========== Дрейф ==========

        <right>  <i> Планктон (от греч. planktós - блуждающий)— разнородные, в основном мелкие организмы, свободно дрейфующие в толще воды...  </right>  </i>

Знакомьтесь, это у нас пиздец февральский, семейство пиздеца московского обыкновенного, царство пиздеца российского.

Студеный ветер раздувал полы короткого пальто и вымораживал Богданычу самое что ни на есть драгоценное. А ведь специально вчера звонил, погоду узнавал, Корольчук клялся, что у них на Ленинском: "Байкал, самый, понимаешь, глубокий проспект в мире. Плюс три, Богданыч, глобальное охренение! Таймень бери! Она жива-то, яхта молодости нашей?" А в ночь, когда мирно спавший в самолете Богдан пролетал над Уральскими горами, в Москве, по излюбленному обычаю, вдарили минус двадцать, и тот же Корольчук ругался с утра, что "шагу от подъезда не ступил, как - двойной тулуп, ювелирная, блин, дорожка, риттбергер и падение. И все, брат, без коньков!"

Богданыч подхватил под белы ручки очередную поскользнувшуюся даму, выслушал набор охов и ахов: "Да хоть бы песком посыпали, ироды! Убиться можно!".

Богданыча нехило так штырило после девятичасового перелета, а тут еще Корольчук, нехороший человек, названивал: "Ну ты где?" и все б ничего, если б каждый раз не приходилось зубами стаскивать заиндевевшую перчатку, нащупывать в кармане телефон, жать отмороженным пальцем на зеленую трубку и орать: "Отвали, Лева! Я ваще седня не должен был выходить!". А Корольчук перезванивал и тоже орал:

- Че трубку бросаешь, а?! Одичал на своем Сахалине, Богданыч?

- Чего надо? - с каждым выдохом тело покидали остатки тепла. Москва, конечно, не Сахалин, но он там по улицам и не расхаживал, сидел в теплой каюте на барже, прихлебывал чай с коньячком и правил чертежи.

- Ну так я спросить, ты где щас?

- Бля, Лева... Иду я, иду, девять-пятнадцать, я проходную прошел...

- А вижу стервеца, вижу! Растолстел, подурнел, Мамонт!

- Чего машешь, как потерпевший?

- Ну здравствуй, родной! - Корольчук крепко сжал Богдана в объятиях, расцеловал, пышные заледеневшие усы царапнули щеки. - Айда внутрь, я жезл отморозил, пока тебя выглядывал.

Очередь у лифтов - это Богдан помнил хорошо. Грузовой и обычный - ползли вверх, как улитка по склону Фудзи, развозя по десяти этажам невыспавшийся народ. Кто не влез в первый заход, тот, считай, опоздал сверх на пятнадцать минут. Или больше, потому как второй лифт триумфально ломался, каждые два-три дня. А хрена ли ему не ломаться, когда вместо положенных "8 персонс онли" в железный короб набивалось до пятнадцати? Богданыч с Корольчуком подоспели в аккурат к закрытию грузового, Лева ловко подставил ногу, и они влезли, развернулись спиной к недовольным работничкам, и Богданыч увидел, как входная дверь распахивается, впуская снежное облако и растрепанного парня. Парень рванул через длинный холл к лифту, и тут двери начали снова съезжаться. Богдан потянулся, чтобы нажать "стоп", но Корольчук ему помешал:

- Не трогай.

- Чего? - удивился Богданыч.

- Да так...

Парень притормозил, когда понял, что не успевает, откинул со лба прядь и вдохнул глубоко. Двери закрылись, и последнее, что Богданыч увидел - скользящий взгляд на красном с мороза лице.

- Рад я тебе, мужик, - Корольчук улыбался, раскручивая кислотно-зеленый шарф. "Людка вязала, - подумалось Богданычу, - любит она у него тошнотные цвета". - Не представляешь, как рад.

Лифт остановился на третьем, они оглянулись, но выходить никто не надумал.

- Кто нажал-то? - процедила женщина в мехах. - Что за идиоты!

- Вызвали, может, и не дождались, - отозвалась девушка и зевнула.

- Идиоты, - повторил женский голос.

- Ох, давайте без этого!

- Как тендер выиграли на строительство нефтепровода, - разглагольствовал Корольчук, - так и настал кабзец всенародный, я им сразу сказал, команда нужна здесь, в Москве, снимайте с проектов старую гвардию: Пороха с Владика, Генку с Урала, Богданыча с Сахалина, и че ты думаешь? Долбоебы наняли десяток желторотиков. Я б им даже качели для дочки проектировать не доверил! Ну жопа себя ждать не заставила. Отменная такая жопа, - Лева подмигнул и добавил шепотком, - как у Галины Семеновны нашей...

Лифт остановился на шестом, и Корольчук с Богданом выпустили партию электронщиков, неоновая вывеска "Kreo Electronics" призывно поблескивала над позолоченным ресепшеном. Мимо Левы прошествовала женщина в облезлых мехах, заметив:

- В лифте, вообще-то, были дамы...

- Ненаглядушка, - парировал Корольчук, - я ж не по дамам! Меня пятнадцать лет как имеет исключительно начальство!

- Позер, - хмыкнул Богданыч, кабина вздрогнула и двинулась дальше. - Так че, Порох с Генычем тоже в Москве?

- В Геныча АИКСА вцепилась, как в меня - Людка двадцать лет тому назад. А Пороха отбили.

- Мы на девятый?

- Десятый и восьмой тоже за нами. Уели Электроникс.

- Кто-то мне экскурсию обещал.

- Во тебе экскурсия: восьмой - бабы, девятый - страшные бабы, а десятый - наш отдел и столовка. Зацени, я всегда ближе к раздаче!

Они выбрались из лифта на последнем, десятом этаже, и тяжелая с ночи башка Богданыча взорвалась от гвалта и приветственных криков. На спину ему запрыгнул худой чернявый мужик и завопил на ухо:

- Йухууу! Мамонты не вымерли!

- Очумел, Порох? - Богданыч повернул голову и встретился с хитрющими темными глазами. Юрку Порохова во дворе дразнили цыганенком и, к слову, не раз поколачивали за язык без костей, пока он не свел дружбу с редким, но метким боксером Богданом Мамонтовым из параллельного 9 Б. - Слезай, чай, не мальчик.

- Покатай меня, большой Мамонт! Три ж года! Три, мать их, года! Тебе там че медом намазали?

Шампанского на всех не хватало, но Корольчук обещал к вечеру подогнать шотландский Арран пятилетней выдержки. В маленькую переговорную людей набилось под завязку, Богданыч подозревал, что народ оголодал и польстился на заморские нарезки, сам он тщетно пытался выцепить в толпе знакомые лица, за три года коллектив сменился почти полностью.

- Тост! - заорал Юрка.

- Дал бы раздеться ему.

- Бачишь, Богданыч, як: тост не сказал, а они сразу - "раздеться". Томочка, вы мой идеал!

- Дурак, - короткостриженная девушка протянула Богданычу руку. - Тамара из отдела кадров. Богдан Павлович, как отпразднуете, зайдите ко мне, надо ваш договор поправить.

Богданыч кивнул и подумал, провожая взглядом затянутую в брючки задницу: "Строгая, как Танька моя. Была".