И вот теперь, попав в США, уже в аэропорту он понял, что русский для американцев, как для него китайский. Впрочем, и французский они не знали – они говорили на своем родном и самом распространенном в мире языке – английском. Ларин стоял с разговорником в руках и на его обращения: «Hello, listen, please! Where is the “Hilton” hotel?» – никто не реагировал, или пожимали плечами, или бросали «sorry, sorry», пробегая мимо. Так продолжалось с полчаса, и он стал чувствовать себя крайне неловко, ему было стыдно, как будто он просил у спешащих куда-то людей что-то неприличное. Скорее всего, они его не понимали и он начал спрашивать, как попасть в отель «Хилтон» и по-французски, и по-русски. Вдруг возле него остановились двое, и один из них на ломаном русском сказал, что они едут в отель по соседству с «Chicago Hilton».
– Идемте, пан. Пару шагов, motor-car and little motor bus, понятно, поедет. Идем или идемте, так? Добре?
Ларин понял, что его выручают поляки.
– Пан, thank you, вы поляк? Sorry за мой вопрос.
Джентльмен посмотрел на Ларина с некоторым удивлением и тут же громко, может быть даже с восторгом или гордостью, воскликнул:
– No! I am not Polish! Я амэрикан, Я амэриканц, – и, поднял руку вверх, как бы подчеркивая важность своих слов.
Они шли рядом, и джентльмен c достоинством несколько раз повторял:
– Я амэрикан, я амэрикан.
– А я из России, Russian, пан, вы поняли?
– Yes.
И Ларин неожиданно для себя понял истину, очевидную для всех американцев: в своем национальном клубе или общине, или еще в какой-то общественной организации они поляки, греки, евреи, немцы, итальянцы, а наверху, на государственном уровне они – американцы, и, по-видимому, этим гордятся, во всяком случае те, кто преуспел на новой родине, или точнее – новой стране обитания.
«Хилтон» отличался от других отелей, как позднее узнал Алексей Петрович, своими большими размерами и меньшим числом звездочек, что, как правило, устраивало туристов и большую часть участников конференций благодаря умеренной плате за номер. Отель занимал целый квартал. В вестибюле сидели, стояли, говорили, звонили по телефону и распоряжались менеджеры, мелькали портье и прочая прислуга – одним словом, царила суета, в которой проглядывался порядок.
Внимание Алексея Петровича привлекла интересная процессия: степенно шествовали чернокожие мужчины от худющих, длинных подростков до старцев, все во фраках и лакированных туфлях, причем из кармашка фрака обязательно выглядывал уголок белоснежного платка, а у некоторых в петлице красовалась белая роза. Далее следовали три пожилые дамы в инвалидных колясках в сопровождении немолодых джентльменов. Завершали процессию молодые дамы в белоснежных платьях, подчеркивающих их темный цвет кожи. Несомненно, происходило какое-то торжество, может быть, свадьба или национальный негритянский праздник. Ларин был настолько увлечен этим необычным зрелищем, что не сразу откликнулся на обращение менеджера, который с извинением объяснил гостю, что забронированный для него номер уже занят, так как отель не получил подтверждения о прибытии клиента. И за ту же плату ему предлагают номер в другом, пятизвездочном отеле «Фэйрмонт». Швейцар отнес чемодан в такси, и Ларин вновь оказался в нескончаемом потоке автомобилей. Проехали мимо нескольких роскошных гостиниц-небоскребов. Все здания были иллюминированы и красиво подсвечены, а перед входом в каждое из зданий на длинных флагштоках колыхались огромные флаги страны, города, штата…
В «Фэйрмонте» его уже ждали. Он расписался в анкете, которую заполнил распорядитель с его слов, даже не заглянув в паспорт.
– Неужели так всех встречают? – удивился Алексей Петрович. – Вероятно, они хорошие физиономисты.
Его поселили в двухместном номере, сообщив, что проживать в нем он будет один. Номер состоял из двух комнат – гостиной и спальни. И кругом были телефоны, даже в туалетной комнате. В гостиной на столе стоял большой букет благоухающих цветов и какие-то зеленые деревца возле окон, а когда он подошел к окну, то внизу увидел бесконечную вереницу автомобильных огоньков. Дальше, за потоком разноцветных огней города лежало одно из великих американских озер – Мичиган, но, так как луна еще не поднялась достаточно высоко, озера практически не было видно, лишь отдельные огоньки мигали на судах. Утром Ларин прежде всего подошел к окну: какая красота – это озеро, словно море без границ! То тут, то там покачивались суда, большие и маленькие, и крупные пассажирские, и грузовые, красивые большие и грациозные маленькие яхты. Но не было времени рассматривать эту чарующую картину – пора в «Хилтон», на конференцию.
