— А хотя бы. Оно у меня тоже есть, к твоему сведению. И да, у него пять виноградников. — Я выдохнула, посмотрела на свой чемодан у кровати, затем ткнула в него пальцем. — Отправишь мне домой.

Сашка, в своей противной манере, вскочил и мне поклонился.

— Как прикажете, барыня.

Я вышла из спальни, затем вернулась. Взглянула с обидой.

— Как я не люблю, когда ты такой.

Он зло выдохнул, заставил себя промолчать, потом даже отвернулся.

— Я надеялся, что мы поговорим, когда я вернусь.

— А мы поговорили, — с горечью заметила я. — Если бы ты хоть один раз мне позвонил за эти дни, сказал «привет», думаю, мы бы поговорили по-другому. Но тебе это в голову не пришло, Саша. Ты был уверен, что я жду. Подожду неделю, две. Так? — Емельянов не отвечал, а я вздохнула, отступила к двери.

Только у калитки поняла, что так и не взяла то, за чем приезжала. Мне нужны были диски для работы, а они остались в чемодане. Я даже чертыхнулась себе под нос. Но возвращаться бы ни за что не стала. Одна надежда, что Емельянов отправит мне чемодан с вещами побыстрее. Отправит, и, наверное, вздохнёт с облегчением.

— Хочешь, я всё узнаю? — Вася предложила мне свои услуги с готовностью и даже с явной надеждой на то, что я соглашусь. — Я всё у него выпытаю. Если понадобится, силой. Он мне всё расскажет, — с угрозой проговорила она. — Где был, что делал, и что собирается делать.

— Мне всё равно, — сказала я. Не сказала, соврала, но голос мой прозвучал достаточно твёрдо, и я понадеялась, что Василиса поверила. Судя по тому, что она недовольно молчала, возможно, и поверила. И чтобы закрепить результат, я продолжила: — Вася, всё это какой-то бред, честно. Я чувствую себя дешёвкой. Не навязываюсь ему, но всё равно чувствую. Оттого, что он уверен, что я жду и страдаю.

— Но ты ведь ждёшь и страдаешь, — заметила Вася осторожно.

Я подошла к зеркалу, посмотрела на себя. Чтобы сделать себе приятно в один из чёрных и печальных дней, я решила порадовать себя новым платьем и туфлями в тон. И теперь вот на себя любовалась. Кстати, последние события сыграли свою роль, я потеряла аппетит, и смотреть на себя было приятно. Фигура выглядела точёной, в том смысле, который можно было применить к моему телу. Но мне самой нравилось, что бывало не часто. И это было поводом противостоять всем смущающим меня мыслям и душевной тоске.

— Не жду, — ответила я Василисе. — Может, и страдаю, но совсем чуть-чуть. К тому же, ты была права.

— Я? — Вася, кажется, всерьёз поразилась. — Когда?

— Когда говорила мне про Криса. Он благотворно влияет на меня.

— А-а. Влияет в душевном или физическом смысле?

Я моргнула, глядя себе в глаза.

— Вась, ты чего?

— Да я так просто спросила, — тут же забормотала она. — Вдруг… я чего-то не знаю?

— Вася, мы друзья.

— Не забудь об этом Криса предупредить. А то он натура увлекающаяся. Думаю, ты это уже поняла.

Я продолжала смотреть на себя, а после того, как Вася торопливо попрощалась, попробовала подтянуть вырез платья чуть выше. Зачем она мне это сказала? Мы так мило гуляли с Крисом в последние дни, беседовали, я даже захотела французский выучить. И никаких откровенных намёков он мне не делал, а вот теперь я занервничала. Может, я чего не замечаю? Я себя знаю, иногда я бываю жутко невнимательной.

— О, это новое?

Дашка открыла дверь в мою спальню, увидела меня перед зеркалом, и принялась разглядывать.

— Повернись-ка.

Я повернулась, даже покрутилась перед ней. Сестра благосклонно кивнула.

— Здорово смотрится. Сколько отдала?

Я недоверчиво прищурилась, руку в бок упёрла.

— Что ты хочешь?

Дашка выразительно вздохнула.

— Ты же зарплату получила. Дай в долг. А папа тебе отдаст.

— Как мило.

— Да ладно, Тань. У меня зарплаты пока нет. А чтобы она появилась, нужны вложения.

— Какие ещё вложения?

Дашка просияла улыбкой.

