Сэр Жеральд, желая спасти его от простуды — да и от страха — вынул свою фляжку и заставил Юниса отхлебнуть несколько приличных глотков, после чего подкрепился сам и дал глотнуть мне.

По этой ли, по какой другой причине, но нам сразу полегчало.

И в самом деле: ну какие могут быть чудовища по такой погоде? Даже если это и колдовской лес — пойдем на поводу у юнисовых страхов, — то они все наверняка сидят в своих логовах и носа наружу не кажут.

Единственный, кого бы я не удивился здесь встретить, был водяной: воды вокруг падало столько, что я ожидал увидеть его медленно проплывающим между деревьями, раздвигая ветки.

Или, например, русалок... Знаменитое пушкинское «русалка на ветвях сидит» наверняка явилось зарисовкой с натуры после такого вот ливня, когда нетрудно спутать, где вода, где небо и преспокойненько вплыть из-под водного кустика прямо на дерево. Как иначе она бы попала на ветви? Недаром Стругацкие удивлялись наличию русалки на дереве. А ничего сложного: такой вот дождик — и пожалуйста! Черви дождевые после дождя из земли вылезают, почему бы и русалкам от дождя на дерево не залезть? Обалдеешь — чего не сделаешь. Может, действительно дождь кислотный.

«Что может символизировать дождь? — думал я, прижавшись мокрым лицом к стволу дуба. — «И дождь смывает все следы»? «Уплыви с водой»? «Много воды утекло»? В общем, ничего хорошего, по приметам, он не сулит. Одно хорошо: умываться не надо! Правда, и вытереться нечем».

Так я пытался следовать заветам Уоррена о том, что «надо делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать» — из эпиграфа к «Пикнику на обочине» Стругацких. Не ныть же! Есть такие люди, что и в хорошем обязательно стараются отыскать плохое. А я считаю, что лучше искать хорошее в плохом, чем наоборот. Не этим ли и отличается оптимист от пессимиста?

Дремучим оптимистом я себя не считал, но и брюзжать по любому печальному поводу не собирался. Лучше уж посмеяться или просто улыбнуться. Шире улыбка — шире рот — легче дышать, если нос заложит. И без всяких ментоловых таблеток!

Дождь заканчивался. Еще всхлипывали наверху тучи, еще продолжало лить, а не капать, однако сила ливня стала уже не та, основная мощь была утеряна, и продолжал он падать сверху как-то растерянно, больше по привычке, чем по необходимости.

— Если это вдруг и колдовской лес, такой ливень вымыл из него все колдовство, — повернулся я к Юнису, — до нуля, — и мой взгляд упал на мокрый мох и промоину между деревьями.

И точно: у корней лежала большая россыпь нулей. «Программку — и ту до нулей смыло», — подумалось мне.

— О, смотри — золотые монеты! — обратил на них внимание сэр Жеральд. — Ливень вымыл клад!

— Очень кстати, — заметил я растерянно, — а то наши финансы изрядно порастряс Игроград. Набираем!

«Вот и началось! — подумал я,подгребая последний золотой. — Аптечки под кустами, арбалеты в дуплах, сапоги-скороходы вместо коней... Или у нас имеется «вечная» жизнь (я криво усмехнулся про себя) и бесконечное количество боеприпасов?

Я потрогал меч. Во всяком случае, точить его пока не приходилось. Вот еще бы лошадей не кормить... Правда, пока они сами питаются, в рот запихивать ничего не приходится. Разве что ириски... Но это — от большой привязанности.

А кстати, в сапогах из лошадиной шкуры не быстрее ли ходить и бегать, чем в говяжьих и свиных? Вот раньше носили лосины и сами носились, словно лоси. И друг другу рога отшибали на дуэлях... Как вообще влияет на характер человека носимая им одежда? Пища — та влияет, еще и поговорку придумали: «Человек есть то, что он ест». А одежда? Не объясняется ли нынешнее очерствение людей увеличением процента использования в одежде синтетических материалов? Они ведь грубее, чем естественные. Поэтому и отношения людей сейчас неестественные, жесткие, жестокие... Видимо, не так уж и не прав лозунг «Назад, к природе!». Но только я бы его переиначил: не «назад», а «Вперед, к природе!»: сделав диалектический виток, человечество выходит на новый уровень понимания себя и своего места в окружающей действительности.

