и не начинал. Не важно, насколько мы непреклонны в своих обязательствах или непоколебимы в своей решительности, не важно сколько знаний мы накопили или какой мудрости достигли, не важно какие тяжёлые испытания мы вынесли или какие жертвы принесли, не важно каких писаний мы придерживаемся или каких богов ублажаем, это всё лишь отчаянная хитрость не позволить себе сделать ту единственную вещь, которая привела бы к результату – взять личную ответственность на себя, думать самим. В тот момент, когда мы начали свой поиск, мы уже прошли мимо цели, и каждый шаг уводит нас всё дальше от неё. В поиске истины, Бога, смысла, сверхсознания, божественного единства, блаженства, спасения, любой другой духовной цели, за которой мы охотимся, само «я» никогда не подвергается критическому рассмотрению. Мы просто принимаем, что мы такие, какие мы думаем, и что реальность такая, какая мы думаем, и начинаем с этого. Мы принимаем эти факты как авторитетные и надёжные, и пускаемся в путь от этой отправной точки. Таким образом, изначальная ошибка, из которой следуют все остальные, уже

совершена и защищена от распознания и исправления. Вся наша проницательность и разум отворачиваются наружу от «я», а не внутрь против него. Если говорить образами кинематографической версии аллегории пещеры Платона – фильма «Матрица» – какой возможен рост или развитие, если мы никогда не сможем обнаружить, что живём в стеклянном гробу, а «реальность» подают нам по трубкам как фоновую музыку?

21. Сила молитвы.

Ужасное неправдоподобие явлений, их неопределённость, наконец, способна обмануть нас. Может, надежда и опора, в конечном итоге, это лишь теории, а жизнь после смерти – только красивая сказка; может, всё, что я вижу – животные, растения, люди, горы, искрящиеся и текущие воды, дневное и ночное небо, цвета, плотности, формы – может быть, они (хоть и кажутся несомненными) лишь видéния, а нечто реальное ещё нужно познать. (Как часто они бросаются вон из себя, словно хотят смутить и насмеяться надо мной! Как часто я думаю, что ни я и ни кто-либо другой ничего не знает о них). – Уолт Уитмен –

Молитва заслуживает более близкого рассмотрения. Молитва — это место, где шина касается дороги*. С ней, вне зависимости от всего остального, экспериментировали все эти люди на конной арене. Они все произносили искренние молитвы, и все обращали внимание на их эффективность. Они ничего не знают о молитве, и могли предположить, что подобного знания вовсе не существует, но оно есть. Всё, что работает, работает определённым образом, и молитва в том числе. ------- *Where rubber meets the road – слэнг; момент истины, от которого зависит успех или неуспех предприятия. ------- Они не знают одного, что молитва не изменяет правил, но приводит в соответствие с ними. Молитва — это не значит хотеть, чтобы было как-то по-другому, но слиться с естественным положением вещей. Это не чудесное событие, произошедшее единственный раз в жизни, но чудо каждого вздоха. Живя с закрытыми глазами, мы теряем не только зрение, но и перспективу. Мы не понимаем своих взаимоотношений с окружающей средой или чем-либо в ней. Мы думаем, что нам принадлежит то, что нам не принадлежит; что бренное вечно; что ложное истинно. Мы сгибаем пальцы и думаем: «Конечно, моя рука работает. Это моя рука. Она делает то, что я ей скажу». Но многочисленные слои неверного знания притаились даже в таком, казалось бы простом, наблюдении. – Я хотел бы провести несколько минут, поближе рассмотрев, что не так с молитвой, – продолжал я. – Не с самим реальным процессом, но с тем, как мы его понимаем, обозначая словом «молитва». Возможно, нам удастся немного снять налёт загадочности, развеять мистический туман и увидеть это как естественный и управляемый процесс. Окей? Похоже на то. – Во-первых, слово молитва вызывает ощущение, что одно существо просит о чём-то другое существо, как будто маленький человек просит о чём-то большого человека, как будто крестьянин просит у короля корку хлеба. Это обычное предположение – мы слабые и беспомощные дети в доме Большого Дяди – заразило мышление многих людей, и является характерным симптомом человека-ребёнка. Окей? Множество неуверенных «окей». – Окей. Во-вторых, слово молитва подразумаевает, что вы можете получить или не получить то, о чём вы просите. Это тесно связано с идеей, что вы получите желаемое лишь в том случае, если этого заслуживаете, то есть Большой Дядя должен быть вами доволен, прежде чем наградить вас, будто существует какой-то судья, для которого чьи-то молитвы не более чем прошение в суд. Именно это стоит за жертвоприношениями, десятинами и другими вещами, которыми мы пытаемся заслужить милость Большого Дяди. В их лицах я заметил узнавание.

