В числе пленных оказался и Фред Дрюкер. По пути в «Армию мщения» он заехал к жене своего бывшего денщика Вилли. Прожил у нее сутки. Эмма оказалась злючкой. Вздумал поухаживать — чуть не выцарапала глаза. Это распаляло, и он решил: не уедет, пока не добьется своего.

Фред подолгу простаивал у столиков и полочек. Хрусталь, майолика, бронза. Как много знакомых вещиц! Некоторые из них Вилли попросту украл у него. Нет, он недаром направил ее мужа в строй. Эмме он не сказал этого. Сказал, Вилли попал в плен. Ему повезло, и он вернется живым. Она обрадовалась и расстроилась. Жаль, кончились трофеи. Можно ли быть такой ненасытной! А как женщина — хороша! Глаза с поволокой. Пухлые чувственные губы. Белая кожа. Нет, природа не обделила ее женскими прелестями.

Постелили ему в соседней комнате. Фреду не спалось, и его снедала зависть к этому проходимцу Вилли. Жена — красавица. Дом — полная чаша. Русские не дознаются о его проделках, и он возвратится целым и невредимым. А что уготовит судьба ему, Фреду? Заехать домой не удалось. Всем корсунским беглецам фюрер приказал немедленно выехать в армию. Что будет там? В лучшем случае дадут ему батальон. Значит, в самое пекло. А Эмма так несговорчива. Нет, он возьмет свое.

Едва улеглись, он тихо встал и крадучись прошел к ее комнате. Дверь оказалась открытой.

— Кто там? — всполошилась Эмма, присев на кровати и поджав под себя ноги.

— Это я, Фред, — прошептал он.

— Не смей подходить, закричу.

— Я не трону, клянусь…

— Уходи, говорю, поздно.

Не слушая ее, он прошел к кровати и сел на краю. Впотьмах нащупал ее теплое тело и, сразу загоревшись, рванул одеяло.

Эмма отчаянно сопротивлялась, искусала ему руки, разорвала сорочку, исцарапала лицо. А потом силы оставили: ее.

Эмма долго не могла успокоиться и прийти в себя. Как он смел так обращаться с нею? Ведь это ему не русская! Или они совсем озверели там и уже не понимают, что можно и чего нельзя? Отвратительно просто. Только в душе было и другое чувство. Оказывается, она может еще нравиться. Все-таки офицер, и знает толк в женщинах.

Молча встала, зажгла свет. Развела спирт и протерла ему лицо, руки. Вата оказалась в крови. Сам виноват. Так нельзя обращаться с женщиной.

Еще не остывший, Фред скинул сорочку и, обнаженный да пояса, уселся на кровать. Пока она чинила, он рассказывал про русских, про пожары, про римские казни, про Корсунь. Фред думал потрясти ее воображение, ибо события, о которых говорил он, так чудовищны и так вопиют к богу, а она вот холодна и равнодушна, и вся мистерия зла ее волнует не больше, чем не слишком удачный вымысел.

Нет, лучше было не рассказывать.

В «Армии мщения» ему дали батальон. Здесь никто пока не знает о прежней службе Фреда. Значит, опасаться нечего. Русские сейчас не дознаются. Вот только Витмахт… Выдаст или не выдаст?

Явившись по вызову на допрос, он еще с порога порывисто бросился к столу, за которым сидел Березин, и, сжав руку в рот-фронтовский кулак, казалось, от всей души крикнул:

— Гитлер капут!

И тут же под строгим взглядом Березина вдруг обмяк и в страхе весь сжался. Он с готовностью отвечал на каждый вопрос, говорил обо всем, что знал об «Армии мщения», и умалчивал о том, что касалось его самого, притворяясь невинной овечкой, которую гнали на убой. Нет, он не сочувствует нацистам. Не раз пытался бежать к русским. Жаль, не удалось. Теперь он рад плену. Война для него окончилась.

Березин недоверчиво глядел на запуганного офицера и дивился. Вся душа у него в потемках. Нет в ней ни радостного чувства, ни искренности. Один страх. Видно, много причин страшиться правды. И все же от правды ему не уйти. Пусть не сейчас, потом найдутся среди пленных сослуживцы, и ничто тогда не укроется. Ничто!

В предрассветные сумерки дозор Соколова вышел к большому селу, занятому противником. Оно раскинулось вдоль грейдера и своими садами и огородами примыкало к небольшому леску. За ним дальше — старый заповедный лес, на много километров уходящий на север.

