Сотни глаз устремляются в ясное солнечное небо, ловят серебристые точки, уже поблескивающие на далеком горизонте. Это летят союзники.

От свободной воюющей Англии Бельгия отделена лишь узким проливом. Союзники — англичане и американцы — находятся совсем рядом. Пленные знают, что встреча с ними может произойти раньше, чем с Красной Армией, сражающейся за две тысячи километров, и с нетерпением ждут союзников, с надеждой вслушиваются в гул «летающих крепостей». Налеты союзной авиации на Германию усиливаются с каждым днем. Теперь самолеты проходят над Бельгией не только ночью, но и днем.

Бомбардировщики летят группами по 50–60 машин на высоте четырех-пяти километров. Они быстро приближаются, гул их моторов заполняет все небо.

Откуда-то сбоку выскакивают немецкие истребители. Их немного, штук десять. Круто пикируя, они несутся на группу бомбардировщиков, идущую впереди армады. Эскадрилья «летающих крепостей» встречает их сильным огнем. Немецкие истребители отворачивают, взмывают вверх, а один, поврежденный, быстро снижается.

В колонне пленных раздаются радостные восклицания: «Ага, попало на орехи! Дают им янки! Лупи их, чего там!»

Истребители пытаются повторить атаку, но близко подойти боятся, ведут огонь с большой дистанции. Пленные смеются: «Что, фриц, кишка тонка? Гляди-ка, ребяты, ровно зайцы, разлетелись…»

Конвойные тоже наблюдают за воздушным боем. Лица у них невеселые, сумрачные. Начальник конвоя, унтер-офицер, пытается подбодрить солдат:

— Смотрите, он стреляет, он стреляет! — громко кричит он, показывая на небо.

Переводчик Комаров, идущий в толпе пленных, выкрикивает следом за немцем:

— Смотрите, он улепетывает, он улепетывает!

В колонне раздается громкий хохот.

— Молчать! Скоты! Мерзавцы! — унтер-офицер срывает с плеча карабин, кидается к колонне. — А ну, дайте им хорошенько! Вон тем, тем… Что стоите, болваны! — кричит он солдатам.

Пятеро солдат приближаются к колонне, а остальные отходят дальше к проволоке, держа оружие наготове. Пленные, как по команде, разом останавливаются, поворачиваются к солдатам. Руки их сжаты в кулаки, глаза светятся злобой.

Солдаты в нерешительности смотрят на унтер-офицера, боятся войти в колонну. Они видят, что, если сейчас тронуть хоть одного русского, — разъяренная толпа бросится на них и растерзает. Никакое оружие не поможет…

— Лос, лос! Шнэль! — испуганно кричит начальник конвоя. — Лос!

Колонна трогается. Пленные торжествующе, с открытой издевкой поглядывают на немцев.

Американские бомбардировщики уже пролетают над Айсденом. От их гула дрожат стены бараков, со звоном вибрируют стекла окон. Провожаемые взглядом русских, эскадрильи уходят на восток, к Германии. А с запада появляются новые и новые группы бомбардировщиков.

Впереди, где-то над германской границей, вспыхивают белые облачка. Они растут, ложатся все гуще, плотнее, на пути самолетов вырастает стена разрывов.

Такая же стена поднялась позади, на западе, в направлении Брюсселя. Скоро белые облачка покрывают все небо. Самолеты входят в гущу разрывов, медленно движутся среди мелькающих белых пятен. Русские молча, напряженно следят за самолетами.

Еще один эшелон «летающих крепостей» проходит сквозь первую, западную, стену заградительного огня. Бомбардировщики приближаются к Айсдену. Скоро они войдут во вторую зону заградительного огня, над германской границей. Но неожиданно от группы самолетов, только что вышедшей из стены разрывов, отделяется один. Расстояние между ним и уходящей на восток группой быстро увеличивается. За самолетом тянется струя серого дыма. Бомбардировщик ныряет в одну сторону, в другую, пытаясь сбить пламя Но струя дыма уже превратилась в черный шлейф. Ниже и сзади бомбардировщика вспыхивают купола парашютов. Пленные с тревогой всматриваются в небо, считают вслух: третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой…

Самолет с воем несется к земле. В нем должны быть еще двое. Почему они не выпрыгивают? Убиты? Ранены? Или все еще пытаются сбить пламя? С болью в душе русские следят за падающим самолетом. Нет, они уже не выпрыгнут… Самолет скрывается за дальними деревьями, и через минуту раздается глухой взрыв.

