Светало. Вдруг из-за тучи выскочил немецкий самолет «Фокке-Вульф» и пошел на бреющем полете в нашу сторону.

Мы с вахтенным командиром и наблюдателями мигом нырнули в рубочный люк. Вахтенный офицер, слетая дальше вниз в центральный пост, громко объявил боевую тревогу, и в проеме нижнего люка засновала дежурная вахта. Когда грохнул верхний люк и заскрежетали кремальеры, вокруг боевой рубки уже бурлил, поднимаясь все выше и выше, стремительный поток. Едва спасительные волны сомкнулись над рубкой, первые авиационные бомбы разорвались вблизи от корпуса подводной лодки, не причинив, впрочем, никакого вреда.

И опять благополучный исход встречи с врагом решили секунды. «Как они важны в подобных неожиданных ситуациях», - задумался я, когда надежная глубина уже не оставила фашистскому стервятнику никаких шансов добраться до нас.

Утром следующего дня мы возвратились в Поти. Из-за рефракции создалась иллюзия, будто Потийский мелькомбинат, один из ориентиров, разбит. Поначалу это показалось невероятным, потому что авиация противника редко доставала до Поти, но вблизи зрительный обман прекратился и стало понятно, что ничегошеньки с мелькомбинатом не случилось. Попутно вспомнилась одна бомбежка Потийской базы, когда немцы действительно нанесли значительный урон нашим кораблям, тогда пострадали эсминцы, были разрушена перископная мастерская и напуган весь грузинский рынок…

Но вот мы зашли в бухту. На плавбазе «Волга» нас встречали командование бригады, дивизиона, а также боевые товарищи и друзья с других подводных лодок.

Не успели мы, что называется, прийти в себя, как нас пригласили в штаб бригады.

Как правило, разбор боевого похода каждой подводной лодки проходил через несколько дней после возвращения с моря, а тут нас вызвали на разбор, что называется, с ходу. [218]

Когда мы прибыли в штаб, мы сразу же про себя отметили, что кроме нашего подводного начальства присутствовали командующий эскадрой вице-адмирал Л.А. Владимирский и большая группа офицеров штаба флота и эскадры.

В ходе разбора нашего боевого похода они интересовались подробностями нашей стрельбы и данными обнаруженных нами береговых батарей в районе Феодосии и Ялты. Наш артиллерийский обстрел Ялты имел большое значение - он показал возможность наносить артиллерийские удары по базам фашистов.

Вскоре после нашей стрельбы более двадцати кораблей эскадры (крейсеры, эскадренные миноносцы, сторожевые корабли и тральщики) обстреливали из артиллерийских орудий Феодосию, Ялту, Анапу и других порты и базы противника. Перечислю некоторые из них:

1 октября сторожевой корабль «Шторм» обстрелял Анапу;

3 октября два эскадренных миноносца «Бойкий» и «Сообразительный» обстреляли Ялту под руководством командующего эскадрой вице-адмирала Л.А. Владимирского;

14 октября эскадренный миноносец «Незаможник» и сторожевой корабль «Шквал» совершили огневой налет на Феодосийский порт;

1 декабря крейсер «Ворошилов», лидер «Харьков» и эскадренные миноносцы «Сообразительный» и «Бойкий» обстреляли острова Фидониси;

20 декабря лидер «Харьков» и эскадренный миноносец «Бойкий» нанесли артиллерийский удар по Ялте, одновременно с ними эскадренный миноносец «Незаможник» и сторожевой корабль «Шквал» - по Феодосии; в первой половине и в конце декабря дважды осуществляли набеговые операции на западную часть Черного моря: эскадренный миноносец «Сообразительный» с четырьмя тральщиками в первом случае и эскадренные миноносцы «Сообразительный» и «Беспощадный» с четырьмя тральщиками - во втором.

