Тревожило ожидание предстоящих стрельб боевыми патронами: как я отстреляюсь? Беспокоила практическая сторона теоретических, пока, понятий, — отдача при выстреле… убойная сила… дальность полета пули… задержка дыхания и плавный спуск… И много другого, в этой связи… Главное, что я в себе неожиданно отметил: оружие как средство превосходства, как инструмент для убийства чего-то живого, меня совершенно не греет. У меня нет вожделенного желания — ни трепетного, ни простого любопытства — дослать патрон в патронник, прицелиться, и поразить цель. Такого желания у меня нет вообще, не возникает. И огнестрельное оружие, да и холодное тоже, мне органически — я чувствую! — не нужно. Я могу, например, в соревновательных целях добиваться победы в разборке-сборке автомата на время. А учиться стрелять, попадая только в «яблочко» или в десятку, для того чтобы научиться убивать людей — не хочу. Не хочу даже прицеливаться ни в людей, ни в птиц, ни в зверей, ни в животных — ни в кого. Это на подсознательном уровне, в бошке, и даже глубже, этого не переломить.
Тем не мене, задача и условия, поставленные перед нами очень простые — хочешь, не хочешь, а плохо стрелять никак нельзя. Идеологическая подкладка подводится такая: «Р-рота, слушай сюда. Тот, кто плохо стреляет, тем самым сознательно делает это на руку врагу. Понятно? Тот сознательно ослабляет обороноспособность нашей страны, значит плохой человек, не патриот, не комсомолец, не советский человек. Преступник, одним словом. Понятно? Допустить мы этого, естественно не можем. Мы все, как один, должны с достоинством и честью, умело и мужественно стоять на защите нашего государства от посягательств её многочисленных врагов. А, значит, и хорошо стрелять. Кому не ясно?» Очень упрощенно, но очень доходчиво.
В агрессивной же сути капиталистов, объединившихся в разные империалистические блоки и другие альянсы против нашего государства мы и не сомневаемся. Их сущность, как на лице, ярко и красочно отражена на Политических картах мира, на разных специальных политических стендах. Ими, для нас, завешены все стенные проемы: в Ленинской комнате роты, в клубе полка, стены всех коридоров, в классах, на улицах учебного городка — везде. Эти блоки изображены черной краской. Жирные их, с зазубринами, стрелы хищно и агрессивно нацелены на нашу территорию, на нас, значит. Наша страна лежит перед ними, как нежный, вкусный и желанный для них пирог, покрытый розовой сладкой глазурью. Края пирога обведены красной, мармеладной, извилистой линией границы — не тронь, гад, значит! Со всех сторон, со всех частей света на нас нацелены черные их акульи силуэты: вражеских самолетов, разных надводных и подводных кораблей, ракет и танков противника. Даже обозначены числа вражеских полков и соединений, которые только того и ждут, когда мы уснем или ослабнем.
— Не спать, не спать! Сейчас подниму… Все смотрим на карту… Видите, вот, вот и вот… Мы — в плотном кольце агрессора. Кому теперь что непонятно? — нажимая, с угрозой в голосе, вопрошают командиры на занятиях.
— Так точно…
— Не спать!
Об этом же каждый день — утром и вечером — командиры, замполиты и разные политинформаторы делают специальные доклады. Читают, пересказывают всякие тревожные передовицы центральных газет, где агрессоры — тут или там — опять нарушили мир, опять варварски потрясают своим атомным, ядерным и другими видами оружия. Об этом непрерывно говорят и по радио, и на всех политзанятиях, и на всех политинформациях. Мы, от этих империалистов уже действительно звереем. Н-ну, бля, добраться бы только!.. А тут еще эти китайцы, гадство, понимаешь, хвост поднимают…
Допустить мы этого не можем. Нет, нет… Ни в коем случае. Пусть знают, падла: мы здесь не спим, мы на чеку, им не пройдет… Нет.
Для нас, молодых солдат, задача только одна: мы обязательно должны научиться хорошо стрелять. Обязательно. Научиться! Хорошо…
— Так, р-рота! Будем тренироваться: бегать и стрелять, бегать и стрелять, — пока не научимся. Ясно? Все должны стрелять только на четыре и пять. Кому ещё не ясно, что я только что сказал, а? Кто в наряд хочет? — басит, сверля нас бешеными глазами старшина, при мощной поддержке командира роты, замполита и всех младших командиров.
Внеочередной, да и вообще наряд — сильный аргумент. Спасибо, не надо.
