Куда как проще жаловаться, обвинять, полагая, что нужно лишь изменить обстоятельства для того, чтобы скрыться от сил, связавших тебя по рукам и ногам и теперь не дающих расти и чувствовать себя счастливым. А еще можно заниматься самобичеванием и в последней попытке убежать от ответственности прикрываться чувством, что ты сам окончательно все испортил и теперь уничтожен непоправимо. Но в обоих случаях человек полагает, что не способен по-настоящему изменить себя и расти над собою и поэтому должен пощадить других, да и силы поберечь, удалившись с поля битвы.
Жертвы подобного подхода к жизни — повсюду. Куда ни взглянешь, кругом нарушенные связи, разрушенные семьи, сломавшиеся люди, — бродяги без роду и племени, что в растерянности слоняются с места на место, от дела к делу, заводят связи то тут, то там, хватаются то за одну идею спасения, то за другую и отчаянно надеются, что “тот” человек, “та” работа, “то” место, “та самая” книга поставят все на свои места. Или же, ощущая свою оторванность, ненужность и разочарованность, они отказываются от всяческих, даже ошибочных, попыток обрести душевный покой.
Медитация как таковая не защищает от этих попыток поискать ответы и решения собственных проблем на стороне. Есть такие, что постоянно мыкаются от методики к методике, от учителя к учителю, от религии к религии в поисках чего-то эдакого: “эдакого” учения, “эдаких” отношений, “эдакого” мгновенного “озарения”, которые якобы откроют им дверь к самопознанию и освобождению. Но это может превратиться в навязчивый бред, бесконечные поиски укрытия от того, что ближе всего к истине и, наверное, больнее всего. Из-за боязни, в стремлении найти кого-то особенного, кто бы раскрыл им глаза, люди порой становятся болезненно зависимыми от учителей медитации, забывая, что как бы хорош учитель ни был, когда-то и самому придется пережить борьбу с самим собой, и источником этой борьбы всегда будет ткань твоей собственной жизни.
Для некоторых тихая пристань медитационных ретритов становится способом существования, позволяющим плыть по течению жизни, а о том, что есть возможность поглубже заглянуть в себя, они и не думают. Конечно, во время ретрита всё в определенном смысле проще. Проблемы повседневного характера за тебя решают другие. Жизнь обретает смысл. Требуется лишь сидеть, ходить, осознавать, присутствовать, принимать пищу из заботливых рук персонала, внимать мудрым речам людей, долго и упорно работавших над собою и в значительной степени обретших понимание и гармонию жизни. Вот и я изменюсь, вдохновившись на более полную жизнь, познаю, что значит — быть в этом мире, и обрету иное видение собственных проблем.
В значительной степени все это так. Хорошие учителя и долгие периоды медитации в одиночестве во время ретрита могут оказаться весьма полезными и целительными, если с готовностью принимаешь все, что происходит во время ретрита. Но существует опасность, и ее нужно беречься, что ретрит может стать уходом от реальной жизни и сам ты в итоге ни на волос не изменишься. Кончается ретрит, проходят несколько дней, недель, пусть месяцев, — и вот ты опять в привычной колее, и отношения не ясны, и ты в плену ожидания другого ретрита, другого великого учителя, паломничества в Азию или иной романтической бредни, где все будет глубже и чище и сам ты станешь другим.
Многие попадают в ловушку таких представлений и взглядов. Но в конечном итоге от себя не сбежать, можно лишь изменить себя. И не помогут ни наркотики, ни медитация, ни алкоголь, ни развод, ни уход с работы. Ни одно из решений не даст тебе роста, если не обернулся лицом к реальным обстоятельствам и не открылся им совершенно осознанно, если грубый наждак обстоятельств не обточил твоих острых углов. Другими словами, если ты не захотел учиться у самой жизни.
Этот путь требует от тебя работы над собой там, где ты находишься, и в обстоятельствах, присутствующих здесь и сейчас: на этом самом месте, с этим человеком, с этой дилеммой, на этой работе. Осознание охватывает те самые обстоятельства, в которых ты сейчас находишься, какими бы неприятными, обескураживающими, стесненными, беспросветными и тупиковыми они ни казались; задача его — убедиться, что сделано все возможное и все силы брошены на то, чтобы изменить себя, прежде чем ты прекратишь тратить силы и двинешься дальше. Именно в этом должна заключаться настоящая работа.