А парашюты приближаются, уже отчетливо видны черные фигурки, раскачивающиеся под белоснежными куполами.

На вахте тревога. Гитлеровцы на автомашинах, мотоциклах, велосипедах мчатся к шахте, за которой снижаются парашютисты. Бельгийцы тоже спешат туда. Сумеют ли они опередить немцев, успеют ли спрятать парашютистов?

В лагере все затихло в напряженном ожидании. Американские самолеты уже давно ушли за горизонт, пересекли границу Германии, надвигается вечер, а гитлеровцы все не появляются. Всех волнует один вопрос: «Успели бельгийцы или нет? Успели или нет?»

Наконец, прибывает одна машина с солдатами, за нею вторая. По усталым, злым лицам гитлеровцев видно, что они и на этот раз опоздали. Русские облегченно вздыхают, начинают расходиться по баракам. Но вдруг раздается тревожный возглас: «Ведут! Летчика ведут!»

По шоссе к лагерю приближается группа немецких солдат. Они идут пешком, с велосипедами в руках. На одном из велосипедов лежит скомканный парашют. Впереди шагает крепкий белобрысый парень, с обнаженной головой, в какой-то полугражданской одежде: ярко-желтые ботинки, дымчатого цвета брюки на выпуск, темная куртка с «молниями».

Толпа бросается к проволоке, не обращая внимания на окрики часовых. Парень кивает пленным головой, дружески подмигивает.

Всего лишь несколько часов назад он садился в самолет на одном из английских аэродромов, был свободным человеком, и вот он уже пленный.

Русские с сочувствием смотрят на американского летчика. В эту минуту они не думают о себе, о том, что сами уже полтора года томятся в неволе, за колючей проволокой.

Пленные идут толпой вдоль проволоки, рядом с американцем. Кто-то выкрикивает по-английски — Комрид, уирашэн, фрэндэ![2]

— Хэлло, рашэн! — улыбается в ответ американец, машет рукой. На лице его нет ни страха, ни уныния.

— Хлопци, вин, мабудь, курить хочет, а? — обращается к товарищам рослый, черный, как цыган, парень и лезет в карман своих изодранных в клочья, сваливающихся с костлявых бедер штанов. Достав измятую пачку сигарет, заглядывает в нее. — Трохи есть!..

В пачке всего две сигареты. Парень их берег, как самую большую ценность. Но для американского летчика, для союзника, ему не жалко последних сигарет. Он протискивается поближе к проволоке, сжимая пачку в кулаке.

— Эй, друг, погодь! — К парню тянется чья-то рука с сигаретой. — На, положь! От меня!

— И от меня, вот!

— От меня!

К парню протягивается сразу несколько рук. Он торопливо вставляет сигареты в пачку и, окликнув американца, кидает сигареты через ряды проволоки. Пачка падает у самых ног летчика.

Немцы, конвоирующие американца, что-то кричат, но летчик уже схватил сигареты и тут же, размахнувшись, бросил их обратно через проволоку. Русские недоуменно смотрят на американца, а тот кивает головой, улыбается, прижимая руку к сердцу.

Американца уводят в караульное помещение. Русские не расходятся.

К Тягунову подходит Ременников.

— Как вы думаете, удастся с ним поговорить? Наверное, его сразу отправят отсюда, американцев в таких лагерях не держат.

— Да, он здесь не задержится, — отвечает Тягунов. — Но до отправки на пару дней его могут оставить в нашем лагере. Тогда мы узнаем самые свежие новости! Ведь этот парень читал сегодняшние английские газеты…

На машине прикатил оберет — контрольный офицер комендатуры лагерей в Бельгии. Пленных загнали в бараки. Тягунов и Ременников направились в канцелярию. У писарей вечерами всегда находится работа. Только они разложили свои бумаги — в канцелярию вошел зондер-фюрер Траксдорф. Положив в сейф деньги и документы, отобранные у американского летчика, он сердито проговорил:

— Вот когда они хотят, так они умеют обходиться с людьми. Этому янки оставили даже шоколад…