— А мне позвонили, пригласили на пробы. Сашка, видимо, вернулся. Ты в курсе?

Я поскучнела.

— В курсе. Что ж, иди на пробы, — вынуждена была я согласиться.

— Денег дашь? Хочу прикупить новое платье и бельё.

— Зачем тебе новое бельё?

Дашка выразительно закатила глаза.

— Тань, ты в этом ничего не соображаешь, даже удивительно для твоей профессии. Это же пробы. Могут запросто попросить раздеться.

— Даша, там не дефиле в купальниках!

— Всё равно, нужно быть готовой ко всему. — Она руку ко мне протянула, пальцами щёлкнула. — Не жадничай, дай карту.

Я достала из сумки кошелёк. Банковскую карту сестре протянула, скрепя сердце, но если бы не дала, последовал бы поток обвинений в мой адрес, это точно. В скупости, в зависти, в притворстве, Дашка попыталась бы пальцем в мою душу залезть, поковырять там, узнать, что я скрываю. Легче было откупиться. Правда, предупредила:

— Будь экономней. Не вводи отца в долги.

— Ой, да ладно, — отмахнулась Дашка и довольная, упорхнула.

Я же довольна совсем не была. Мне осталось лишь ждать результата проб. Конечно, меня теперь это не касалось, подойдёт моя сестра для рекламы «Лекадии» или нет, ведь я против была по определённой причине, а теперь эта причина себя изжила. По крайней мере, так складывались обстоятельства. Но я всё равно жила ожиданием. И разрывалась между тем, чтобы пожелать Дашке удачи и желанием, чтобы она никогда не появлялась в поле зрения Емельянова. Ей я ничего не говорила, потому что в мои пожелания Дашка вряд ли поверила бы, после всех наших ссор и споров. Но мама права, Дашке пора определяться в жизни, и если пробы или полученная работа ей поможет в этом, как я могу препятствовать? Если у неё появится настоящее дело, то, может быть, она изменится. Хоть немного.

— Ты сегодня замечательно выглядишь. Как это говорится? Глаз не оторвёшь.

Я рассмеялась, приняла руку Криса, когда он помог мне спуститься по ступенькам.

— Глаз не оторвать, — поправила я его. — Спасибо, Крис, это очень приятно.

— Правда?

Мы не спеша шли к машине. Нас ждал водитель, даже заднюю дверь для нас услужливо открыл. Правда, молодой человек был настолько фактурный, что с одного взгляда заподозрить в нём простого водителя было трудно. И я подозревала, что он по велению Филина, выполняет сразу несколько функций рядом с французским гостем. Шофёра, охранника и соглядатая.

— Я много не понимаю из того, что говорю, — признался Крис. — Ника меня учит, я запоминаю, но до конца понять не могу. Например, как отрывают глаза.

Я засмеялась, в машину села, дождалась, пока мой спутник окажется рядом.

— Думаю, у вас тоже много выражений, которые русскому человеку не понятны.

— Надо спросить у Ники, — согласился Крис. — Было бы интересно узнать.

Крис был человеком не только увлекающимся, но и разговорчивым. С ним невозможно было ни одной минуты провести в тишине, у него темы для разговоров никогда не заканчивались. С ним было интересно, весело, и я совсем не чувствовала неловкости и непонятных, тревожных пауз между нами не повисало. Но с недавних пор (после разговора с Василисой!), я поневоле принялась внимательнее прислушиваться к его словам, вдумываться, анализировать, но опять же ничего не замечала. Даже когда Крис брал меня за руку, в этом не было ничего особенного или настораживающего. Он брал меня за руку, при этом жестикулировал свободной рукой, продолжал говорить и смеяться. Но со стороны, возможно, наши прогулки по парку рядом с «Пескарями» рука об руку и можно было расценить, как нечто большее. Кто-то расценил, сделал неправильные выводы и сообщил их Емельянову.

Ну, Завьялов.

Хотя, думаю, не только Завьялов виноват. Выводы делать все горазды, те же Вася и Ника. И даже Кирилл Александрович при вчерашней встрече, упомянув в разговоре имя Криса, неожиданно погрозил мне пальцем. Совсем, как папа.

Ужинать решили в «Пескарях». Из-за резко изменившейся погоды решили отказаться от прогулки, когда вышли из машины у ресторана, пошёл дождь, и мы с Крисом, как подростки, вбежали в двери ресторана, смеясь и держась за руки. Я тут же кинулась к зеркалу.