С передового командного пункта у Жарова отличный обзор. Офицеры-артиллеристы корректируют отсюда огонь своих батарей.

Новый сигнал — перенос огня. Еще сигнал — атака.

— Вперед! — громче всех донесся сюда голос Пашина. — За Родину!

— За Родину! — горячо подхватили бойцы, рванувшись к реке.

Громкое «ура» прокатилось по всему рубежу, и атака в призрачном свете ракет — прямо на виду у Оли. Оставив на минуту рацию, она не сводила глаз со своего Пашина. Отсюда хорошо видно, как в стремительном броске он опередил всех. Увлекая их за собой, он первым выскочил на тот берег.

«Вот он какой!» — с гордостью подумала девушка.

— За мной, товарищи! — скорее угадала, чем услышала Оля голос Пашина, который, не останавливаясь, бежал в гору.

В ответ снова прокатилось сильное и раскатистое «ура». А Пашин, увлекая других, — уже на маленькой горке, что возвышается впереди. Бросив перед собой гранату, он вскинул над головой автомат, словно потрясая им.

— За Родину, вперед!.. — только успел он крикнуть, как вражеский пулемет, оказавшийся прямо перед ним, ударил длинной смертельной очередью. На глазах у своих бойцов отважный командир вскинул руки вперед, словно указывая путь штурмующим, и рухнул на снег.

У Оли потемнело в глазах. Ей хотелось сейчас же бежать туда, к нему, но сил у нее не было.

Позиции немцев полыхали разрывами гранат и мин и сотнями ракетных вспышек. Было совсем светло, и десятки людей были свидетелями героической гибели Василия Пашина — любимца полка, друга и товарища.

— Слушай мою команду! — резко прозвучал голос Соколова. — Отомстим за командира!

— Бей, бей!

— Вперед, за Пашина!

Кипящие от боли и гнева слова смешивались с выстрелами. Уже не голос Пашина, а славное имя героя вело их в бой.

КРУШЕНИЕ

Ночью прошел дождь, и снега как не бывало. Снова распутица, теперь уже по-настоящему весенняя. Таня страшно устала и с нетерпением ждала вечера. А стали на ночевку — она не в силах уснуть. Мысли обступают со всех сторон, лишая сна и покоя. Изранен Азатов и неизвестно, выживет или нет. Погиб брат. Убит Пашин. Оля в отчаянии. Плачет и плачет. Осиротела ее любовь. А что ни день, все новые и новые жертвы. Как больно и тяжко сердцу!

Где-то в запечье заверещал сверчок. Потом опять тишина. Теснятся в голове мысли.

Леон выздоровел и теперь на офицерских курсах. Просится в полк, а его хотят направить в тыл. Пишет, приезжал сам Хрущев, долго беседовал. Говорил, победа близка и врагу не сдержать наших ударов. Сказал, половину выпускников направят в тыловые части готовить резервы. Леон сам не в себе, и живет одним: только на фронт!

Снова заверещал сверчок, стараясь изо всех маленьких сил, словно торжествуя оттого, что даже в шуме боя слышен его голос.

Строка за строкой вспоминалось письмо Леона. Он любит ее по-прежнему. Просит простить его за все огорчения. Сам он многое передумал и переоценил. Что ж, она рада за него. Может, и сложится их счастье.

Таня ощутила вдруг запах свежевыпеченного хлеба. Он приятно кружил голову, вызывал аппетит. А сверчок заливался по-прежнему, продолжая одну и ту же песню. Неужели не уснуть вовсе?

Так и пролежала всю ночь с открытыми глазами, пока не пришел рассвет. Наступал новый день, и так хотелось, чтоб был он днем покоя и радости. Скоро дом, родные места, мама. Какое это счастье — мама! Ей казалось, волнения и тревоги, томительные мысли — все перегорело, и в душе покой и тишина.

Она встала, умылась холодной водой, пошла получать медикаменты.

А днем опять скоротечные бои и схватки, раскисшие дороги, разлившиеся ручьи и реки и яростный огонь немцев.

Поздно вечером роты вступили в Гайсин. Немцы в панике откатывались за реку Собь, а подожженный ими город полыхал в огне. Подразделения вторых эшелонов бросились на помощь жителям.

