— Ты вот это проходила? — она ткнула пальцем в учебник. — А это?

Я кивнула.

— Подскажешь, если что?

— Конечно.

— Вот и хорошо, — кивнула девочка.

— Меня зовут Растанна, а тебя? — решила спросить я, немного удивившись, что соседка не пытается познакомиться. У нас в школе новенькие появлялись редко, зато уж и были новостью — от них не отходили неделю или две. Потом понемногу успокаивались, у новеньких появлялись подруги, но первое время…

— Я знаю, что ты Растанна, ну, а я Арнита.

— Арнита, ты что, с эльфийкой хочешь задружиться? — насмешливо зашептали откуда‑то сбоку.

— Просто спросила кое‑что, — пробормотала Арнита, чтобы учитель не услышал, и больше ко мне не обращалась.

Ну и ладно, Стелла и Лилиана, по крайней мере, со мной говорили дружелюбно, если есть две доброжелательницы, этого пока достаточно, а остальные — пусть как хотят, лишь бы не делали пакостей.

На литературе все тоже оказалось несложно, хотя изучали они, в основном, только тиереннских писателей. Может быть, к старшим классам — если я, конечно, доучусь здесь до старших классов — они дойдут и до анлардцев. Тогда и блесну своими знаниями — мы‑то как раз в школе изучали преимущественно анлардцев — если сама все к тому времени не перезабуду.

Затем мы пошли в танцевальный класс. Это было занятие только для танцовщиц, поэтому из нашего класса тут было всего двенадцать девочек. Раздевалка, отделенная от зала ширмой, для двенадцати оказалась маловата. Форменные платья, которые снимали ученицы, то и дело соскальзывали со скамеек на пол, кто‑то успел повесить на вешалку — но вешалок на всех не хватало. Лил спешила и роняла свои вещи по нескольку раз. А Стелла, наоборот, равнодушно подождала, пока первые три — четыре девочки выйдут в зал, и тогда спокойно начала переодеваться. Я надела трико и юбку для занятий танцами. Одежда показалась мне немного смешной — облегающий верх наподобие кофточки с короткими рукавами и юбка до колен. Когда мы вошли в класс, я думала, что заиграет музыка, и ученицы начнут танцевать — и приготовилась подражать им, если танец окажется знакомым. Но ничего подобного. Девочки встали в ряд, около длинного деревянного поручня. Это называлось «заниматься у станка». Вела урок высокая, очень худая женщина, спокойная и доброжелательная. Она посмотрела на меня и спросила:

— Как тебя зовут?

— Растанна Альрим, сударыня, — и я сделала книксен.

— Хорошо. Ко мне ты будешь обращаться — госпожа Талария. Сейчас — встань с краю и наблюдай. Когда девочки начнут выполнять упражнение, смотри внимательно и старайся повторять. Не жди к себе исключительного внимания, хоть ты и новенькая. Но я буду подходить и поправлять тебя, когда ты станешь ошибаться — думаю, это вначале будет часто, — она дружелюбно улыбнулась.

Я снова сделала глубокий книксен, а потом встала в левом углу и приготовилась наблюдать и повторять. Урок длился целый час. Пожалуй, у меня получалось плохо, хотя госпожа Таларис несколько раз кивнула одобрительно, да и вообще ни разу за это занятие не поругала меня. Хотя поправляла часто. Я была гибкой, но непривычные и однообразные упражнения утомили. К середине занятия заболели ноги, потом плечи. Теперь я поняла, почему днем тут необходимо отдыхать — иначе просто долго не выдержишь.

За ужином я уже чувствовала себя свободнее. Мне больше не казалось, что все смотрят на меня — а, может быть, и в самом деле, никому уже не было любопытно, что появилась новенькая. За обедом мне было слишком неловко и непривычно, я мало что замечала, но сейчас отметила, что за столами, где сидят старшие, народу меньше, чем за нашими столами. Может быть, раньше набирали меньше народу в каждый класс? Когда мы шли в спальню, я спросила у Стеллы, почему так.

— Исключают, — ответила она.

— За что? — это меня напугало, я‑то думала, если взяли в училище при Театре, то уже все, надо стараться, и ничего больше.

