Тем не менее выход солдат из подводной лодки и погрузка в понтоны прошли организованно. Они благополучно отошли от борта подводной лодки и направились к берегу, на котором стояли офицеры штаба базы и бригады, специально наблюдавшие, насколько скрытно подойдут понтоны к урезу воды и высадят десант. Но до берега дошел лишь один понтон. Оказалось, что другой понтон начал травить воздух, и все перешли на один оставшийся понтон и на нем благополучно доплыли до уреза воды, где незаметно высадились на берег.

Это учение подтвердило возможность скрытой высадки десанта с подводной лодки. Мы были готовы выполнить боевую задачу, нам оставалось только ждать условного сигнала. Но мы его так и не дождались - что-то изменилось в оперативных планах флота…

В конце ноября мы получили приказ на очередной боевой поход. Тщательно изучив его, я отдал распоряжение старпому и командирам боевых частей готовить подводную лодку к выходу в море. Упразднение к этому времени должности комиссаров накладывало на меня как единоначальника дополнительные серьезные обязанности.

В этой новой обстановке моим верным помощником в партийно-политической работе стал наш парторг - мичман Ефрем Ефремович Щукин.

Ефрема Ефремовича я знал уже четыре года как одного из лучших старшин и активного, принципиального [222] коммуниста. Он пользовался заслуженным авторитетом среди личного состава подводной лодки. У него было в высшей степени развито чувство ответственности за любое порученное ему партийное или служебное задание. Спокойный, всегда выдержанный, отлично знающий свою специальность, он умело передавал свой богатый опыт подчиненным - командиру отделения трюмных Быкову и старшим трюмным Балашову и Соколову.

Щукин всегда располагал к себе своей деловитостью. Мы никогда не видели его злым или сердитым. Он отдавал распоряжения, не повышая голоса, и никто не помнит случая, чтобы кто-нибудь из матросов ослушался мичмана или не выполнил его распоряжение.

Ожидая нового похода, мы получили пополнение. В каждой группе у нас было прочное закаленное в боевых походах ядро матросов и старшин с большим стажем действительной службы и хорошим боевым опытом. Они прошли суровую школу почти двух военных лет и были нужны на других кораблях.

Вместо них пришла молодежь из школ учебного отряда подводного плавания и матросы с других подводных лодок, которые заменили вышедших из строя членов нашей команды. Хочу отметить, что желающих идти в боевой поход с других кораблей было очень много, потому что люди жаждали вновь и вновь выходить в море и бить врага, пока их корабли находились в ремонте.

Вновь прибывших надо было ввести в строй, подготовить к самостоятельному несению вахты, приобщить к работе в боевых условиях на нашей подводной лодке. Проверка показала, что занятия с ними проводились регулярно и на хорошем методическом уровне, достаточно было и тренировок на боевых постах. Быстрому освоению ими своей новой специальности помогала хорошая общеобразовательная подготовка - все они имели среднее образование, а один из них, электрик Григорий Трубкин, закончил первый курс института. Кроме того, у них была хорошая производственная подготовка.

Так, молодой артиллерист Крылов заменил Отченашенко, который стал командиром отделения артиллеристов, вместо ушедшего на учебу Шепеля. Крылов был [223] низкого роста, застенчивый и скромный, на его лице всегда светилась приветливая улыбка. Он, да, пожалуй, и все молодые матросы быстро сдружились с нашим боевым коллективом…

Проверяя подготовку корабля к выходу в море, я прошел в шестой отсек, где расспросил старшину группы электриков мичмана Карпова о готовности материальной части и личного состава. Карпов был одним из ветеранов подводной лодки. Широкоплечий, крепкий, спокойный, уверенный в своих знаниях и опыте, привыкший к морю и любивший его, суровый с виду, он редко сердился, и его было трудно вывести из равновесия. Вот и сейчас совершенно невозмутимо, тихим, но внятным голосом, он докладывал о готовности своей части:

- Материальная часть группы электриков исправна. Лечебный цикл аккумуляторной батареи прошел успешно. Теперь она у нас как новенькая. Личный состав, в том числе и молодые матросы, здоров и готов к выполнению боевых задач. Вот, к примеру, электрик Трубкин, - мичман кивнул в сторону главной станции, - знает свое дело боец, по собственной инициативе произвел ремонт корабельных выключателей. Во всем любит порядок.

