***

Лиза и я пошли проводить Мелиссу назад в дом и сказать ей спокойной ночи. Мы попрощались и ушли. Лиза направилась обратно к озеру. Я направился к машине. – Куда это вы? – спросила она. – Пора уходить, – сказал я. – Уходить? Но у людей ещё много вопросов. Вы всех взволновали. Они стоят, переговариваются и ждут, когда вы вернётесь. Они о многом хотят вас спросить. Я остановился и повернулся к ней. – О чём же? – спросил я её. – Например, какой достойный вопрос они могут мне задать? – Почему вы спрашиваете меня? Я не знаю. – Зная то, что вы знаете, какой информации им не хватает, чтобы совершить путешествие из отрицания в осознанность? Какой ответ есть у вас или у меня, который им стоило бы услышать? Она выглядела озадаченно. – Не знаю, – повторила она. – Уже пора перестать так говорить. Она напряглась. В трудных ситуациях она молчит, что усложняет мне задачу, значит, я должен говорить твёрже.

– Наши с вами отношения почти закончены, – сказал я. – Несколько часов дороги, и всё. Она немного расслабилась. – Но мы могли бы... – Разве? Вы всё лето просидели со мной за письменным столом. Вы видели, чтобы я разговаривал с кемнибудь по телефону, или переписывался по электронной почте? Вы видели приходящие письма, я когданибудь отвечал на них? – Нет, но... – Какие-либо признаки семьи, друзей, людей в моей жизни? – Нет. – Вы думаете, что я скрываю от вас эту часть моей жизни? – Нет, думаю, нет, но... – Я не инструктор жизни, не гуру, не суррогатный отец. У меня нет человеческих отношений. Каждый человек это остров, целиком сам по себе. Если бы у меня был кобель, я назвал бы его Уилсон. Я знаю, где я. – Но я думала... – Я сослужу вам плохую службу, оставшись в вашем распоряжении. А также тем людям возле озера. Это соло. Если тонущий человек хватается за меня, я делаю ему одолжение, ударив его по лицу. Она опечалилась. – Вы сирота, – сказал я ей. – Даже если ваши родители были бы живы, вы сирота. К этому вам нужно привыкнуть. Если вы напишете мне письмо через несколько лет, я с нетерпением его прочту. Надеюсь, там будет сказано, что вы поняли, что я вам сейчас говорю, что вы продолжаете развиваться в зрелого и постоянно прогрессирующего взрослого человека, и в таком же духе воспитываете детей. Я надеюсь, что в этом письме будет так написано. – А что ещё там могло бы быть написано? – спросила она с серьёзным видом. – Дорогой Джед. Мне намного лучше после того небольшого нервного срыва. Я снова занимаюсь юридической практикой, дети хорошо учатся в школе, и возможно, мы вновь соединимся с Дэннисом. Я увлеклась гольфом и принимаю участие в местной благотворительности. Не большая причёска и толстый зад в Корпус Кристи, ха ха! Спасибо, что помогли мне в трудное время. С любовью, Лиза. Она выглядела так, словно я её ударил. – Вы так думаете? Я пожал плечами. – Выбор за вами. Даже теперь, после всего, через что вы прошли, вы всё ещё должны открыть глаза, сделать первые шаги, чтобы осознать новый и непохожий мир, в котором вы находитесь. Вы думаете, что всё уже закончено, но процесс всё ещё в самом разгаре. Вот вам шлепок под зад. Abrase los ojos, abogada*. –----- *Откройте глаза, адвокатша –----- – О, господи, – сказал она, печально качая головой, – такой прекрасный вечер. – Да, конечно, – согласился я. – Это самый прекрасный вечер на свете. А что мы делаем? Есть только осозанность и отрицание, движение вперёд и назад, прогресс и окапывание. Те люди у озера либо пройдут через тот переход, через который прошли вы, либо останутся в своих норах. Им не нужна информация, им нужна суицидальная неудовлетворённость. Какой ответ есть у вас или у меня, который им необходимо услышать? Теперь я вас спрашиваю. Вам решать. Что вы хотите сделать? Она долго смотрела мне в глаза, затем кивнула. – Поехали, – сказала она.

