«Гуляет она, разудалая наша молодежь, развлекается. Пока мы службу несём. — Отчего-то осуждающе хмыкнул про себя подполковник, и злорадно скривился. — Ничего, пусть пока потанцуют… Пока! — хорошо зная разницу между танцплощадкой и армией. — Не до плясок потом некоторым будет. Ага!»

Громкая яростная музыка, как дымзавеса в отсутствие ветра, широко и свободно растекалась по всей округе, во всех её направлениях. Горластые мощные парковые динамики били по ушам далеко ещё на подступах, и в машине, конечно. Невидимый парковый джаз-бэнд лихо наигрывал что-то бодрое и ритмичное. Музыка звучала то плотно, всем составом, то прерывалась на сольные куски. Неистово грохотали барабаны, звенели тарелки, сыпались, догоняя и обгоняя друг друга фортепианные пассажи, глухо цокал подключенный к усилителю контрабас, выл тромбон. Соревнуясь с трубой и саксофоном, хриплым голосом что-то пела солистка. Музыка звучала громко, ритмично и легко отзывалась в памяти.

Подполковник Онищенко, к своему неудовольствию поймал себя на том, что тоже непроизвольно отбивает ритм и ногой и свободной левой рукой. И совсем уж не потому, что он, как и они, молодёжь, такой же легкомысленный, нет, просто музыка была где-то знакомой, из какого-то вроде бы кинофильма. Хотя в этом командир батальона уверен не был, — в кинотеатр ходил редко, да и фильмы обычно смотрел те, которые выбирала жена, или какие в клубе части показывали. Жена фильмы любила только сентиментальные — «жизненные» или глубоко философские, а там, он твердо знал, такой музыки нет, и быть не может. Значит, поразмыслив, пришёл к убеждению, — слышал он эту музыку на пластинке — скорее всего. Дома дочь и сын, в отсутствие родителей, да и когда в присутствии, нещадно грохотали новинками музыкальной, можно сказать чужой, несоветской индустрии, хвастаясь этим бубуханьем на весь подъезд, аж голова от них сразу болеть начинала. Ни увещевания, ни призывы слушать что-нибудь наше, родное, отечественное, классику, например, ни к чему хорошему не приводили. Дети обижались, злились, намекая на отсталость родительских взглядов, недостатки их воспитания, отсутствие вкусов. «Яйца ещё, а туда же… — морщится подполковник, в глубине души понимая, — всё верно, так и должно быть: другое поколение, другие взгляды… Закон развития… Надо смириться и… не замечать».

Но мелодия знакома. Это точно. Исполнительница, певица, с какой-то, дай Бог памяти, дурацкой фамилией… Бэлла или Элла… Фриц… Фиц… так что-то. Немка или американка, но чёрная… У них там, хрен, что поймешь, — негритянка, в общем. И эту музыку он именно у себя дома слышал.

Водитель машины — солдат второго года службы, младший сержант Астафьев, родом из-под Тулы, привычно крутил баранку, рулевое колесо, если уж правильно. Круглолицый, курносый, с конопушками и толстыми губами, слегка наглый и в меру развязный парень, солдатская кличка «Тульский пряник», а если точнее, просто «Пряник», хорошо знающий когда, с кем, и как себя нужно среди офицеров вести, сейчас, зная жесткий нрав и высокую требовательность командира Онищенко, наглухо застегнув все пуговицы на гимнастерке и точно по уставу надев пилотку, напряженно правил машиной. Глядел на дорогу и молил бога, чтобы движок не подвел, не сдох случайно или какая другая беда с машиной в это время не приключилась. И бензин уже был на подсосе, видел, приборная стрелка давно уже лежала на нуле, уже и не дёргалась, не клевала. На дороге — кто не знает — у армейских машин всегда много проблем, даже перечислять их не стоит — умаешься. Молчал себе, поэтому, тихонько в тряпочку, хотя парень был веселый, и в отсутствии подполковника болтал всегда без умолку, веселил анекдотами. Сейчас правил машиной и косил глазом на притоптывающую ногу дремлющего вроде бы подполковника. Неплохой знак — домой, к бабе едет, — на палку… Хм-м!