– Я бы также сказал, что молитва не до конца выполняет то, что была бы должна, – продолжал я. – То есть, когда кажется, что молитва услышана, то ответ, возможно, не сравним с запросом. Сопоставьте это с воплощением с открытыми глазами, которое, как правило, превосходит наши самые смелые надежды и ожидания. Это вызвало приглушённый отклик, сопровождаемый киваниями и улыбками, словно для них было обычным делом просить и получать – когда изо всех сил просишь, а получаешь только что-то типа того. – Ещё одна вещь по поводу молитвы: она похожа на последнюю надежду, как если бы обычные методы не сработали, и мы в отчаянии обратились к молитве. Как прыщ на носу перед выпускным балом – мы пробовали разные диеты, очистители кожи, косметику, а когда ничего не помогло, мы начали молиться. – Просите, – пошутил Джефф, – и Господь вам воздаст. – Очень хорошо, – сказал я, – и это поднимает ещё одну проблему со словом молитва. Это неразрывно связано со всем нашим религиозным багажом. Всё, что вам нужно, это чтобы прыщ исчез до выпускного, и вот Иисус, божий сын, который умер дурацкой смертью за ваши дурацкие грехи, с которым вы не разговаривали много лет, а теперь из-за своего угря вы назовёте его даже сукой. Они засмеялись. – В отличие от молитвы воплощение — это первая и последняя надежда. Когда мы понимаем, что это в действительности такое, и как оно в действительности работает, оно естественным образом становится нашим единственным способом действия в мире – не только в получении того, что мы хотим, но в знании, как хотеть и чего хотеть, в знании, что и зачем делать. Вместо отчаянной мольбы о желаемом, воплощение становится нашим образом движения по жизни, взаимодействия со вселенной. Шагая по песку, я позволял словам приходить. – Это приводит нас к наиважнейшему различию между молитвой и воплощением – молитва специфична. Вы чего-то хотите, и вы просите об этом – чтобы исчез прыщ, чтобы быть здоровым, чтобы ваш ребёнок имел по десять пальцев на руках и ногах. Но воплощение не специфично. Оно касается не только того, чего вы хотите, оно касается всего, что вы делаете и как, кто вы и как вы двигаетесь в мире. Оно касается формирования сна и движения внутри него в неразрывном слиянии «я» и «не-я». Это стирание грани между сновидящим и сновидением. Вы воплощаете не только машину или новые ботинки, вы воплощаете самих себя, а всё остальное следует естественно и без усилий. Вы видите, почему молитва — это лишь скудная маленькая концепция по сравнению с этим. – Воплощение — это что-то вроде синхронии? – спросила Карен. – Вроде того, – ответил я, – но синхрония — это ещё один неопределённый термин, как и молитва, который мы используем, чтобы описать явление, которое смутно себе представляем и не понимаем. Помоему, термин «синхрония» придумал доктор Юнг. Есть широко известный случай, когда он обсуждал жуков скарабеев с одним пациентом в высотке Нью-Йорка, и вдруг совершенно невероятный жук появился в окне. Это действительно хороший пример для наших целей, так как он показывает, насколько совершенно наглой должна быть синхрония, чтобы мы смогли её обнаружить. Можно подумать, что синхрония — это тип диковинного совпадения, но если наши глаза открыты, мы бы увидели, что это вовсе не редкое происшествие, это основной организующий принцип энергии. Если вам нужно, чтобы египетский жук стукнулся о ваше окно на Манхэттене, дабы преподать вам урок синхронии, то реальный урок будет состоять не в том, что вы увидели нечто очень необычное, но что вы настолько слепы, что не замечаете совершенно нормальных вещей. – Но как это возможно, что все настолько слепы, как вы говорите? – спросил Джефф, который сидел рядом с Карен. – По той самой причине, – ответил я, – что именно все. – И что же нам делать, чтобы открыть глаза? – спросила Джэн, женщина лет пятидесяти с коротко остриженными седыми волосами, сделавшая несколько замечаний в этот и в прошлые вечера, которая, пожалуй, была скорее намерена выражать своей скептицизм, нежели получать ответы. – Это же метафора, как я поняла. – Может быть, – сказал я. – А может быть это реальное видение, а то, что мы видим физическими глазами, это метафора. Мы начинаем видеть ясно, когда начинаем видеть, что спим, стиснутые тугими витками собственной эмоциональной энергии. Когда мы действительно понимаем, что спим в царстве сна, тогда мы можем начать серьёзные попытки пробудиться, что состоит в срубании этих тугих витков. Это