***

Вот мой итоговый совет на предмет о духовном пробуждении, внутри царства сна или из него. Смотрите в лицо фактам. Смотрите в лицо смерти, своей собственной бессмысленности. Это применимо ко всем и везде. Я касался этой темы в первой книге, но тогда я думал, что пишу для искушённых читателей, для людей слишком духовно сообразительных, чтобы им нужен был такой простой урок. Однако, с тех пор я обнаружил, что тот, кто выглядит наиболее искушённым, является наиболее глубоко окопавшимся, и меньше всего есть

вероятность, что он подвергнет себя тяготам истинного духовного путешествия. Зайдя так далеко не в ту сторону, он наименее склонен развернуться и уничтожить свой анти-прогресс. Теперь я вижу, что отрицание смерти, страх не-я, находятся в самом сердце паралича, сковавшего практически всех духовных претендентов, а так же всех остальных. Отрицание Смерти, во всём множестве его форм, это та нора, на дне которой мы сидим, съёжившись и дрожа, напуганные до смерти за свою жизнь. Осознавание Смерти — это акт выхода из норы и созерцания мира, в котором мы живём, и творения, частью которого мы являемся. Я много раз говорил, что все люди, по всему миру и по всей истории, выглядят простыми детьми с перспективы человека, который предпринял всего один шаг, и вот он, этот шаг. Осмелиться выйти из норы, объявить свободу от детских верований, повернуться к смерти, посмотреть в глаза неубиваемым архи-демонам тщетности и бессмысленности – вот где начинается путь, и никакого пути не начнётся где-то ещё. Всё остальное мы делаем ради того, чтобы оставаться немыми, убивать время, закапываясь всё глубже. Что сделал бы я, будь я в той группе, слушавшей сегодня меня и Лизу? Невозможно сказать, конечно, но в идеализированном смысле, могу предположить, что я бы пошёл домой и провёл черту. Я начал бы с того, что собрал бы в кучу все духовные обломки и мусор, накопившиеся за долгие годы – каждую книгу и журнал, всю одежду и драгоценности, каждую статуэтку, безделушку, тотем, идол – облил бы бензином и смотрел, как всё это горит; разделся бы догола, выл на луну, давал бы дикие, как на войне, клятвы, призывая в свидетели луну и звёзды. Громкий, дурацкий поступок? Абсолютно верно. Таким и должно быть проведение черты. Вы должны послать мощный сигнал, даже если только для себя. Никто не входит в это в здравом уме и невозмутимости. Или может быть, я поступил бы по-другому. Может быть, я сказал бы, что мне нравится моя жизнь и мой подход к духовности такими, какие они есть. Я хочу быть счастливым и жить хорошую жизнь. Спасибо за сумасбродную речь о смерти, Джед, но я хочу жизнеутверждающей духовности, а не всех этих долбаных смертей и войн. Мне нравятся мои книги, моя медитация, и я совсем не вижу смысла сжигать да тла свой дом, когда всё, что ему нужно, это лишь слой свежей краски. В конце концов, не имеет значения, как вы сыграете, ведь это всего-навсего игра.

В путь – немедленно в путь! Кровь кипит у меня в жилах! Прочь, о душа моя! Поднимай скорее якорь! Руби канаты – отчаливай – ставь все паруса! Не довольно ли стоять здесь, словно вросшие в землю деревья? Не довольно ли пресмыкаться, есть и пить, словно грубые животные? Не довольно ли омрачать свой ум книгами?

Вперёд – держи курс только в открытое море, о отважная пытливая душа моя, я с тобой, и ты со мной; мы поплывём с тобой туда, где ни один моряк ещё не плавал, рискуя кораблём, собой и всем на свете.

О, храбрая душа моя! О, дальнее, дальнее плавание! О, безрассудная, спасительная радость! Не все ли моря божьи? О, дальнее, дальнее, дальнее плавание!

– Уолт Уитмен –

Эпилог

Ну почему так скоро стало поздно? Настала ночь, а только что был день. Сейчас декабрь – недавно был июнь. О боже мой, как быстро время пролетело! Ну почему так скоро стало поздно? – Доктор Сьюз –

Глубоко расслабившись, в настроении, дружелюбном к смерти, я сидел в волшебном кресле и без усилий скользил сквозь лунную ночь в нескольких футах над поверхностью тихо спящей планеты. Kyrie из «Торжественной мессы» Бетховена наполняла пространство подобно тёплому золоту, в то время, как сельский ландшафт Вирджинии проносился мимо. Ночь была холодной, но мне было тепло в моём волшебном кресле. Виды и звуки создавали и определяли моё сознание. Не было ни прошлого, ни будущего. Холмы, поля и леса потеснились, чтобы дать место маленькому городку – поселение людей на планете под названием Земля. Город спал; мы без труда промчались сквозь него и снова выехали на бегущие мимо поля. Впереди появилась встречная машина, свет фар приближался, подобно тому, как он приближался к Брэтт в её последние секунды. Если свет этих фар пересечёт черту, я готов, и надеюсь, Брэтт тоже была готова. Надеюсь, её последние мгновенья были похожими на эти – было время вспомнить хорошо прожитую жизнь, исполненную роль, сыгранную игру. Надеюсь, у неё была секунда с половиной, чтобы попрощаться и поблагодарить. Особенно поблагодарить. Благодарю за гостеприимство. Спасибо за отпущенное мне время.