Продолжались обстрелы и других баз фашистов. Теперь мы отчетливо поняли смысл указаний штаба флота о том, [219] что главной задачей флота на осенний период 1942 года является не только нарушение морских сообщений противника, но и артиллерийские и бомбовые удары по его базам в Крыму. Эти задачи поставили флоту Военный совет Закавказского военного фронта и народный комиссар Военно-морского флота. Для выполнения этих директив объединили усилия подводных лодок, авиации и надводных кораблей. Успешно проведенный обстрел Ялтинского порта показал возможности наших подводных лодок в борьбе с надводными целями противника. Данные нашей разведки подходов к Феодосии и порта Ялты послужили хорошим материалом для оценки обстановки командованием эскадры. Наш опыт стал первым…

Шел второй год войны… Жестокий опыт вносил коррективы в быт и устройство жизни, большие перемены начались в армии и на флоте. Военно-политическому составу вооруженных сил присваивались офицерские звания.

В начале октября 1942 года в вооруженных силах упразднили институт военных комиссаров, сыгравших огромную положительную роль в первый, наиболее трудный и ответственный период войны. Вновь устанавливалось полное единоначалие и возрождался институт заместителей командиров по политической части. На подводных лодках эта должность не была предусмотрена.

В скором времени нашего комиссара капитан-лейтенанта Павла Николаевича Замятина назначили заместителем командира дивизиона подводных лодок по политической части. Он шел на повышение, мы это хорошо понимали и тем не менее сожалели, что среди нас не будет этого душевного и принципиального офицера.

Не стану описывать все подробности нашего с ним расставания. Просто скажу, что нам было тяжело, сказывалась вся глубина флотской службы. Как-то невольно получается так, что в экипажах подводных лодок подбираются люди, которые с годами настолько привыкают друг к другу, что становятся самыми близкими друзьями. Тяжело было расставаться с человеком, ставшим тебе родным братом. Все мы сразу почувствовали, что вместе с комиссаром с нашей лодки уходит нечто большее, чем просто [220] офицер. Однако дружба дружбой, а война войной, необходимо было быстро перестраиваться, не расслабляться…

К осени 1942 года морские сообщения немцев проходили от Босфора вдоль западного побережья Черного моря и крымских берегов до Анапы.

Протяженность этих коммуникаций составляла:

от Босфора до Констанцы - 200 миль;

от Констанцы до Одессы - 180 миль;

от Одессы до Анапы - 335 миль.

Как видно, это были сравнительно короткие морские сообщения, осуществлявшиеся по-прежнему малыми судами, вплоть до мелкосидящих дунайских барж.

Осенью 1942 года шли ожесточенные бои на горных перевалах Кавказского хребта. Немцы любой ценой стремились прорваться к морю, чтобы захватить Туапсе, Поти и Батуми.

В это время меня вызвали в штаб бригады. Там я познакомился с представителем разведки флота, старшим лейтенантом, к сожалению, за давностью лет не помню его фамилию. Это был высокий, стройный человек. Его широкую грудь украшали три ордена Красного Знамени. По этим боевым орденам нетрудно было понять, что старший лейтенант много испытал на своем боевом, трудном пути разведчика.

Перед нами поставили задачу: скрытно высадить с нашей подводной лодки на берег 50 человек с личным оружием. Задача старшего лейтенанта заключалась в подготовке плавсредств и солдат к высадке.

В качестве высадочных средств были использованы два резиновых понтона. Разместили мы их в кормовой надстройке подводной лодки. В акватории нового строящегося порта Поти мы провели несколько учений по размещению солдат в отсеках подводной лодки, приготовлению к спуску понтонов на воду, выходу солдат через люк центрального поста на палубу и посадке их на понтоны. Вместе с нами должны были идти командиры подводных лодок «Л-4» - капитан 3-го ранга Е.П. Поляков и «С-33» - капитан 3-го ранга Б.А. Алексеев. О готовности подводной лодки и солдат к высадке я доложил в штаб бригады. На следующий день вечером мы вышли в море. [221]

Погода стояла сырая, пронизывающий ветер пробирал вахтенных матросов до костей. Матросы ежились, поднимали воротники коротких канадок, но едва ли это спасало от промозглого холода ноябрьского моря.

Когда мы вышли из бухты, пошел мелкий частый дождь, и серая хмарь окончательно заволокла Потий-ский порт. Мы прошли вдоль берега на север несколько миль, в заранее условленной точке погрузились и повернули к берегу. Через некоторое время мы всплыли. Ветер дул прямо с моря, поднимая порядочные волны, и мешал швартовой команде быстро выгрузить с палубы неуклюжие резиновые понтоны, которые подпрыгивали и пугали спешно перебирающихся в них солдат.