– Все будет продумано до мельчайших деталей. В разработке и реализации международных проектов я буду действовать как советник директора. Но за мной останутся одна-две операции в месяц, может быть, даже в качестве ассистента, все будет зависеть от самочувствия, научные консультации, какое-то число занятий со студентами, наконец, литературная работа. В конечном счете, понаблюдаем за состоянием моего здоровья, вот так.

– Дорогая и любимая, положи в папку все свои бумаги, обними меня – я отнесу тебя в постельку на часик-полтора. Начинаем жить по новому режиму.

Он отнес Леночку в дом, усадил ее в кресло, разобрал постель, помог раздеться. Только сейчас он заметил, что Леночка похудела. Заныло сердце, подскочил пульс. «Спокойно, спокойно», – приказал он себе. В комнате было светло и солнечно. Он укрыл жену легким одеялом и распахнул окно, задернув шторы.

– Алешенька, спасибо. Это я от твоих строгих вопросов разволновалась, теперь мне уже хорошо. Я засыпаю, дорогой.

Он на цыпочках вышел из комнаты и, закрыв дверь, сел на ступеньки крыльца. Давно не был он в таком состоянии угнетенности и тоски перед надвигающейся неизвестностью. Наверное, таким был, когда Танюшка заболела скарлатиной и он всю ночь носил ее на руках. Под утро Леночка сказала, что наступил кризис: упала температура, и лобик девочки стал влажным. Какое облегчение и счастье он испытывал в ту минуту! Это чувство не покидало его весь день на работе после бессонной ночи и вечером дома, он тогда уснул прямо в кресле, не почувствовав, как Леночка сняла с него туфли, развязала галстук и накрыла пледом. Это были счастливые часы его жизни. А сейчас? Нужно только дождаться благополучного исхода. А, собственно, о каком благополучном исходе может идти речь, если ничего не произошло? Леночка просто устала от своей невероятно тяжелой ответственности и обязанностей, которые легли на ее плечи.

Алексей Петрович направился к Дану, в соседний дом. В саду, свернувшись калачиком на кушетке, спала Светлана, а рядом в шезлонге, уткнувшись в книгу, растянулся Дан. Увидав Алешу и приложив палец к губам, выкарабкался из шезлонга, и оба отправились к озеру.

– Что нового? Слышал, ты кого-то встретил?

– У нас, как в маленькой деревне, новости опережают события. Встретил жену Владимира Луговского. Похоже, ей было приятно поговорить с человеком, знающим поэзию ее мужа. Почитал наизусть, что помнил из его довоенных стихотворений, а она – из книги последних лет, мне не известной. Дан, теперь очень важная новость: у Леночки ишемическая болезнь сердца, она устала, тоскует по детям. И подает в отставку. На эту тему пока все, ладно. Давайте завтра отвлечемся от грустных мыслей и махнем в Пярну. Жалко, что мы не знакомы с Давидом Самойловым. Можно, конечно, и так: «Мы знаем, что вы большой поэт, и мы любим ваши стихи». Хотя твердо помню только семь строчек и даже не знаю названия этого стихотворения:

– Ну, Алешка, ты силен, выражаясь по-студенчески. А я помню только две строчки: «Сороковые, роковые, военные и фронтовые…» Потом там что-то про эшелоны, и что мы молодые. Да, с таким знанием поэзии к автору идти неудобно. Хотя поэт он замечательный. Были бы здесь Танюшка да твой Алеша, наверняка бы выручили.

– Раз неудобно заходить к Давиду Самойлову, давайте просто прокатимся до Пярну, искупаемся в море, пообедаем в ресторане, к вечеру вернемся. Наши дамы возражать не будут: для Леночки путешествие в автомобиле – лучший отдых. Светланка тоже любит автовояжи, не так ли? Вот примкнут ли к нам Гога с Этери? Похоже, у них назревает нечто неподходящее для поездок. Сейчас узнаем у самого Георгия.

– Ребята, мы едем немедленно домой: наша Ленка выходит замуж за осетина, который заикается. Я – против, Этери – за.

– Гога, с каких это пор ты стал националистом?