Пока я философствовал, дождь прекратился окончательно. Просто удивительно, как иногда вода, проливаемая отдельными философскими течениями, может способствовать исчезновению воды в природе. Должно быть, из дождя вся вода перешла непосредственно в эти течения, по принципу обратной связи.

— Если не выглянет солнышко — мы пропали! — заявил сэр Жеральд, снимая с себя сначала камзол, а затем и рубашку, и выжимая их.

— Ну, зачем уж так мрачно? — успокоил я его. — Давай разведем костер.

— А что гореть будет? Все промокло насквозь! И зеленое.

— А вон елка сухая... то есть засохшая, — предложил Юнис. — Сейчас спилим и подожжем.

- А пилить чем? — продолжал упорствовать сэр Жеральд. — Пилу-то отдали!

- А вот, — и я достал из сумки маленькую двуручную пилу. — «Дружба-два». Заодно и проверим ее работоспособность.

- Давай! —обрадовался сэр Жеральд. — Только пилить, чур, будем вручную - чтобы скорее согреться!

— И я, и я с тобой! — рванулся к нему Юнис, шлепая посиневшими губами.

Я бросил пилу на землю. Она мгновенно напиталась от земли и превратилась в пилу обычного размера.

Юнис наклонился к ней, чтобы поднять, но когда он распрямился, в руках его вновь оказался маленький макет пилы — брелоком.

— Ха! А как же вы будете ею пилить? — заинтересованно, но с изрядной долей ехидства спросил я.

Юнис разочаровано пожал плечами и почесал пилой затылок.

— Осторожно, полысеешь! — пугнул я его. Он отдернул руку.

— Брось пилу! — приказал я.

Юнис бросил. Пила вернулась в прежние нормальные размеры, но не двигалась.

— Будет ли она вообще работать? — заметил сэр Жеральд, недоверчиво глядя на пилу. — Может, она без той не хочет?

Меня осенила гениальная догадка: я похлопал по стволу дерева и сказал:

— Пили, пила!

Пила чуть подпрыгнула и вгрызлась в комель дерева у самой земли. При этом цепочка, которой она пристегивалась к мотопиле, осталась волочиться по земле.

Ага! Значит, эта цепочка является связующим звеном между землей и пилой — своего рода корень пилы, по которому она и получает свою силу. Ну, тогда все в порядке!

— Видишь, — сказал я. — Та работает автоматически, а эта — полуавтоматически: ей нужна указка, что именно пилить.

— Понятно, — недовольно протянул сэр Жеральд, — а я было хотел сам поразмяться.

— Обрубай сучья, — предложил я, — боевым топором. Чтобы не заржавел.

В несколько минут засохшая елочка была полностью обработана и превратилась в аккуратную поленницу.

Мы развели костер и принялись отогреваться, просушивать одежду и поворачиваться к огню то одним, то другим боком для равномерного прогрева собственных организмов.

Днем костер смотрится совсем иначе, чем вечером или ночью — как-то неискренне, что ли. Ну, еще бы: ему приходится конкурировать с солнечным светом, а такое сравнение всегда проигрышно.

- Едем? — спросил сэр Жеральд, хотя от него еще валил пар.

- Едем! — отозвались мы с Юнисом, чей внешний вид не так сильно напоминал свежесваренную картошку. Что мы сюда приехали — костры разводить? Мы сейчас устроим такую скачку — мигом согреемся! Однако скачки не получилось: мы забыли о неизбежном изменении структуры почвы после дождя.

Раскисшая во время ливня земля жидко разъезжалась под копытами коней и те беспомощно скользили, еле переползая с места на место. И все же мы двигались.

Проюзив несколько десятков метров, мы перебрались на травку: здесь закончились заросли высоких кустов по обе стороны дороги и ехать можно было не в пример веселее. Да и кони приободрились.

Солнце, правда, до сих пор скрывалось в темных тучах, низкие облака неслись по небу ошалелыми курицами, но внизу ветра не чувствовалось. Может, ветерком скорее бы подсушило землю, но, в общем, со временем мы немного освоились. Копыта коней, вытираемые о мокрую траву, блестели новенькими копейками и мы чувствовали себя Святыми Георгиями, отправляющимися в поход на змия. И лишь общая мрачность пейзажа, усугубляемая косыми дождями на горизонте, мешала насладиться ездой в полной мере.