— Во, видите, тут и пива, оказывается, нет. Чё мы тогда сюда пилили?

— Вот я и говорю, какого лешего нас сюда занесло? Мест лучше что ли, для нас, на земле не нашлось, а?

— Это не армия, пацаны, это или баня, или столовая. Только мы не с той стороны заехали, сзаду, со двора.

— Вот именно, сзаду мы заехали. Прямо в очко! Ага!..

— А где оркестр? — не унимается любитель праздничной музыки.

— Ага, щ-щас! — где-то в темноте злорадно гогочет наш водитель. — Раскатали губу… Будэ вам и оркестр, и цвяты, усё щас будэ.

С шумом открывшаяся в стене неприметная вначале дверь, вовремя прервала наши мрачные размышления. В слабом свете коридорных лампочек, как из преисподней, появились несколько солдат и офицеров. Один из офицеров, маленький, толстенький, увидев нашу толпу, радостно потирает руки и вместо «здрасьте» громко, как тот дедушка Ленин, картавит:

— Так. Пгиехали, значит. Оч-чень хагашо.

Мы молча полукругом толпимся… Или передразнивает нашего дедушку, артист, значит, или действительно родственник картавого… Да, мы приехали! Что дальше?.

— Митрохин, Павлов, одна машина? — куда-то поверх наших голов, тем же бодрым тоном спрашивает он.

— Так точно, та-ащ майор. Пока одна. — Сообщает то ли Митрохин, то ли Павлов. Один из них в общем. — Щас и другие подойдут.

— Отлично, — чему-то продолжает радоваться наш майор, и громко хлопает ладонями. — Ну что ж, б-бойцы, все вот так вот б-бодгенько, со своими вещичками, значит, и заходим сюда. Пга-ашу. Заходим по одному и не толпимся… Митрохин, зав-води, гвагдейцев.

Крутанувшись, шустрый майор бодро ныряет в свою преисподнюю, исчезает там… Мы, еще не очень понимая, куда это — милости пга-ашу, и вообще, — гуськом потянулись в освещенный коридор. Но стоило нам переступить порог, как воздух — тёплый, слегка влажный, с привкусом берёзового веника, пива, кваса, пота и мочи, выдал всё — это действительно баня.

— Баня, братцы!!

Все радостно оживились: «Ну это другое дело, ребя, это точно баня. Баня!»

5. Теперь, конечно, про неё, про баню…

— Слышь, мужики, я первый сказал, что это баня.

— Ага, хрена, я первый догадался!

— О-о, бля, ща, помоемся. Пивка бы…

— Интересно, а веники дадут? Я люблю, чтоб с веничком. Мы, например, с батей…

— Ага, дадут. Догонят ещё и пендаля дадут.

— Обоим с батей…

— Чего?

— Ничего. Шутка. Топай давай, не задерживай…

— Слушайте, пацаны, ну точно баня! Она! А я сперва, бля буду, мужики, не поверил… Ага!

Мы — пацаны — уже торопимся, подталкиваем в спины друг друга. Конечно, нас-то вон сколько, понимаем, а верхняя полка в парной одна и, наверное, такая маленькая, маленькая, и узенькая преузенькая. Всем и не хватит места… Скор-рее, мужики, — ломимся, нужно место успеть занять.

— Впер-ред, ребя, в парную! На по-олку!

— На по-олку!

Гурьбой с шумом вваливаемся в большое просторное помещение. Это зал банного ожидания. По периметру помещения расставлено несколько кожаных диванов, невысокая перегородка отделяет женскую половину зала от мужской, общий гардероб, закрытое окошечко кассы, закрытый сейчас буфет, на полу, по углам, цветы в кадушках — высокие и длинные, с опушкой листьев на верху, как у пальмы, старые шторы на окнах, несколько урн, таблички на стенах: «Не курить!». Стандартный же и запах. Все, как и в нашей городской бане, там, несколько дней назад, на гражданке. Кстати, я заметил, в нашей стране много чего одинакового: ботинки, например, фабрики «Скороход», жилые дома, как сиамские близнецы, уличные туалеты на железнодорожных станциях, улицы с одними и теми же названиями, бани ещё вот… Такой вот, понимаешь, трепетно-радостный стандарт в жизни общества создан для коллективного общения, в данном случае его помывки.

Не будем о грустном, повернёмся к ожидающим радостям… Мы в армии… В армии! Вернее перед ней, в бане.