– И вы в ту же дуду, что Этерка. При чем здесь национализм, при чем здесь осетин. Он мне просто не нравится как человек, и точка. Заикается все время, хотя и профессор-психолог. А Ленке нравится и Этери нравится. А я против, вот так.

– Ты хоть его видел?

– Видел в метро один раз, с меня достаточно. Но самое главное, они у меня за спиной обо всем договаривались, даже жить решили в Америке, контракт заключают.

– Гога, дорогой, но Лене уже тридцать, она хороший врач, самостоятельная женщина, что тебе еще надо?

– Ха-ха, самостоятельная женщина! Большой избалованный ребенок – я-то знаю, – и он похлопал себя ладонью по шее.

– Был жених, – во! Отличный парень, подковы руками гнул, археолог, что-то роет под Кутаиси. Знает английский, турецкий, какие-то древние, русский, правда, плоховато и жить хочет только в Грузии. Видите ли, ей не подходит. Нам подходит – ей не подходит. Был еще лучше, в Москве, разведенный, гинеколог, свой кабинет. Я говорю: «Хороший мужик». А она: «Бабник». А теперь я не хочу. Нам еще заики в семье не хватает. И так между собой договориться ни о чем не можем.

После поездки в Пярну оставшиеся дни отпуска в основном проводили в лесу, отъезжая от Отепя километров на пятнадцать-двадцать. Заезжали обычно в маленькие столовые, попадавшиеся буквально на каждом повороте дороги, в которых можно было вкусно и недорого пообедать. Ездили на своих машинах обычно поочередно. Однажды они проезжали по какой-то далеко не главной дороге, по обеим сторонам которой их сопровождал живой и красивый лиственный лес. Где-то в истоках реки Гауи со стороны реки лес прервался примерно на километр. Они увидели огромную поляну, огражденную засохшими дубами, твердо стоящими на земле, как солдаты в строю. В центре поляны – гигантский сухой дуб, проживший, наверное, не одну сотню лет. По-видимому, дубы погибли из-за заболачивания, о чем свидетельствовало множество кочек, поросших мхом. На поляне они увидели поразительную картину: на дубах – и на верхушках, и на ветвях, сидели, как изваяния, аисты. На большом дубе в центре сидели самые крупные птицы, или им так показалось. Они остановили машину, чтобы послушать птичьи разговоры, но было тихо. Даже ветки не скрипели. Их окружала мертвая тишина и застывшие фигуры огромных птиц, показавшиеся зловещими.

– Ребята, мне что-то не по себе от этой картины, – сказала тихо Леночка, а Светлана добавила:

– Поехали отсюда. Не будем мешать их собранию.

Перед отъездом в Москву решили устроить традиционный обед в лесу на поляне у Пюхаярва. Где-то в центре поляны было приготовлено кострище, стульями служили чурбаны. На стальном пруте висели огромный закопченный чайник и котелок.

В этот день был удачный «грибной улов»: в основном небольшие твердые беленькие, да еще подосиновики и подберезовики. Так что ожидалось вкусное жаркое из грибов и грибная лапша.

Уже все было готово, и главная повариха Света хотела разливать суп по тарелкам, как послышался шум подъезжающей машины, остановившейся вплотную с машиной Дана. Все поднялись в недоумении – мало ли места на полянке, в чем дело?!

– Гога, Георгий! Дорогой! Приехал! Молодец! А где Этери? – на него налетели все сразу, обнимая и тормоша.

– По традиции грибная лапша на этой полянке, не так ли? Я этого пропустить не мог, не позволил мой грузинский характер отходить от традиций. Конечно, не за грибной лапшой я пролетел эту тысячу километров, хотя кто от нее откажется, а чтобы с моими друзьями проводить отпуск. Ленку я поздравил, подарок вручил. С женихом познакомился, с его отцом выпил за здоровье молодых. Провел за столом почти сутки. С Этери поругался. Сел в машину, прихватив с собой тарелку, ложку, кружку и несколько бутылочек «Хванчкары». Переночевал на турбазе «Иса» у реки Великой, мимо которой всегда пролетали не останавливаясь, – и сразу сюда, успел.