— Ну, тут сложно сказать, у каждого свое — один оказался не такой уж талантливый, у кого‑то голос изменился, кто‑то не смог выступать, один вырос слишком высоким, другая растолстела… Мало ли причин.

— А разве имеет значение рост и вес? — удивилась я.

— Если танцовщик или танцовщица — еще бы.

Я перебирала про себя ее слова, что‑то еще меня удивило.

— Что значит — не смог выступать?

— Это когда в классе или на репетициях все хорошо получается, а на спектаклях — провал, ну, это вообще‑то, редкость, хотя бывает.

— А разве ученики выступают? — спросила я. Это была новость — и она напугала…

— А зачем мы тут тогда нужны? — пожала плечами Стелла. — Конечно, первый и второй класс нечасто в спектакли берут, а потом обязательно. Главных ролей не дают, а второстепенные — почему бы нет. Им же это выгодно — например, бывают спектакли, где требуется множество артистов, вот хотя бы «Великий поход», там нужно изображать целую армию. Не держать же в труппе лишние несколько десятков артистов для одного спектакля, который два раза в месяц идет. А ученикам и не платят, к тому же. Так вот — если к старшим классам становится ясно, что ученик выступать не может — сразу отчисляют. Зато тех, кто до шестого класса дошел — тех сразу, как сдадут выпускные испытания, зачисляют в труппу. Ну да, что тут удивляться, иначе для чего нас тут учат — не для нашего же удовольствия.

Это надо было обдумать… выступать, перед всеми — даже подумать страшно. А отказаться нельзя, иначе, и правда, зачем тут станут держать. Как выйти на сцену перед всеми… страшно… но и интересно, как это будет?

После ужина дежурная воспитательница отвела нас в спальню и сказала:

— Я зайду через час. Все должны быть в постели к этому времени.

Я сложила свои учебники, которые оставила на столе в комнате для занятий и вернулась в спальню. Лилиана сидела на подоконнике и играла с куклой. Я посмотрела на нее — она ни на что не обращала внимания — и начала переодеваться ко сну.

Остальные девочки занимались своими делами, кто чем. Стелла сидела на кровати с книгой и, закручивая прядь волос вокруг пальца, что‑то читала, проглатывая страницу за страницей. Несколько девочек ушли в комнату для занятий и шушукались там. Остальные, как и я, переодевались в ночные рубашки или расчесывали волосы перед сном. Лилиана болтала ногами, чуть не задевая туфельками мою подушку — окно с ее подоконником было около моей кровати. Я спокойно взяла ее за туфли и немного отодвинула. Она посмотрела на меня изумленно, потом вздохнула и слезла с подоконника. Прижала к себе куклу и пошла к своей кровати. Все это она сделала беззлобно, значит, болтала ногами не нарочно. Я подумала: любопытно было бы узнать, почему ее взяли учиться на танцовщицу, а не на актрису. Роста она была не очень высокого, немножко полновата — для танцовщицы, но необычной внешности — вьющиеся и пышные светлые волосы с золотистым оттенком, глаза орехового цвета. Наверно, ей все же лучше было бы стать актрисой.

Этот день был переполнен новыми знакомствами, впечатлениями… Я только и думала, чтобы отдохнуть. И вот, наконец, все угомонилось. Кто‑то уже завернулся в одеяло с головой, а некоторые, как, видно всегда перед сном, секретничал, сидя вдвоем — втроем на чьей‑нибудь кровати. Тийна, бледная светловолосая девочка, рассказывала что‑то нескольких девочкам, взмахивая руками и делая страшные глаза. Обычно так рассказывают истории, которые считают интригующими и таинственными. Стелла оторвалась от чтения и пересела на кровать Лил.

— Хорошо, что тролль ушел, — сказала Стелла. — Поговорим на свободе.

— Кто это?

— Тролль? Да Тереол, — сказала она и презрительно дернула плечом, будто отмахиваясь.

— Неужели такая злая? — я не могла поверить в это, хотя мне она и не понравилась.

— Хуже прочих, кто из наших. А так‑то… Нилль — это у нас каепи. Суетится, да и приврать начальству может, хотя и невредная. Ну, а госпожа Ширх — это фея.

— Фея? — засомневалась я. — Она, значит, очень добрая?

— Получше прочих двух, — непререкаемо заявила Стелла.