Нас здесь действительно ждут. Военнослужащие, некоторые в белых халатах (санитары или санинструкторы, не знаю ещё как правильно), стоят в некотором отдалении друг от друга. Около каждого из них груды мешков, больших узлов, навалены какие-то огромные свертки. Они издали, скептически, молча и с большим интересом рассматривают нас, изучают, как макак в зоопарке. Экипировка — наша одежда, им явно не нравится. Это заметно. И вообще, на нас здесь смотрят, как на младшего брата неожиданно накакавшего в штаны: нате вам мол — приехали, засранцы, возись теперь с ними! Появившийся из дверей мужского банного отделения щеголеватого вида старшина вовремя прерывает эту немую сцену.

— Та-а-к, приехали. — Одного за другим, внимательно оглядывает всех. — Краса-авцы-Ы! — Коротко хохотнув, восхищенно замечает он с ударением на последнем слоге. Повернувшись к солдатам, спрашивает: — По-моему, таких еще не было, а?

— Как же, не было, та-ащ старшина? Последнее время вот только такие уроды и приезжают, — с сильной долей общего разочарования не соглашаются его помощники.

— Но-но, разговорчики мне… понимаешь. И не уроды, а защ-щитнички, — вступается за нас старшина. — Что-то вы быстро забыли, какими сами сюда в прошлом году приехали, а?.. — помощники недовольно отворачиваются, прячут глаза. — То-то!

Ага, порадовались мы поддержке, нечем поживиться, да? Вот вам! Не будете нос задирать.

— Ну, что ж, — ставит точку старшина, — тогда начнем-с, пожалуй. Докладываю порядок ваших действий, товарищи бойцы: по одному проходим сюда…сюда и сюда. — Широким жестом показывает маршрут нашего будущего продвижения по запутанным банным просторам. — Вот здесь оставляете все свои тр-ряпки, — брезгливо морщится. — Если кому-то нужно будет что-то из своих вещей отправить домой, — тут же сам себя перебивает, — пожалуй, отправлять тут я вижу и нечего. И хорошо! Так, дальше. Го-олые-с! — поднимает палец вверх, — голые, идете к Мамедову и его команде, — делает выразительную паузу. Мы между собой удивленно переглядываемся «за каким… это, к какому-то Мамедову?» Старшина, ухмыляясь, довольный эффектом, успокаивает, — они вам сделают соответствующие стандартные прически… на голове! Потом идете к санинструкторам — там совсем просто. Потом в моечное отделение, на помывку-с. А уж потом одеваться… И домой, спать.

— Обратно?

— Мы?

— Домой?!

— Все?

— Ага, щас. Ишь, вы какие шустрые, а! Все! — Радостно хохочет старшина, переглядываясь со своими помощниками. Те тоже очень радостные, прямо покатываются, за животы хватаясь. — Через три-и года домой поедете… Через три! — хохочет старшина. — Запомнили? Не раньше! — мгновенно стерев с лица радостную мину, серьёзно добавляет. — А кто и позже. Здесь, кто — как, сынки. — Многозначительно добавляет. — Армия.

— Как это?

— А так это! — старшина ярко и артистично изобразил вытянутыми губами и ртом вульгарные чвякающие и сосущие звуки. — Как у быка «титьку» сосут, знаете? — спрашивает, победно оглядывая зрительскую аудиторию. — Так вот. Понятно?

— Уууу!

— То-то. — Удовлетворенно подводит черту старшина. — А спать поедем домой, в полк значит. Понятно? Там теперь ваш дом.

— Угу-у!

— Не угу, а так точно. — Старшина сурово оглядывает угукающую гвардию, щурит один глаз, с оптимизмом заявляет, себе видимо. — Но ничего, это отработаем. Время — море: вагон и малая тележка. Три года! Научимся. От зубов отскакивать будет. Кор-роче, — старшина начальственно привстаёт на цыпочки, — на все про все один час. Во-пр-росы? — и, ни секундой позже, сам себе отвечает: — Нет в ар-рмии вопр-росов. Значит, впер-ред, товарищи вновь прибывшие.

Из всей пламенной и яркой речи старшины мне очень понравились только три вещи: мыться, одеваться и спать. Еще бы про что-нибудь пожрать сказал — вообще была бы лафа!

Армейская же форма манила… притягивала, словно магнит. Я так долго в тайне ждал этого радостного момента, я столько раз в своих мечтах примерял военную форму, столько раз представлял себя в солдатской военной форме, обязательно с медалями, в фуражке набекрень, как на том плакате в военкомате. Идешь по школе такой стройный, подтянутый, независимый. На учителей не смотришь… Дома… в клубе… все девчонки — падают. Здо-орово!