Таня тушила огонь, помогала вытаскивать имущество из горящих домов, как могла, успокаивала женщин. Горе и счастье смешались, и их не разделить.

Дети не отстают от колонн, втекающих в город, требуя от солдат красноармейские звездочки на память. Они трогательно берут бойцов за руки и шагают рядом, хотя с того берега еще продолжается обстрел и нередко рвутся снаряды и мины. Женщины радостно приветствуют своих освободителей. Они настойчиво предлагают солдатам добрую «пляшку горилки», кусок пирога, миску вареников, соленых огурцов или капусты. Все не к месту и не вовремя, и бойцам не до еды, не до выпивки, но всех радует сердечность такой встречи.

— Сынки, родные, как заждались вас!

— Бейте их, окаянных!

— Ох, не пускайте их обратно!

— Он же таке робит, таке робит!

Головные подразделения, пробившись к реке, ведут огневой бой с противником. Все остальные части располагаются на отдых, и в домах всюду шумят самовары, на чистые скатерти столов выставляется незатейливая снедь.

А утром снова бои и снова погоня за противником.

Вечерний привал у Южного Буга. Мосты и переправы взорваны. Саперные части готовят паромы. Немцы уже бессильны повсюду прикрыть противоположный берег: они спешат за Днестр.

На паром берут лишь машины и лошадей с повозками. Люди переправляются на подручных средствах: на случайно уцелевших лодчонках, на деревянных щитах, на связанных бревнах. Застывая от холода, они выбираются на противоположный берег, выжимают мокрую одежду и безостановочно идут дальше.

Обстрел переправы из орудий продолжается. И хотя он не прицельный и ведется по площади, один из снарядов угодил в самый паром. Соколов и Фаизов на своих шатких плотиках бросились к парому и вытащили двух раненых. Третий скрылся под воду. Скинув шинель и сапоги, Сагит, не задумываясь, бросился в холодную пучину и долго, томительно долго не показывался наружу.

— Погиб!

— Застыл в ледяной воде!

— Утонул! — слышалось повсюду.

Вдруг он вынырнул, глотнул два-три раза воздух и опять нырнул вниз. За ним бросился Глеб. Казалось, уже невозможно отыскать и вытащить раненого. Но вот Сагит показался снова — и рядом голова спасенного.

— Вытащил!

— Спасай обоих!

— Лодку! — закричали со всех сторон, и несколько смельчаков бросились в воду навстречу герою.

Обоих вытащили обратно на левый берег. Глеб вскарабкался на свой плотик и выплыл на ту сторону.

За Южным Бугом немцы усилили сопротивление. Ясно, готовят Днестровский вал, о чем гудит геббельсовское радио. Полки дивизии ежедневно в боях. И как же сладок отдых на коротких привалах!

На подступах к Днестру полк захватил большую группу немцев. Березин с интересом присматривался к пленным. Снимая допрос, расспрашивал их о боях, о настроениях. Уже никто из них не кичился победами германских войск. Дух зазнайства и апломба выветрился. Впрочем, нашелся офицер, заявивший, что «фюрер еще удивит мир». Чем, он не знал. Этот из фанатиков.

Среди пленных есть и ветераны, воевавшие во Франции и Северной Африке, и «тотальники», которым давно за пятьдесят, и еще не оперившиеся птенцы, которым только что минуло шестнадцать. Но Березина заинтересовали не эти.

Несколько пленных оказалось из сводного батальона одной из дивизий 6-й армии, названной Гитлером — «Армия мщения». Березин чуть не расхохотался. Вот встреча! Знакомые на каждом шагу. 6-я армия разгромлена еще у Волги. Это армия Паулюса, по которой в свое время во всей Германии был объявлен трехдневный траур. Позднее Гитлер собрал разные части и создал из них армию, дав ей номер погибшей армии Паулюса. Было громогласно объявлено, что новая армия создана для реванша. Сама судьба словно благоприятствовала немцам. В нижнем течении Днепра, на никопольском плацдарме, ее дивизии встретились с легендарной армией Чуйкова. Какой случай для реванша! Но реванша не состоялось. На Волге потерпела крах стратегия немецкого наступления. На Днепре не меньший крах потерпела стратегия немецкой обороны. «Армия мщения» погибла…