Получив «Труды конференции» с докладами, присланными раннее, Ларин убедился, что рабочий язык здесь только английский, и тогда он решил разыскать профессора Левитина, эмигрировавшего из России несколько лет назад, члена оргкомитета конференции. Когда-то Федор Львович Левитин жил в Ленинграде, но Ларину случалось встречаться с ним на крупных всесоюзных форумах по проблемам машиностроения. К удивлению Ларина здесь их встреча прошла довольно формально и сухо. «Как же так, я прилетел из другого полушария, из Союза, встретил соотечественника… И вместо радостных объятий ледяной прием… Впрочем, что значит Ларин для Левитина, как и Левитин для Ларина? На родине мы были знакомы не более чем шапочно, пытался объяснить себе ситуацию Алексей Петрович. – Во-первых, в комплексе общих научных проблем их интересы расходились, во-вторых, он старше меня лет на пятнадцать. Впрочем, разница в возрасте никогда не мешала дружбе, если возникали общие симпатии, потребности к общению, да еще на фоне близких, может быть, не всегда полностью совпадающих, научных интересов…»
Как-то получилось у Ларина, что среди сверстников у него было меньше друзей, чем среди старших по возрасту. Например, с ленинградским профессором Кудрявцевым кроме научных интересов их объединяла любовь к музыке, к литературе и, в частности, к поэзии. Бывая в Ленинграде, он всегда заходил в гостеприимный дом Владимира Николаевича, где ему были искренне рады. Их поздний ребенок, маленькая Женечка, любила забираться к нему на колени, рассказывала о самых важных, по ее представлению, событиях. Он знал Кудрявцева еще в его холостяцкую пору, потом приезжал к нему на свадьбу, а спустя совсем немного времени – на похороны 23-летней красавицы-жены, оставившей взамен себя свою маленькую копию… С Левитным были только деловые отношения, и все же…
Менторским тоном Левитин дал понять Ларину, что на конференцию следует приезжать только тем, кто владеет английским языком, ну а те, кто не знает, например, аспиранты, учат свой доклад наизусть. Он не берется переводить доклад Алексея Петровича, поскольку для этого надо вникнуть в материал, а у него нет времени. Поскольку доклад не включен в повестку дня конференции, его послушают в перерыве между заседаниями, а он зачитает подрисуночные подписи с экрана, без комментариев.
Пожалуй, за последнее время ни разу не было так тяжко на сердце у Алексея Петровича, как после этого доклада. Объявление о докладе сделали накануне. Он передал ассистенту черно-белые пленки с формулами и иллюстрациями к докладу, что воспринималось здесь как давно устаревший способ демонстрации. В зале присутствовало человек пятнадцать-двадцать. Профессор Ларин, с присущей ему убедительностью, рассказывал о сути теории на русском языке в англоязычной аудитории. Федор Львович переводил надписи на слайдах и ответы на задаваемые вопросы формально, не заинтересованно: что написано, то и читаю. По реакции аудитории Алексей Петрович сделал вывод: его доклад, в котором он показывал пути развития теории и некоторые результаты исследований, не поняли. Если бы он знал язык, то непременно вызвал бы на дискуссию сомневающихся и укрепил мнение согласных с его выводами. И тут же он вспомнил своих полиглотов Танюшу и Алешу, которые нашли бы его русскому слову синонимы на одном, втором, третьем… языке, даже не понимая смысла научного или инженерного термина. И ему захотелось домой, к Леночке, к друзьям. А где сейчас Танюша и Алеша, он не знал. Может быть, во Франции, а может быть, в Италии, а может быть, полетели отдыхать на экзотические острова. Впрочем, скорее всего, трудятся над своими проблемами сближения разных народов, пытаясь разрушить языковые преграды. Когда Алексей Петрович убирал пленки в футляры, к нему подошел один из слушателей и заговорил на русском.