И так мне этот случай на душу лег, что я потом часто по разным поводам его вспоминал. Мало ли, что мне плохо, зато кому-то хорошо, общее добро от этого не уменьшается.

…Не уверен, что из всего этого следуют противоречия, про которые говорил Саша, но все же к его словам стоит прислушаться: поститься и умерщвлять плоть я не собирался, поэтому пора было и об обеде подумать. Народ здесь резвый, к концу приходить неинтересно.

«Запевалы», боцманская команда, были уже на месте. Они хорошо потралили в кастрюлях и теперь сопели над тарелками, кидая обглоданные мослы прямо на клеенку. «Запевалы в любом деле» — так их помполит похвалил. Вася-ухман тоже из «запевал». Баловни судьбы, любимцы капитана и трюмные маяки. Они-то самая его первооснова и есть, гегемон из гегемонов. Наглые, как танки. Если «запевалы» прут — их ничто не остановит. Я тоже гегемон, но здесь таковым не считаюсь, потому что у меня специальность есть. Настоящий гегемон — он ничего не имеет, сама простота. А проще радости, чем ящики в трюме бросать — работы не сыщешь. Они уже знали, какой рейс и куда заход и сколько валюты дадут. Я этого ничего не знал и приобщался. Потом они за меня принялись, стали спрашивать, как там, наверху, ветер воет и сколько получает верхолаз.

Мне это не понравилось, и я сказал:

— Вася, отдай свайку, не твоя.

Такого жмота, как Вася — еще поискать. Он даже консервные банки собирает и редко кому даст. Вася закашлялся от возмущения, побагровел, заголосил, будто его резали. Народ был доволен. «Запевалы» похохатывали, подзадоривали Васю.

Тут котельный вошел, Коля Заботин, и Васю оставили в покое. Я еще не во все судовые отношения влез, но понял, что Колю уважают и у парней к нему особый интерес. Коля не на вахте был, по своим каким-то судкомовским делам пришел и выглядел как именинник: одет с иголочки, побрит до блеска и пах дезодорантом.

Какие-то женские наклонности у здешних мореманов.

Коля пошуровал в кастрюле половником, и «запевалы» закричали в раздаточную:

— Ляля, смени кастрюлю, именинник пришел!

Правда, что ли, именинник?

— Ладно, зачем? — засмущался Коля и налил, что осталось.

— Ну давай, не томи! Рассказывай! — подступили к нему с разных сторон.

— Человек! — ответственно произнес Коля и поднял ложку.

— Ну и чего? По сколько приняли-то? Как все было? Говори!

— Вначале — хреново, — честно признался Коля и отложил хлеб. — С Нюрой — не контакт, поскольку я накануне малость того… Она детей покормила, меня не зовет, только гремит посудой. Я на диване припухаю, поправляюсь пивком и смотрю футбол. Вдруг звонок. Я не реагирую. Нюра кричит из кухни, чтобы дверь открыл, а я — нет. Ворчит, открывает — и бас, знакомый вроде, меня спрашивает. Слышу, Нюра его взашей гонит. У нас, говорит, свои еще не просохли, нам только бородатых недостает.

— Ах! Не может быть! Так и сказала! Самого! Мастера! Капитана! — обмирали от восторга парни. — А он?

— Надо Нюру мою знать. Он говорит: «Я капитан». А Нюра ему: «В ЛТП таких много». Он отвечает: «Нет, я настоящий». Нюра не верит: «Настоящий — Латыпов, он в отпуске». — «Я Латыпов. Уже вышел». Я на одной ноге прыгаю, в брючину попасть не могу. — «Чем докажешь?» — Нюра засомневалась. Он спрашивает: «Квартира коммунальная?» — «Нет, своя». — «Ну держись, хозяйка» — и как гаркнет: «По местам стоять! С якоря сниматься!» Тут уж я вылетел в прихожую. Неудобняк, штаны не застегнуты, рубашку не заправил, полоскается.

— Ну дела! А он? А ты? — торопили парни.

— Да бросьте вы, ребята, — оборвала восторги появившаяся Лялька. — Похмелиться надо мужику, вот он и пришел.

— Отнюдь, — сказал Коля. — Ляля, ты не права. У него с собой было.

— Во дает! Принес? Не может быть!

— Да. Виски из бонного магазина. Сразу на стол выставил.

— Ну мужик! Это наш! Это по-нашенски. А Нюра-то, Нюра? — наперебой отзывались ребята.

— Ну, а дальше все, как полагается, Нюра постаралась. Правда, долго не сидел. Ушел, как раз футбол кончился, перед программой «Время».