Разведчики обосновались в высоком сарае, забравшись под самую крышу. Чтобы удобнее наблюдать, в деревянной крыше прорезали щели.

Одного из них Глеб отправил в село, чтобы опросить жителей и выяснить обстановку. Остальные четверо расположились вверху под крышей и начали наблюдение. На улицах показались отдельные немецкие солдаты, у сарая с красной крышей стоял часовой. Где-то заработал мотор, второй, третий, затем из конюшен стали выводить коней и запрягать их в груженые фуры.

— Отходят? — тихо гадал Соколов.

— Похоже… — отозвался Зубец, блеснув из-под белесых бровей синими глазами.

— Посмотри, — сказал ему Глеб, — что в тылу делается.

— Совсем тихо, — минуту спустя ответил Семен.

— Сколько же их в селе?.. — полушепотом рассуждал Глеб. — Похоже, вот тут около роты будет…

— И дальше не меньше, — отозвался Фаизов, смотревший в другую сторону.

Прежде чем отправить Зубца с донесением, Глеб решил уточнить силы. Но в это время из белого домика вышли человек пятнадцать автоматчиков и офицер с ними. Они направились к сараю с красной крышей.

— Склад у них там, что ли?.. — гадал Глеб.

— Какой склад! — воскликнул Зубец. — Людей выгоняют.

Разведчики увидели, как из сарая высыпали люди. Их человек сорок — пятьдесят. Полураздетые, многие без шапок, почти босые. В бинокль хорошо видно, как измучены они и истощены.

Что это? Пленные? Нет, там женщины и дети. Скорее всего, угоняемые в Германию или захваченные партизаны. Что они собираются с ними делать?

Догадки приходят очень быстро. Обреченных людей гонят к сараю, где засели разведчики.

— Так то ж на расстрел! — тяжело задышал Глеб и тут же приказал одному из разведчиков мигом мчаться в полк: — Доложи, видели лично не больше двух рот. Есть машины. Партию гражданских, наверное, ведут на расстрел. Об остальном доложим позднее. Живо!..

— Вас же тут мало, четверо остаётся, — начал было тот. — Может, задержаться мне?.. А?..

Глеб метнул строгий взгляд.

— Немедленно в полк, не до объяснений! — отрезал он. — Быстро!

Немцы остановились метрах в ста от сарая разведчиков — около узкой балочки, поросшей кустарником, который вытянулся к самому леску. Сбив арестованных в кучу, они оставили по краям конвой, а человек шесть автоматчиков отошли метров двадцать назад.

— Они же их расстреливать будут!.. — взволнованно воскликнул Сагит.

— Оружие к бою! — тихо и сдержанно скомандовал Глеб. — Будем выручать, друзья.

Разведчики застыли в сильном напряжении.

Бывают недели и месяцы, которые кажутся мгновением, но бывают мгновения, которые кажутся вечностью. Кому приходилось бывать в жарком бою и заглядывать в лицо самой смерти, кого томили ожидания больших опасностей, тому ли не знать, как условны порой наши представления о времени.

Соколов окинул разведчиков быстрым взглядом.

Фаизов, сжав обеими руками автомат, походил на туго заведенную пружину. Отпусти ее — и она покажет свою страшную силу. Сахнов лежал рядом, стиснув зубы. Мускулы его лица слегка вздрагивали. Зубец стоял на коленях. Глаза прищурены. На лбу меж бровей легла глубокая складка.

— Сагит, твои справа, — твердо произнес Глеб. — Твои, Сахнов, слева; а ты, Зубчик, вместе со мной бей по тем, которые отходят. Они, наверное, будут расстреливать.

Едва каратели приостановились и стали было повертываться к арестованным, как Глеб решительно скомандовал:

— Огонь!

Автоматные очереди прянули одновременно.

Упал офицер, за ним еще двое солдат. Остальные обернулись в сторону сарая, наугад полоснули огнем из автоматов и бросились к зданию с красной крышей. По дороге упали еще двое. Конвоиры слева, потеряв двух человек, разбежались. Вскоре еще один из них упал подбитым. Конвоиры, оправа все оказались перебитыми, кроме одного, который, вскинув автомат, дал очередь по арестованным и побежал к деревне. Среди женщин и детей раздались крики и стоны. Еще не разобравшись, в чем дело, они все же поняли, что откуда-то пришла помощь, и бросились врассыпную. Но прежде чем они успели сделать первый шаг, послышались новые выстрелы со стороны балки и из риги, что стояла позади женщин. Это были винтовочные выстрелы и, как можно было догадаться по звуку, очереди из немецких автоматов.