Астафьев тоже видел гуляющую молодежь, тоже слышал музыку, но она его не задевала. Вернее, он её не слышал. С первых дней службы потому как убеждён был, из всех искусств солдату важнее, считай, полезнее, здоровый сон. И чем больше его, тем оно лучше. И если бы можно было, так бы и спал до самого дембеля. Это уж без проблем! Да и служба в автороте к этому часто располагала: ты либо ждёшь, либо ты едешь. А потом, опять, ждёшь или ремонтируешь. Всегда получается одно из трех. И поесть, и поспать… всё в ней, в машине. И не важно, что все пацаны давно уже спят в полку, а он, оперативник, бедняга, катается тут — глаза слипаются! Своё «пряник» возьмёт. «Теперь-то уж недолго ездить, рядом тут, — с лёгким вздохом отметил про себя водитель. — Минут может пять-восемь, до подъезда, а там быстренько — раз, вниз, накатом под горку — бензина как раз и хватит, — и резко, на третьей передаче, выжжж-ик… на улицу Ленина, и юрк в часть. И все дела. В гараже и закемарю, в машине. — Решил Астафьев. — Не пойду в роту. Ну, её, на хрен, вонючую. Там всегда душно! Скажу: «Товарищ подполковник могут в любую минуту сейчас вызвать!», и всё. Дежурный по автопарку сбрендит проверять, сбрендит-сбрендит. Не станет он ночью подполковнику домой звонить, переспрашивать, — побоится. А утром никто и не вспомнит».

— Астафьев, ну-ка, заверни-ка к Парку, — вдруг, неожиданно для себя, коротко приказал подполковник.

— Куда? — удивленно, совсем не по уставу, будто поперхнулся, переспросил водитель, резко притормаживая.

— К Парку, говорю! — Раздражаясь скорее на себя, чем на водителя повторил командир. — Давай-давай, разворачивай!

Астафьев постарался скрыть то, что в таких случаях, при других пассажирах, ярко изображал на своем круглом выразительном лице. Мягко говоря, сплав удивления с недоумением. Типа: «Оху… вы опять, что ли? Ну, бля, армия!» Но, приказ командира, пусть и такой вот идиотский — все знают — закон! А уж приказ командира батальона, для Астафьева, тем более, — себе дороже.

На уже почти пустынной дороге машина, накренившись, нервно вписалась в разворот. Своё недоумение и раздражение, Астафьев, естественно отыграл на машине резкой, злой перегазовкой — на тебе! — на лице при этом сохраняя полное спокойствие и покорность. Машина — она же железяка! — пусть знает! — резво покатила в обратную сторону, к Парку культуры и отдыха. «Выспался, называется!» — злился про себя шофер.

«И на хрена я сюда завернул? — ругал себя в это время подполковник, размышляя над тем, почему это он вдруг так неожиданно приказал — музыку что-ли захотелось поближе послушать, или просто прогуляться? Наверное, на девушек поглядеть! Конечно, на девушек… А что? Вон они, какие нынче стали фигуристые, улыбчивые да раскрепощенные. Так уж в глаза тебе откровенно смотрят, что хоть сейчас её в койку… А почему бы, кстати, и нет? Почему бы и не… пройтись по Парку, не посмотреть, не подышать? Ладно, уж!..»

Подъехали.

Выбравшись из «уазика» — ух, как шумно здесь от музыкального грохота! — бросив водителю дежурную команду: «Жди!», подполковник не торопясь, чуть вразвалочку подошел к стоящей поодаль от входа в парк — но на виду! — дежурной милицейской машине. Дежурный наряд, молодые ребята, милиционеры, с интересом глядели в его сторону. Не выходя из своей машины, вежливо, но, не как подчинённые, вразнобой, громко поздоровались. Громко, потому что от музыки шумно.

— Не спится, товарищ подполковник или по службе к нам?

— Что? Ааа… Да вот, хочу у вас прогуляться тут, понимаешь. — Так же напрягая голосовые связки, поведал подполковник. — Своих посмотреть, не болтаются-ли?

— А! Ну-ну…

— Полезно…

— Нет, товарищ подполковник, солдат сегодня вообще никаких вроде не видно. Да и поздно для них-то.

— Ну, нашим — это не время. — Вроде хвастаясь своими солдатами, сообщил подполковник. Сочувственно кивнул на грохот динамиков. — Шумно у вас, однако…

— Да нет, ерунда.

— Мы привыкли.

— Шумно у нас будет как раз к закрытию, к часу ночи. Вот тогда и приходите, товарищ подполковник. Без подкрепления не обходится, — усмешливо переглядываясь, рассмеялись молодые милиционеры…

— Да?.. Ну ладно, пройдусь пока тут.