Затем Автор проводит завуалированное сравнение, двояко понятое многими исследователями «Слова», в следующей фразе: «не худа гнезда шестокрылицы, непобедными жребiи себе власти разхытисте», где под словом «шестокрылицы» ими понимается сокол с шестью крыльями. На самом же деле речь здесь, скорее всего, идёт о хищном, паразитирующем насекомом, типа жужелицы, с тремя парами крылышек. В данном случае Автор хотел сказать, что все эти князья вышли не из какого-то захудалого, затрапезного рода этой самой шестокрылицы (жужелицы), вотчины, в которой власть передаётся при помощи жребия, и окончательный результат выбора можно легко подделать и подтасовать (за примерами фальсификации выборов даже в наше время далеко ходить не надо, а в то время тем более). А все они вышли из славных боевых княжеских родов, верховная власть в которых первоначально доставалась им в результате трудных и опасных поединков над сильным, смелым и ловким соперником. Это был своего рода «естественный отбор».
Во-вторых, если обращение к Олеговичам считать отдельным отрывком, то прослеживается очень интересная связь в дальнейшем повествовании. На риторический вопрос Автора: «Не уж то по Рсi и по Сули (половцы) города поделят»? Он уже в начале следующего абзаца с прискорбием сообщает своим слушателям, что река Сула уже не течёт больше серебряными струями к граду Переяславлю, скорее всего в ходе набега половцы разрушили и сожгли этот город, который занимал стратегическое положение в защите Киева и охранял Зарубинский брод (переправа через Днепр).
И река Двина, которая ещё вчера с весёлым перезвоном стремительно несла свои быстрые воды через русские земли, сегодня уже болотом (т. е. медленно, нехотя) течёт к грозным половчанам под победные крики поганых язычников. Она всем своим видом показывает, что ей тоже ненавистен враг. Какой же вывод в связи со всем этим напрашивается? Половцы и их союзники литовцы успешно миновали все природные преграды и все буферные славянские пограничные княжества. И никто из тех, к кому был обращён призыв Святослава, не выступил против них и не поставил на пути врага крепкий заслон, ни галицинский Осмомысл, ни Давид, ни Роман, ни Мстислав, а к Ингварю и Всеволоду призывы Святослава остались «гласом вопиющего в пустыне», пустым звуком. Всё это говорит о том, что ослабление Киевского государства и утрата им военной мощи произошла вследствие обособления вассальных земель, ещё недавно признававших власть киевского князя. Центробежные устремления и сепаратистские настроения удельных князей в критической обстановке возобладали, призрачная жажда верховной власти, о которой они мечтают, помутила их рассудок и никакие разумные доводы верховного правителя ими в дальнейшем не учитывались и на деле серьёзно не воспринимались.
«Изяслав на кровати»
«ЕДИНЪ ЖЕ ИЗЯСЛАВЪ СЫНЪ ВАСИЛЬКОВЪ ПОЗВОНИ СВОИМИ ОСТРЫМИ МЕЧИ О ШЕЛОМЫ ЛИТОВСКIЯ; …»
Только один Изяслав выступил в поход против врагов. Но причём тут литовцы? В то время, как и сейчас, не было таких государств, которые бы зорко не следили за тем, что делается в соседней стране, и не старались бы воспользоваться хотя бы и временным ослаблением соседей. На тот момент Литва была небольшим языческим княжеством. С давних пор там из поколения в поколение передаётся легенда о языческих богах, которым поклонялись их далёкие предки. В легенде рассказывается, как богатырь Рамбинас, один из трёх сынов великана, владыки этих краёв, поставил жертвенный камень богам на высокой горе на берегу Нямунаса. Громом и молниями главный бог Перкунас и богиня Лайма благословили этот край и его людей. Под камнем появились золотая соха, золотая борона и серебряная колыбель. Литовцы-язычники приходили сюда из самых дальних мест, чтобы полониться своим богам. Литва была последним языческим государством Европы (Аукштайтия – до 1387, Жемайтия – до 1414 года). Несмотря на то, что впоследствии крестоносцы заставили людей принять христианство, многие годы литовцы приходили на гору к священному камню и, презирая чужую веру, тайком поклонялись прежним богам.