— Ясно, че тут не ясно? Бегать и стрелять, бегать и стрелять… — покорно соглашаемся.
— Вот и хорошо, что поняли… — хоть и настороженно, но всё же, чуть отпускают железную хватку командиры.
Такие вот у нас общие ротные обязательства и личный боевой оптимистичный настрой.
Стрелять, так стрелять…
Уже готовимся к стрельбам.
Уже вот-вот…
И теоретически и психофизически вроде готовы. Теоретическую подготовку на специальных станках, отработали упражнение на прицеливание и плавный спуск. Психологическую подготовку закрепили на вполне реальном обещании командиров «серьезно разобраться с нами по результатам — если! — не дай Бог! — плохих стрельб». А вот физическая готовность выразилась в новеньких для нас шапках и трехпалых рукавицах. Вот это хорошо! Это здорово! Как раз во время!
Нам всё это выдали накануне стрельб. Интересно — насовсем или потом заберут? Рукавицы новенькие, мягонькие, удобные, просто прелесть — больным рукам очень тепло. Мягкая и чистая ещё, внутренняя их сторона нежно гладит, успокаивает расцарапанную кожу. Шапка тоже ничего, правда, попроще, погрубее, но все равно теплее, чем пилотка. Пилотки мы сразу сдали в каптерку, на склад. А младшие командиры тут же поотбирали у своих «шестерок» и у тех, кто почти сам предложил, эти новенькие шапки и рукавицы, заменив их на свои старые. Нет, не насовсем, ну что вы, просто поносить, просто — пока… В общем, на память. Как бы «сфотографироваться».
Ага, хрен там, оно красит!.. Потому что холодно… холодрыга.
Утро в день стрельб выдалось действительно холодным, пасмурным и ветреным.
Брр!
После завтрака, экипировав по полной боевой, нас рассадили по машинам — всё тем же, с тентами. Покатили на стрельбище. У каждого из нас свой, закрепленный за каждым из нас автомат АКа-47. Боевой!! Интересно, как он у меня будет стрелять, не подведет? Рожок магазина пустой, — патроны, сказали, выдадут там, на месте. Ребята все молчаливы, как никогда сосредоточены, все очень хорошо понимают степень важности предстоящего мероприятия. Первые стрельбы! Боевыми патронами!.. На оценку!.. Никому оплошать нельзя. Не хочешь, да затрясё… в смысле, сосредоточишься.
Мороз и ветер хорошо выстудили землю. Снег уже не тает, рытвины и колдобины на дороге крепко смёрзлись. Дует пронизывающий низовой ветер. Холодно.
До стрельбища ехали минут сорок. Машины, и нас прилично трясло. В кузове холодно, ноги стали замерзать. Сидим, стучим сапогами: правый об левый, и наоборот, пытаемся согреться. Вдруг машины останавливаются. Все, приехали? Нет, оказывается, командиры в кабинах замерзли…
— Вых-ходи стр-роиться! — Звучит команда.
Гремя снаряжением, сыплемся из кузова. Выстраиваемся, и, оставшееся до стрельбища расстояние, с пару километров, бежим все вместе, греемся.
Вот оно…стрельбище.
Стрельбище… ельбище… еблище… (Это мой музыкальный тонус меня так своеобразно подбадривает, мол, не боись, Пашка Пронин, не пулей, так штыком, по нему, по этому «…ельбищу»).
Нет, конечно, оно именно стрельбище. Огромный котлован, когда-то, в прошлом песчаный карьер. Для учебных боевых стрельб этот карьер соответственно дооборудован спецсредствами для разных поперечных протягиваний и подъёмов различных мишеней на разном их уровне. Каким-то специальным армейским подразделением это всё содержится, обеспечивается и охраняется. Стрельбище на открытом воздухе и зимой и летом, в жару, дождь и метель… Стреляй себе, да стреляй — места много. Офицеры говорят, что летом и осенью в районе стрельбища полным полно разной ягоды и всяких грибов. В это время тут, говорят, не служба, а «малина», в прямом смысле слова. Гражданских здесь никогда не бывает — боятся. И правильно делают, стрельбище-то учебное, поди, угадай, куда какая пуля полетит. Да и охранная зона вокруг: растянута колючая проволока, ржавая уже, с такими же ржавыми предупреждающими табличками. Но ягод и грибов для военных тут просто тьма: ходи и собирай, собирай и закатывай потом на кухне в стеклянные банки…