I.1

         Струи дождя убегали зигзагами лент назад и вправо. Разнородный шум города к вечеру выровнялся, превратился в мерный гул. Автомобильная пробка выстроилась и медленно ползла из центра в область.

        Большая дождевая капля пробралась за стекло, упала на голую кисть Степанова. Он вздрогнул, отвлечённый от своих мыслей. Повернув голову, Степанов в очередной раз изучающее посмотрел на соседа по салону, глубоко откинувшегося на заднем сиденье. Глаза того были полуприкрыты, он дремал, не замечая взгляда Степанова. Степанов знал, что если сосед и посмотрит на него, то тут же отведёт глаза, не зафиксирует внимание, так делают сумасшедшие и животные, живущие в особом, отгороженном мире.

        Сосед Степанова по салону милицейского «форда» уже год был тяжёлой неразрешимой проблемой правоохранительных органов Москвы. Никто не знал, ни что с ним делать, ни на какие средства содержать. Из Лефортово его переводили в Бутырку, из Бутырки в институт имени Сербского, всего пять  раз.

         Прошлой осенью таможенники доложили о человеке, несколько часов бесцельно бродящему по VIP залу международного аэропорта. Человек был с иголочки одет, не имел багажа, предположили, что он кого-то встречает. Ночь сменилась днём, человек не уходил, не интересовался табло и объявлениями, не высматривал ни улетавших, ни прибывших. К нему решились обратиться. Вопросы задавались на английском, немецком, французском и испанском. Человек молчал. Бросив пару фраз на непонятном языке, он попытался уйти, чтобы продолжить блуждания. Сотрудники аэропорта препроводили его к врачу. Врач медпункта констатировал, человек не пьян, не находится под воздействием наркотиков. Он истощен, но не утоляет голод, потому что не способен самостоятельно принимать пищу. С человека сняли шляпу и парик. Череп его недавно был выбрит и носил следы многочисленных хирургических швов.

         В присутствии понятых человека обыскали. У него нашли один на длинной рукоятке ключ, по-видимому, от сейфа, семь мексиканских сентаво, магазинный чек на дорогие ботинки, купленные в швейцарском Лейкербаде, разорванный авиабилет из  Асунсьона в Мехико. Часть билета, где указывалась фамилия пассажира, отсутствовала. Переводчик VIPа сказал, что слова, которые время от времени бросает неизвестный, похожи на измененный португальский.

         Иностранца, сошлись на мнении, что неизвестный скорее иностранец, чем наш, на ночь разместили в камере временного содержания пункта милиции Шереметьево-2. Утром приехал парагвайский консул. Неизвестный уделил ему столько же внимания, сколько и всему остальному. После четверти часа бесплодных попыток что-либо выведать у задержанного, консул определил: билет из Асунсьона – недостаточное основание, чтобы признать неизвестного парагвайским гражданином. Консул уехал. Милицейские чины определили поместить задержанного в КПЗ Лефортово и как можно скорее провести врачебную экспертизу.

        Врачи Сербского поставили диагноз: посттравматический апатоабулический синдром, дегенерация личности. Но сам характер травмы, вызвавший столь серьёзные последствия, установить не удалось. Неизвестный никакой помощи врачам и следствию не оказывал. Он бессмысленно мычал, изредка бросал несвязные фразы на плохом португальском и ещё каком-то языке, не замечал отсутствия пищи и воды. Кормить его приходилось с ложечки, поить, как маленького, из бутылки. Когда вода или пища оказывались на языке, он начинал инстинктивно жевать и проглатывал небольшое количество, поддерживая жизнь. Если б его не кормили, неизвестный наверное скоро умер. Он не информировал об естественных отправлениях. Его водили в туалет по часам. Если часы пропускали, могла случиться беда. На ночь неизвестного раздевали и укладывали в постель. Он часто лежал без сна с открытыми глазами. Энцефолограмма показала, так он спал. Утром его надо было одевать. С окружающими он никогда не конфликтовал, они для него не существовали. Самыми странными оказались данные рентгена. Голова иностранца была испещрена  мелкими металлическими предметами размером от нескольких микрон до полутора сантиметров. Следы многочисленных хирургических операций, по видимому, были связаны с удалением  инородных тел. Оставшийся металл размещался глубоко в мозгу, самый большой предмет, напоминавший пулю, под полушариями, на передней стенке гипоталамуса. Медицина не знала прецедентов, чтобы подобные повреждения совмещались с жизнью. Поражало, что инородное тело, располагавшееся рядом с гипоталамусом, попало туда, не повредив окружающих тканей, если предположить наиболее вероятную причину осколков – взрыв, рядом с источником которого мог оказаться неизвестный. Кандидат меднаук взялся писать диссертацию. Усыпив неизвестного наркозом,  он разрезал кожу на темени, справедливо посчитав, что при таком количестве лишний шрам не повредит, извлёк для экспертизы один из осколков.  По химическому составу осколок приближался к стали, и оказался сильно намагничен.