— Ну и нормально. А чего, других делов нету? Уважил, и ладно!

Коля стал вспоминать подробности застолья, но мне это все активно не нравилось, и я его перебил:

— Он что, святой, ваш капитан?

— Он-то? Ну скажешь! Грешный, скорее, чем святой. Нормальный человек. Увидишь еще, узнаешь.

— Ну а человек, так и входи по-человечески. Чего не предупредил-то? Чего себя как мессию подаешь? Явление — я пришел! Ох и ах — все на колени!

— Ты это брось! Не знаешь. Мужик что надо. Пришел, уважил. При чем тут… — стал оправдываться Коля. Глаза у него при этом расширились, и он как-то странно стал мне подмигивать.

— Ты-то старый, постыдился бы, — сказал я. — Задрожал, в ноги бросился, аж штаны не застегнул. Гордость-то в тебе есть человечья? Да еще при детях! Кого ты вырастишь с такой холуйской психологией? И Нюру не постыдился! У нее ведь на глазах.

— Ты кого стыдишь, кнут?! — попер на меня боцман. — Да за такие слова по рогам…

На дверь глаза вытаращил и рот не закрыл.

И парни из-за стола тоже за мою спину смотрели заинтересованно, а красавец грузин Шантурия встал по стойке «смирно». Я обернулся и увидел рослого, представительного мужика лет сорока пяти. Черная борода шла у него воланом по низу лица, будто приклеенная, лицо сильное было, в крутых морщинах, в прищуренных глазах таился недобрый свет.

Колина Нюра не права. Совсем он на алкаша не похож. Только глянешь и сразу скажешь — капитан.

Коля засуетился, отгреб кости в сторону и позвал:

— Рустам Иванович, милости просим к нашему шалашу.

Капитан кивнул, но недобрый свет в глазах не потух. Боцман перехватил инициативу и распорядился, как в парикмахерской:

— Ольга Петровна, прибор!

Капитан не спеша и твердо подошел к столу. Коля быстро поднялся, предлагая ему место.

— Кто таков? — спросил капитан, буравя меня взглядом.

— Электрик Обиходов, — ответил я, не отводя глаз.

— Можно бы подняться, электрик Обиходов, когда капитану представляешься, — вроде бы со смешком сказал капитан.

— Встан, встан, — подсказывал Шантурия.

— За едой даже в армии вставать не обязательно, — сказал я.

— А ты бы встал все же, электрик Обиходов, — усилив интонацию, повторил капитан.

Я смотрел на него и ждал, что он еще скажет. Но тут Лялька появилась, Ольга Петровна, с тарелкой и инвентарем.

— Рустам Иванович, кушать будете? Или вам в каюту?

Она остановилась рядом с ним, высокая, длинноногая, с большой грудью и узкой талией. Она себе цену знала и с открытой улыбкой смотрела на капитана.

В лице у него что-то сдвинулось, и он, словно сожалея, покачал массивной головой:

— Спасибо, Оля.

— Супчик вкусный, с баранинкой, — не отводила она смеющегося взгляда.

Он готов был уже улыбнуться в ответ, но, пересилив себя, произнес в пространство:

— Странные электрики объявились на флоте.

Парни за столом согласно закивали, и боцман прогудел:

— Чего там, неграмотный, его учить надо.

— Да нет, думаю, уже поздно, — сказал капитан, словно бы в раздумье, и повернулся к Ляльке: — А ты все цветешь. И куда мужики смотрят!

— Где вы их видите, Рустам Иванович? — отозвалась она. — Нету мужиков-то, одни едоки.

Он как-то невесело усмехнулся и пошел на выход.

— Что ты сделал, кнут! — накинулся на меня боцман. — Обидел человека.

— Теперь держись, отольется тебе, — поддержал его рулевой Гоша Гаврилов, по прозвищу Парижанин.

— Спишет, — уверенно сказал Вася. — Лучше сам уйди.

— Как спишет? Кого? — не понял я.

— Тебя, кого же еще, — подтвердил Гоша.

— Ну, это навряд ли, — усомнился Коля и спросил: — Я вот чего не пойму: зачем он приходил-то, если есть не стал? Пришел, постоял, ушел. Что-то тут не то. Не на Ляльку же полюбоваться?

— А что, не достойна? — приняла она позу.

— Не, Ляль, кто говорит, королева. Ну а все же?

— Неужели тебе не ясно? — удивился я. — Это продолжение спектакля. Там, у Коли, он выступил, а сюда пришел аплодисменты сорвать.