Итак, если ты думаешь, что медитировать скучно и бесполезно, да и условий подходящих у тебя нет, если считаешь, что в пещере в Гималаях или в каком-нибудь монастыре в Азии, на тропическом пляже или на ретрите в соответствующих условиях все пойдет лучше, а медитация углубится… то ты заблуждаешься. Ведь в пещере, на пляже и на ретрите окажется не кто иной, как ты сам — с теми же представлениями, тем же телом, тем же дыханием, что и здесь. И вот минут эдак через пятнадцать тебе уже одиноко в пещере, темно и сверху капает. А на пляже пошел дождь и похолодало. А на ретрите не понравился учитель, еда или помещение. Да мало ли что. Лучше успокойся и признай, что хорошо может быть и там, где ты есть. Прямо сейчас коснись основ своего бытия, и пусть полнота осознания войдет в тебя и исцелит. Если ты понял это, тогда и только тогда пещера, монастырь, пляж и ретрит обретут свою истинную полноту. Как и всякое другое место.
Нога скользит на узком выступе. В эту долю секунды сотнями игл пронзает сердце и голову страх и вечность встречается с настоящим. Мысли и действия неотличимы; воедино сливаются скалы и воздух, солнце и лед, и сам ты сливаешься с собственным испугом. Как восхитительно было бы сохранить эту остроту осознания в обыденном своем существовании и с ежемоментным осознанием ягнятника или волка, оставаясь в центре событий, не мучиться тайною бытия. Ты вдохнул, и в этом вдохе заключен секрет, который все великие учителя жаждут открыть нам. Один лама назвал его “остротой, открытостью и мудростью настоящего”. Цель медитативных занятий не только получить просвещение, но и сосредоточиться, даже в минуты крайней обыденности, на присутствии, одном лишь присутствии, и сохранить полноту осознания настоящего в каждом мгновении обыденной жизни.
Питер Матисен. Снежный ягуар
Вверх по лестнице
Нас окружают возможности для ежедневных тренировок в осознавании мира. Мне понравилась лестница. Сотни раз я ходил по ней дома. Обычно наверх поднимаешься за каким-нибудь предметом или чтоб с кем-то поговорить. Однако для меня актуально пребывание внизу, и вот я буквально разрываюсь надвое. Я отправляюсь наверх лишь затем, чтобы спуститься вниз после того, как найду, что искал, зайду в ванную комнату или сделаю что-то еще.
Итак, я замечаю, что необходимость быть где-то в другом месте постоянно сбивает меня с толку: ведь там сейчас что-то случится, и я обязан туда попасть. Иногда я буквально несусь вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, но мне хватает присутствия духа прекратить этот полубезумный порыв. Я осознаю, что начал задыхаться, что сердце и разум бегут наперегонки и всем моим существом в этот момент движет некое поспешное решение, а в такой спешке, добравшись до цели, сам я потеряю значение.
Если я успеваю на нижних ступеньках обуздать эту волну энергии, то замедляю свое восхождение. Я не просто поднимаюсь вверх, но шагаю действительно медленно, успевая на каждой ступеньке совершить полный дыхательный цикл и напомнить себе, что, по сути, ничто не достойно прервать мой контакт с настоящим.
Если я это помню, то и путь мой осознан, и сам я сосредоточен. И тогда приходит понимание, что никто не торопит меня извне. Это я сам спешу, подгоняемый нетерпением и бессмысленно-тревожными мыслями. Подчас они едва уловимы, и мне приходится внимательно прислушиваться, чтобы распознать их. Но иногда они вездесущи, и кажется, их порыв не сломить. Но и тогда я осознаю их присутствие и последствия, и само осознание помогает мне в такие моменты окончательно не захлебнуться в волнах чувств. Нетрудно догадаться, что это актуально и при движении вниз по лестнице. Однако под воздействием силы тяжести замедлить ход вещей еще труднее.