        Фотографии неизвестного разместили в Интернете, сведения о нём дали в Интерпол. Прошёл год, прежде чем его опознали. Из Парагвая позвонила дочь неизвестного Хуанита  Кальвадос. Она взялась оплатить сопровождение неспособного к уходу за собой отца, Диего Кальвадоса, в Асунсьон сотрудником московской милиции.  В парагвайском посольстве в Москве, не страдавшем чрезмерностью бюджета, приняли новость с облегчением.

        Человеком, которому доверили везти Диего Кальвадоса в Парагвай, стал капитан Степанов. Операция была громкая, о ней хорошо знали в милиции, слухи попали и в прессу, поэтому не удивительно, что водитель, везший Степанова и Кальвадоса в  аэропорт,  знал цель поездки и интересовался ей. Степанов видел этого водителя впервые. Его выделил непосредственный начальник Степанова, Данила Сергеевич, недавно получивший полковника.

         Водитель, Володя, был так же лыс, как Кальвадос, остатки растительности, подобно многим страдающим алопецией, он выбривал, ему исполнилось примерно столько же лет, то есть  пятьдесят или около того.

- Степанов, ты бы инопланетянину (в московской милиции Кальвадоса почему-то прозвали инопланетянином) черепушку прикрыл. Она у него мёрзнет, – заметил Володя, заглянув в водительское зеркало.

- У тебя же, Володя, не мёрзнет, - отшутился Степанов.

- Я привычный, а у него череп красными пятнами пошёл.

          Степанов хмыкнул, поднял тёмный парик Кальвадоса, соскользнувший на колени, плотно натянул на голову. Тот никак не прореагировал, по-прежнему пялясь в залитое дождём окно.

- И много ж тебе, Степанов, денег отвалят, за то, что инопланетянина в Парагвай привезешь?

         Степанову не хотелось вступать в разговор:

- Не знаю. Дочь этого гражданина в подробности не вдавалась…

- Значит, как понравился. Дочь-то ихняя молодая?

- … а начальство выдало обычные командировочные.

- Я слышал, в Парагвае много хохлов, - сам Володя был украинец, - так что брак и невозвращение для тебя, Степанов, не исключены… А что это за страна – Парагвай? – без всякой логики продолжал Володя.

- Государство в Латинской Америке.

- И какая там сейчас  погода?

- Сейчас там, Володя, лето, - Степанов поёжился от мысли, какая промозглая слякоть стояла в это время в Москве.

- Живут же люди !.. И что, к примеру, из этого Парагвая можно привезти?

- Володя, ты бы лучше за дорогой следил. «Мерседесу» впереди себя скоро зад проломишь. Зачем ему на бампере висишь? Мы не опаздываем.

- «Мерседесы» я не люблю, на них пижоны ездят. Не бойся у меня миллиметраж… В Парагвае – кожа.

-  Какая кожа?

- Дублёнки, плащи, куртки. Я вспомнил, мне тёща как-то сказала. Там в прериях буйволы водятся, из них делают кожу… Так что тебе, Степанов, будет меленький заказ. Даром что ли я тебя в аэропорт везу?

- Ты меня, Володя, по наряду везёшь.

- По наряду я бы тебя на «жигулёнке» повёз, а ты едешь на « форде».