И в вышине не выписывали круги стервятники: создавалось впечатление, что давление солнечных лучей мешает им парить над землей, сбивает вниз и тожe загоняет под землю.

Степь казалась совершенно застывшей — это в жару-то! — и мертвой.

Но что это? На горизонте зародилось какое-то движение. Что-то большое и красное стремительно катилось к нам... нет, в стороне от нас — и мимо. Какой-то огромный колобок, за которым тянулся тонкий шлейф пыли — по такой жаркой погоде и пыли лень было подниматься в воздух.

— Колобок-колобок, я тебя съем... — машинально пробормотал я, хотя протолкнуть черствый кусок в горло вряд ли сумел бы.

Колобок услышал — слух у него был под стать размерам.

— Я не колобок, я SUPAPLEX, — прохрипел он, бешено ворочая глазами, и миновал нас, не останавливаясь, видимо, опасаясь, как бы его и в самом деле не съели, ошалев от жары.

За ним гналось — или же просто следовало в том же направлении — белое меховое существо с красными глазами: один мех и глаза, больше ничего, ну разве что ручки и ножки, но тоже меховые. Оно беспрестанно подпрыгивало на каждом шагу.

— А ты кто? — грозным голосом спросил я его. Раз уж мы здесь словно три богатыря в дозоре, попробуем выполнить пограничную функцию.

— Я — PUTUP! — гордо заявил он, хотя никаких признаков рта я у него так и не заметил, и тоже пропрыгал мимо нас.

— Может, начнем задерживать? — предложил Юнис.

— И что с ними делать? — осведомился я. — В кутузку? В холодную, как раньше говорили? Так они еще и рады будут — при такой-то жаре.

Пыление между тем продолжалось, а мы продолжали ехать ему навстречу.

Маленький мышонок, решая свои маленькие проблемки, спасался от маленького удавчика, то и дело подсовывая тому под нос невесть откуда взявшиеся в степи камни. Да и сам удавчик поминутно отвлекался от погони, чтобы схватить валяющиеся в траве то тут, то там золотые монеты, иллюстрируя таким образом пословицу о погоне за двумя зайцами. Из-за постоянных отвлечений в стороны их движение напоминало путь по лабиринту, хотя самого лабиринта я не видел.

— А ты кто? — продолжил я свою роль сурового стража.

— Master Mouse, — пропыхтел мышонок, потея на глазах от страха и шарахаясь от нас в сторону: количество врагов добавлялось.

— Мы не враги тебе, мышь, — тихо сказал я.

Пронесся, отстреливаясь во все стороны от невидимых врагов какой-то мутный мужчина, по-моему, еще EGA-шный. Кстати, знакомый мне — его почему-то очень любил гонять младший брат Вики, игнорируя более красочные игрушки, когда, случалось, приходил к ней на работу и компьютер не был занят. Ковбоя я спрашивать не стал: звукового файла у него быть не могло.

Последним пропылил, жонглируя черными и белыми шариками, ARCANOID, и все затихло.

— Что это было? — испуганно спросил Юнис.

— Должно быть, Вика чистит винчестер, — спокойно сказал я, но внутри меня что-то дрогнуло. С чего бы вдруг она расставалась с любимыми игрушками?

Смеркалось.

— Пора подумать и о ночлеге, — сказал сэр Жеральд.

На небе загорались первые звезды. Одна звездочка зажглась совсем низко и выглядела намного больше и желтее всех остальных. Окошко!

— Избушка лесника... — машинально пробормотал я.

— При чем тут лесник? — возмутился Юнис. Он почти клевал носом и отреагировал несколько раздраженно. — Кругом же степь!

— Ну, тогда степняка... — поправился я.

— Степняка! — усмехнулся сэр Жеральд. — Степняки — это кочевники.

— Только не надо лекций из истории половецкого ханства! — поморщился я. Мне, как представителю точных наук, все исторические изыски казались не более чем плодом чьей-то фантазии. Было такое-то царство, не было такого-то царства... То ли дело: дважды два — четыре! Попробуй-ка исказить этот научный факт! Ничего не выйдет! Поэтому история как наука для меня вообще не существовала. Слишком сильно влияние субъективного фактора: каждый «великий деятель» считает, что до него ничего хорошего в мире не происходило и потому стремится переписать историю, едва придет к власти.