У главной станции работал матрос высокого роста, крепкого телосложения, с серьезным взглядом. Это был способный и энергичный человек. Он обернулся и спокойно посмотрел на нас. Я подозвал его к нам и попросил кратко рассказать о себе.

- Родом я из-под Волоколамска Московской области. После окончания десятилетки поступил в ленинградский институт. Но началась война, и меня направили в учебный отряд подводного плавания, после окончания которого получил назначение на ваш корабль.

- Хорошо, идите. - Я отпустил Трубкина и обратился к Карпову: - А как дела с боевым листком?

- Он, по сути дела, готов. Дело за оформлением. Для этой цели решили привлечь Ванина. Он у нас на все руки мастер.

В подтверждение его слов из кормового отсека раздался шум набирающего обороты токарного станка.

- Это он! Определенно он - Ванин! - сказал Карпов. [224]

Мы вместе с мичманом Карповым прошли в седьмой отсек. За токарным станком, расположенным с правого борта, стоял совсем юный, опрятно одетый, невысокого роста матрос.

Ванин уверенно управлял станком, по всему чувствовалось, что стоит за ним не впервые. Увидев нас, он выключил электромотор и представился.

- Где же вы обучились токарному делу? - поинтересовался я у него.

- Отец меня научил! - скороговоркой ответил матрос улыбаясь. Видя мой недоуменный взгляд, Ванин продолжал: - Он работал в механической мастерской, в которой были все металлорежущие станки. Кроме меня, у отца было шесть сыновей, и всех нас на этих станках он научил работать.

Можно было только похвалить пополнение. Теперь предстояло проверить их способности и характер в море…

25 ноября 1942 года мы вышли в боевой поход. Нам предстояло действовать в мелководном Каркинитском заливе, уже известном читателю по описанию артобстрела Перекопа. В море штормило, и, когда мы выходили из Потийского порта, подводную лодку сильно качало и, казалось, так и норовило бросить на камни волнолома.

Благополучно выйдя из Поти, всю ночь мы шли над водой под двумя дизелями. Шторм крепчал, подводную лодку резко бросало с одного борта на другой, огромные волны гуляли по палубе и накрывали верхнюю вахту с головой. Утром, как обычно, погрузившись под воду, мы весь день спокойно шли под электромоторами. Ничто не предвещало неудачи.

Всплыв в вечерние сумерки на траверзе мыса Синоп, мы запустили дизели: левый - на продувание главного балласта, а правый дизель должен был работать на винт. Должен, однако не работал… Я обратил внимание на заминку и уже собирался обрушить командирский гнев на нерадивую вахту, как вдруг услышал просто немыслимый доклад инженера-механика:

- Заклинило правую линию вала. [225]

- Как заклинило? - возмущенно выдохнул я. - В открытом море, и заклинило. Да вы что, Григорий Никифорович?! Я вас не понимаю!…

- Сам удивлен, товарищ командир, - искренне посетовал Шлопаков, - но это абсолютно точно - под правый винт попал посторонний предмет.

«Что же делать? - схватился я за голову, мысли скакали одна за другой, путались, я не мог сосредоточиться… - Спускать кого-либо за борт для осмотра винта невозможно - это верная гибель. И дальше идти с одним дизелем нельзя. Неужели придется возвращаться? Вот незадача…»

Я дал радиограмму командиру бригады и вскоре получил приказ возвратиться в базу. Мы повернули обратно и под одним (левым) дизелем пошли в Поти.

Настроение было у всех хуже «губернаторского», особенно сокрушался инженер-механик: ответственный поход - и вдруг такой казус! Всем было ясно, что он тут ни при чем. Но тем не менее он очень переживал из-за этой никому не понятной аварийной ситуации.