Литва была давним и верным союзником половцев, таких же язычников, и при любом удобном случае она не прочь была территориально поживиться за счёт своего богатого на землю восточного соседа. Половцы же, прекрасно понимая, что им одним не справиться с хоть и обескровленным, но ещё могучим богатырём, каким являлась Киевская Русь, исподволь используют «обиженного» соседа Руси в своих военных и политических целях, обещая им в случае успеха большие территориальные приобретения и богатую добычу. Поэтому-то предложение половцев одновременно с ними выступить в поход против престарелого киевского князя и его малочисленной дружины находит у литовцев горячую поддержку. Но на пути у литовских полков встал русский князь Изяслав со своей храброй дружиной. Подлинный героизм скуп на слова и не любит патетики, поэтому Автор в этом месте «Слова» старается не многословить. Эти былинные богатыри достойно встретили нежданных гостей и до конца выполнили свой воинский долг, сложив свои буйные головы за свободу и независимость нашей Родины. Тем самым они обессмертили себя в веках. Литовцы же в той битве понесли большие потери и были сильно деморализованы, их заранее спланированный с половцами поход на Киев оказался не легкой прогулкой, а жестоким испытанием, после которого они отказались от дальнейшей экспансии и ограничились бессмысленным разбоем в пограничных русских княжествах.
«…ПРИТРЕПА СЛАВУ ДЕДУ СВОЕМУ ВСЕСЛАВУ, …»
Эта строчка стала камнем преткновения для большинства исследователей «Слова». Как понимать слово «притрепа» – убавил, прибавил, помрачил, или убил? Какой смысл Автор вкладывал в это слово? Ведь уже в следующем предложении оно же воспринимается всеми переводчиками одинаково, и словосочетание «притрепанъ литовскыми мечи» трактуется ими абсолютно правильно как «убит литовскими мечами». Я считаю, что в данном случае надо исходить из того, что понимать под словосочетанием – «славой деде Всеслава». А именно, какая это была слава, хорошая или плохая? Исходя же из дальнейшего повествования, становится ясно, что слава эта была зловещей. Таким образом, единородный потомок кровавого диктатора своей героической смертью частично искупил те злодеяния, которые совершил в недалёком прошлом его родной дед – Всеслав «чародей». Соответственно и фразу эту я перевожу как «убавил «славу» деда своего Всеслава», причём само слово «слава» ставлю в кавычки, т. к. слава эта нехорошая, омраченная кровавыми деяниями языческого князя Всеслава Полоцкого. Сам же Изяслав лежит под червлёными щитами на кровавой траве, убитый литовскими мечами. Хронологически же эта битва произошла уже после драматических событий на Каяле, на восьмом веку Трояновом.
«И СХОТИ ЮНА КРОВ А ТИ РЕКЪ: …»
Трудно сказать, почему так, а не иначе первоиздатели разбили сплошную строчку древнерусского текста. Но в их трактовке получилось, что уже убитый князь в последнем издыхании то ли на смертном одре, то ли на кровати, говорит прискорбные слова о своей дружине в первом лице: «Дружину твою, княже и т. д.». После такой интерпретации это место стало считаться тёмным, а перевод всего сюжета аллегоричным. Такой перевод не имеет смысла. Мёртвые не говорят. В этом абзаце говорит сам Автор «Слова» следующие поминальные слова об Изяславе: «И с(х)коти (лась) юна кровь, а (ти) ту рек(у). Дружину твою, княже, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизаша». То есть сама природа в лице зверей и птиц достойно выполнила погребальный обряд омовения усопших и приодела их в чистое. «Спи спокойно, князь, похоронные обычаи и погребальный ритуал соблюдены, – подразумевает Автор под этими словами, – твоих боевых товарищей никто не потревожит, тела их никто не осквернит».
В какую же реку стекла тонким ручейком юная княжеская кровь? Скорее всего, речь идёт о Западной Двине (она же Даугава), которая в результате проигранной битвы уже «болотом» (нехотя) течёт к оным грозным половцам (полочанам) под победные крики поганых (язычников), на берегах которой и погиб юный Изяслав со своей верной дружиной.