Мы направились к горящему вдалеке окошку. Хуторок в степи? Сейчас увидим...

Не правы оказались мы оба — как часто бывает в подобных случаях. Мы наткнулись, разумеется, не на избушку лесника — по причине отсутствия леса, — ни, тем более, на избушку степняка — по причине отсутствия у оного избушки, — а на избушку колдунка, то бишь колдуна. Избушка, впрочем, оказалась вполне комфортабельной и с запасом вместила в себя нас троих — кони все же остались снаружи, хотя свободно могли бы поместиться и они. Чем-то мне убранство избушки напомнило избушку колдуньи Акив... Наверное, у всех колдунов общие вкусы.

— А лошадей волки не съедят? — заопасался Юнис, пугливо оглядываясь на темные окна.

— Волков в округе не водится, — успокоил его колдун, — оборотни развe. Но они обходятся без мясного — заговоренные.

— А чего это ты здесь, а не в Колдовском лесу? — поинтересовался я.

— Да был я там, — махнул рукой колдун, — теперь каюсь.

— Ты — каешься? Перед кем?

— Ты думаешь, мне не перед кем каяться? — усмехнулся колдун. — Ошибаешься. У всех всегда найдется, перед кем каяться.

— А я-то думал, ты свободен.

— Никто не свободен в этом мире, — печально сказал колдун.

— И даже ты? — ахнул Юнис, сон которого прошел, сменившись любопытством.

— А что я? — мрачно усмехнулся колдун. — И я такое же порождение слепых сил, управляющих нашим миром.

«Слепых сил, слепых сил... — лихорадочно подумал я, — ну конечно, если под слепыми силами понимать силу электрического тока, колеблющегося пятьдесят раз в секунду, или его же напряжение, которое зависит только от параметров генератора на электростанции. А параметры определяются количеством воды в реке, то есть ее расходом, разницей высот верхнего и нижнего бьефа плотины... Если «слепые силы» понимать таким образом, тогда ладно. Но информация? Программа? Не может же Вика выступать в виде слепой силы? А если она — ошибается? Видит ли она то, что хочет сделать? Выступает ли она хотя бы в роли плохого архитектора — по Марксу — а не хорошей пчелы? А хороший архитектор? Видит ли он дальше и кто — или что?— дает ему силу взгляда, позволяющего различить впереди мельчайшие детали, мельчайшие последствия своего творения? Результаты развития, саморазвития, все случайные факторы... Или же мы все идем вслепую по гигантскому лабиринту, неизвестно кем, когда и для чего созданному? А может, сам лабиринт образовался в результате действительно случайных процессов — например, бурелома в лесу, когда ветер крутится в разные стороны, ломает сначала самые слабые деревья, потом меняет направление, а лес уже не един — слабые деревья сломаны, — и не может противостоять усиливающейся мощи ветра. И падают более крепкие деревья, в другом направлении. А ветер продолжает крутить... Но что крутит ветром?..

А не ошибаюсь ли я? Насколько вихревые процессы в атмосфере определяют рост растительности на земле? Не беря в расчет крайние случаи, когда деревья вырастают корявыми под действием постоянно дующего ветра или рост лишайников, которые одни только и могут задержаться на обдуваемых ветром скалах. Но ведь удерживаются же! Вопреки всем ветрам! И потом под их защитой вырастают мхи, грибы, кустарники, деревья... И ветру приходится отступать... хотя бы на время, чтобы собраться с новой силой и вновь обрушиться на мешающие ему спокойно дуть деревья...

Или же на самом деле все лабиринты нашего пути являются отражением лабиринтов нашего сознания? Которому просто не хватило ясности, силы знаний, силы света, чтобы озарить дорогу перед собой? Не хватило знаний о дорогах, о препятствиях на них и способах их преодоления — каждый зациклился на чем-то одном: кто-то — на накоплении денег, кто-то — на поглощении пищи, кто-то — на карьерном росте... И получилось, что каждый видит только свой кусочек мозаики, потому что их глаза просто не способны воспринимать другие лучи спектра...»

Когда я вернулся в избушку из своего мысленного путешествия, Юнис продолжал пытать колдуна — прошло, оказывается, совсем немного времени: